Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Финкельштейн И.Л. Вторая профессия Эрнеста Хемингуэя (журналистика и публицистика)

Журнал "Вопросы литературы", №12, 1968

При жизни писателя эта книга едва бы увидела свет. Известно, что Хемингуэй хотел, чтобы о нем судили только по его художественным произведениям. Начав литературную работу как газетчик, он рано понял, как велика дистанция между произведением искусства и корреспонденцией, если даже в основе их лежит один и тот же жизненный материал. Возможно, поэтому ему и казалось, что написанное для газеты может быть как-то использовано против него.

Однако исследователи, стремясь понять, как формировались мировоззрение и творческий метод писателя, давно уже проявляли интерес к корреспонденциям Хемингуэя. Правда, отдельной книгой они вышли лишь после его смерти, причем в это издание вошло лишь то, что было написано Хемингуэем для канадских газет «Торонто стар уикли» и «Торонто дейли стар» в 1920—1923 годах (часть этих корреспонденции знакома читателю и в русском переводе). Другие статьи и репортажи по-прежнему были затеряны в малодоступных газетах и журналах, и прошло еще пять лет, прежде чем их удалось собрать воедино. На этот раз в большом томе корреспонденции и статей, написанных Хемингуэем примерно за сорок лет.

В книге представлено только семьдесят семь выступлений писателя,— треть известных ныне,— но сделана попытка отобрать лучшее и наиболее значительное. Конечно, всякий отбор и какой-то мере субъективен, и в дальнейшем издание будет, возможно, дополнено или несколько изменено, но к целом составитель У. Уайт выполнил свою работу довольно удачно. Жаль только, что его краткое предисловие к книге «сокращает» известное расстояние, в той или иной мере отделяющее журналистское наследие писателя от его собственно художественных произведений.

Вопрос этот, впрочем, более сложен, чем представляется на первый взгляд. Соотношение между произведениями писателя и журналиста но оставалось неизменным. И не только потому, что лучшие корреспонденции Хемингуэя и в 20-е годы приближались к очерку, а очерки напоминали рассказы. Но и потому, что со временем эти формы эволюционировали: в «испанский» период очерк писателя еще более приблизился к рассказу, рассказ стал больше напоминать очерк. Эволюция и соотношение «малых форм» хемингуэевской прозы заслуживают, должно быть, более внимательного изучения. Впервые собранные в книге корреспонденции позволяют гораздо конкретнее, чем раньше, проследить, как менялось отношение писателя ко многим событиям его времени.

«Красные 30-е» — время обостренного интереса Хемингуэя к политике, проявляющегося открыто. Если автор романа «Прощай, оружие!» еще склонен винить в бедах человеческих безжалостные внеличные силы, то в статьях середины «гневного десятилетия» все больше места занимает оценка складывающейся в мире ситуации. Хемингуэй не только предвидит новую мировую войну,— он стремится показать, кто в ней заинтересован, и прилагает все усилия для того, чтобы убедить своих читателей в необходимости предотвратить ее.

Война, говорится в одной из этих статей, не начнется ни в этом (1935), ни в следующем году. «Они все еще слишком процветают: дела идут в гору, когда оружейные заводы начинают работать почти на полную мощность, а пока деньги можно наживать, не воюя, они никогда не начинают войны». Но через два-три года «они ее начнут».

Хемингуэю было ясно, что за политиками стоят магнаты, наживающиеся на вооружении; не менее отчетливо представлял он себе, какую страшную силу приобрели государственные деятели в Италии и Германии, сконцентрировавшие в своих руках власть. Теперь, утверждал он, «войну начинают или планируют отдельные личности, демагоги и диктаторы, играющие на патриотических чувствах народов, чтобы ввести их в заблуждение... В старое время писали, что умереть за родину и сладко и достойно. Но теперь такая война, что в твоей смерти нет ничего сладкого и достойного. Ты умрешь собачьей смертью, ни за что... Пока война не началась, всегда думаешь, что ты-то не умрешь. Но ты умрешь, брат мой; нужно только, чтобы ты пробыл на войне подольше».

Отнюдь не строя иллюзий в отношении буржуазных демократий, Хемингуэй в то же время сознавал, что главную опасность для мира представляют фашистские режимы. Советскому читателю хорошо известны блестящие хемингуэевские характеристики вождя итальянских чернорубашечников; ненависть писателя к главарям нацистов была не менее острой. Он видел, с каким «истерическим нетерпением» рвутся к новой мировой войне «бывший ефрейтор немецкой армии и бывший летчик и морфинист, опьяненные личным и военным честолюбием и блуждающие в кровавых потемках мутного патриотизма». Еще совсем недавно Хемингуэй отстаивал свое право на «сепаратный мир». Теперь он уже не может больше стоять в стороне: «Единственный способ бороться с убийством (а война — это убийство) — в том, чтобы разоблачать ведущие к ней грязные махинации, а также преступников и подлецов, надеющихся ее развязать...» Раз в этой страшной человеческой трагедии повинны вполне определенные люди и силы, значит, и можно и должно с ними бороться.

Чем больше мы узнаем о Хемингуэе, тем яснее становится, почему он не мог не поехать в Испанию. Фашистские бомбардировки Мадрида, героизм испанского народа и интербригадовцев, победы и неудачи республиканцев и, наконец, трагический исход долгой и тяжелой борьбы — все это воссоздано в испанских корроспонденциях писателя. Всем памяти м прекрасные очерки «Американский боец» и «Мадридские шоферы». И оные корреспонденции Хемингуэя дают возможность увидеть, как накапливались впечатления и кристаллизовались образы, использованные потом и в рассказах «испанского цикла», и в «Колоколе». Но многое в них представляет и самостоятельный художественный интерес; перед нами прекрасные страницы хемингуэевской прозы.

Направившись за полгода до бомбардировки Перл-Харбора в Китай м качестве корреспондента недолговечной нью-йоркской газеты «РМ», писатель уделил глубокое внимание политическим и экономическим моментам. Хемингуэй был убежденным противником участия США в ноной мировой войне. Но когда Америка вступила в нее, писатель сделал все, что было в его силах, чтобы способствовать поражению фашизма.

Помимо уже известного нашим читателям «Рейса к победе», в книгу включено пять корреспонденции Хемингуэя из охваченной войной Европы. Мы видим писателя в кабине английского бомбардировщика и в дни интим за Париж. Он рассказывает о том, как вместе с французскими партизанами вошел в только что оставленную немцами столицу Франции, и о сражениях на линии Зигфрида. И встреченное на этих страницах слово «эпический» помогает понять масштабы задуманной, но так и не написанной Хемингуэем книги о войне на море, в воздухе и на суше.

Многое становится яснее, когда читаешь корреспонденции и статьи Хемингуэя: и его опасения за судьбы американской демократии, и его мысли о революции, и формирование многих но образов и идей. Ценность публикаций У. Уайта во многом определяется именно тем, что они позволяют увидеть, в новом аспекте не только эволюцию творчества писателя, но и его внутреннее единство.

Некоторые буржуазные литературоведы пытаются свести творчество Хемингуэя преимущественно к самовыражению. Но если перед нами большой художник, то самые характерные черты его произведений всегда отражают не только его собственную индивидуальность, но и какие-то существенные стороны окружающей действительности. Хемингуэй был таким художником. Трагическое и вместе с тем ироническое восприятие мира несомненно присуще его таланту, и теперь, когда стали известны школьные рассказы Хемингуэя, не так уж трудно убедиться, что пристальное внимание к насильственной смерти и иронический взгляд на перипетии жизни были присущи ему еще до первой мировой войны. Но для того, чтобы стать во многом определяющими чертами творчества писателя, всегда стремившегося к правде, трагизм и ирония должны были совмещаться и в современном ему обществе.

«История, то есть мировая история, становится все более иронической»,— писал еще в 1866 году Ф. Энгельс. Читая статьи и корреспонденции Хемингуэя, мы снова и снова фиксируем то же острое ощущение разрыва между желанным и реальным, провозглашенным и осуществленным, мечтой и действительностью, которое столь присуще художественным произведениям писателя. В суждениях о войне, о революции, да и вообще о жизни, чрезвычайно ясно выразилось характерное для писателя трагически-ироническое восприятие мира, к которому сама история снова и снова возвращала его в те годы, когда многим казалось, что он уже не вернется «на круги своя». В октябре 1944 года Хемингуэй писал: «Существует большая разница между сражением предполагаемым и действительным — такая же большая, как и между жизнью задуманной и реальной». Сходные мысли встречаются и в статьях 30-х и 50-х годов. Напомнить об этом нелишне потому, что ранее недоступные нам высказывания Хемингуэя позволяют гораздо конкретнее представить его понимание событий в Испании, а также истоки художественной концепции «Колокола».

Как-то, еще в молодости, когда он писал корреспонденции о греко-турецкой войне, Хемингуэй услышал мудрую турецкую поговорку: «Не только топор виноват, но и дерево также». В переводе с языка иносказания на обыденный это означало, что если люди сносят все молча, они тоже повинны в своих бедах. Ранние «лирические» герои Хемингуэя умели стоически переносить удары судьбы. Но активного и в то же время глубоко продуманного отношения к действительности им все же не хватало. Как и у самого писателя, у его «лирического» героя такая жизненная позиция вырабатывалась лишь постепенно. Высшая точка была достигнута в «Колоколе». Журналистское наследие писателя помогает проследить ход этого процесса. Помогает оно попять и другое: почему, едва кончилась вторая мировая война, в настроениях писателя и его героев произошел заметный спад.

И в 30-е годы, и в дальнейшем Хемингуэй не раз выражал опасения, что в Америке создалась почва для роста реакционных и фашистских сил. По мнению Хемингуэя, власть, как правило, оказывает разлагающее действие на облеченных ею («Болезнь власти», 1935); во время войны государство всегда стремится к диктатуре, и поэтому, считал писатель, раз уж Соединенные Штаты вступили в войну, американцы «никогда не должны забывать, за что они воюют, чтобы в ходе борьбы с фашизмом самим не заразиться его идеями и идеалами». Жизнь показала, что Хемингуэй опасался этого не напрасно.

Утрата иллюзий на полях первой мировой войны, горечь, оставшаяся после поражения республиканцев в Испании, новое тяжелое разочарование, вызванное разгулом холодной войны, когда казалось, что человечество так ничему и не научилось,— все это отразилось в корреспонденциях Хемингуэя. И все это, наслаиваясь одно на другое, убеждало писателя, что человечество обречено па вечную трагедию неосуществимых стремлений. Но он не только не потерял, а с новой силой утвердил свою веру в силу, мужество и достоинство человека. Так возникла повесть-притча «Старик и море», еще один, хемингуэевский вариант мифа XX века.

В последние годы участились выпады американской критики против Хемингуэя. Публикация избранных корреспонденции и статей писателя подтверждает, однако, что не только лучшие художественные произведения Хемингуэя, но и наиболее ценная часть его журналистики выдержат и эту волну враждебной критики. Ибо они созданы истинным художником слова и примыкают к той великой традиции мировой культуры, которая утверждает победу человеческого духа и в самом поражении. Да и сам Хемингуэй нередко кажется нам живым воплощением такой победы, когда мы читаем его корреспонденции из трагической Испании и с фронтов второй мировой войны или знакомимся со страницами, рассказывающими о тех авиационных катастрофах в Африке, в которые он попадал. Мы знаем также, что писателю хотелось верить, что когда-нибудь победа человека будет более полной. Поэтому он и сказал устами старика Сантьяго, что человек не создан для поражения и что не надеяться — глупо.

И.Л. Финкельштейн



 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"