Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Габриэль Гарсиа Маркес. О Хемингуэе и писательском ремесле

Писатели Латинской Америки о литературе. Под ред. В. Кутейщиковой - М.: "Радуга", 1982.

— Этот разговор насчет приемов ремесла приближает нас к тому, что ты говорил однажды относительно «литературной мастерской» Хемингуэя...

— Я думаю, что Хемингуэй не является хорошим романистом, зато он автор великолепных рассказов, У него нет хорошо построенных романов: его романы «прихрамывают». Напротив, любой его рассказ — образец того, каким должно быть произведение этого жанра. Но знаешь, что я больше всего люблю у Хемингуэя — это не романы его, ни даже рассказы, а те советы, которые он дал, открытия, которые он сделал в писательском деле.

— Метод?

— Именно: он дает не уроки стиля или литературной политики, но уроки литературной техники и метода. Возможно, что есть в этом нечто отрицательное: его техника была чересчур сознательной. Но советы, которые он дал, — самые лучшие. Один из них — относительно айсберга — гласит, что рассказ, который выглядит очень простым, держится не на том, что видно снаружи, а на всем том, что за этим спрятано, то есть на объеме всего изученного, на огромном количестве материала, необходимого, чтобы написать короткий рассказ. Это и есть айсберг: ледяная глыба, которую мы видим, так велика; а между тем она составляем лишь восьмую часть массива, а семь восьмых, находящихся под водой, и есть то, на чем все держится. Во-первых, это действительно так, а во-вторых, очень важно, чтобы молодые писатели сумели сделать из этого самые широкие выводы, потому что решительно невозможно создавать хорошую литературу (разве что в исключительном случае, когда внезапно появляется необыкновенный гений), если не знать всей литературы. Существует тенденция пренебрежительно относиться к культуре творчества, верить в стихийность, в наитие. Истина заключается в том, что литература — это наука, которой нужно овладеть, что десять тысяч лет литературного развития стоят за каждым рассказом, который пишется ныне; и чтобы познавать эту литературу — вот тут-то и необходимы скромность и почтительность. Вся та скромность, которая мешает писать, необходима как раз для того, чтобы изучать всю литературу и видеть, как здорово, черт возьми, было то, что делалось десять тысяч лет назад, чтобы знать, каков наш собственный возраст, в какой точке истории человечества мы находимся, чтобы продолжать заниматься этой штукой, восходящей к библейским временам. В конце концов, литературе обучаешься не в университетах, а только читая и перечитывая других писателей.

Другой важный совет Хемингуэя относится уже к практике ежедневного труда: «Самое трудное — это начать писать»... Тоска перед чистым листом бумаги — это, наверное, самая ужасная тоска, какую я знаю после клаустрофобии. Для меня тоска перед чистым листом бумаги «клаустрофобична», и от этой тоски я избавился, когда прочел совет Хемингуэя. Ни в коем случае не следует оставлять сегодняшнюю работу в момент, когда уже иссяк весь «сок», который у тебя был, а нужно дойти до того места, где выполнена сегодняшняя работа, и сделать немного завтрашней работы, но уже зная все развязки. Таким образом, на следующий день ты начинаешь «отсюда», и это позволяет избежать громадного напряжения и тоски, и работа становится гораздо легче. Итог разговора о Хемингуэе сводится к тому, что, возможно, он и не является великим писателем, но что существует опаснейшая ловушка, угрожающая тому, кто считает, что он — легкий писатель: на самом же деле Хемингуэй — писатель нелегкий. Простота Хемингуэя — исключительной выработки! Но что меня интересует, так это метод работы Хемингуэя, ремесло Хемингуэя.

— А обращение его с языком?

— Нет, впрочем, да, но ведь Хемингуэя я читал в переводе.

— А атмосфера, контексты?

— Я тебе скажу одну вещь: был момент, когда Хемингуэй был близок к тому, чтобы стать писателем Карибского мира в силу того, что он жил на Кубе. Но он так и не стал им, потому что он — целая литературная теория и творчество его отвечает именно ей.

— Теория... а есть «литературный дух», присущий антильским писателям?

— Каждый должен работать со своей собственной реальностью, это неизбежно. Плох тот писатель, который не работает со своей собственной реальностью, не опирается на собственный опыт, — он движется в ложном направлении.

— Ведь ты говорил раньше о Фолкнере, но Фолкнер пишет южные пейзажи, которые походят на прибрежную зону Колумбии, и тогда ты почувствовал...

— Что Фолкнер — это писатель Карибского мира.

— Хорошо, но это не тот случай, что у Хемингуэя?

— Конечно, это иной случай. Например, рассказ Хемингуэя «После шторма» — потрясающий. Трансатлантический пароход, лежащий в морской глубине, как под стеклянной витриной, невероятно прекрасен. И все же когда ты читаешь этот рассказ, то понимаешь, что при всем этом Хемингуэй не дает себе воли, что-то его сдерживает.

— Не дает себе воли — в чем? В воображении?

— В воображении, потому что Хемингуэй теоретизирует и устанавливает свои принципы строгости в литературе. Он — первосвященник строгости в литературе. Резюмирую: уроки литературного ремесла, которые преподал Хемингуэй в своем творчестве, представляют ценность с точки зрения литературного мастерства. Но делать из этого вывод, что Хемингуэй — единственный образец, — об этом не может быть и речи.

<…>

— Могли бы вы назвать трех писателей, которые оказали серьезное влияние на вас как на читателя и писателя?

— Я боюсь, что буду несправедлив, назвав трех, или десятерых, или двадцать писателей, поскольку не всегда ясно, что такое литературное влияние. Я отвечу пространно, потому что меня на самом деле очень интересует, что же такое литературное влияние и как оно сказывается.

Однажды, когда я не знал, как дальше писать «Осень патриарха» — дело еле теплилось, — мне случайно попалась книга «Охота в Африке» с предисловием Хемингуэя. Меня страшно заинтересовало, какое предисловие, написал к такой книге Хемингуэй, я купил ее, прочел предисловие, оно оказалось не очень интересным, но, раз уж я взял в руки книгу, я стал читать дальше и про охоту, и про нравы слонов. И вот, изучая нравы слонов, я понял, в чем моя ошибка и как мне дальше писать. Другими словами, я совершенно неожиданно нашел ключ к характеру и поведению героя...

Габриэль Гарсиа Маркес - Из Беседы с Мануэлем Перейрой



 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"