Мотылева Т.Л. Иностранная литература и современность. Хемингуэй о Толстом
Благодаря силе своего реалистического гения Толстой смог, обращаясь к событиям 1812 года или к дням обороны Севастополя, сказать так много существенного и верного о переживаниях человека на войне, что и для читателей XX века его произведения на военную тему остаются учебником жизни, важным источником познания военной действительности; глубокая правдивость созданных Толстым картин подтверждается жизненным опытом наших современников, — разумеется, не в смысле частностей, материально-технических деталей, а в гораздо более широком, общем смысле. Стоит привести свидетельство английского писателя и борца за мир Комптона Маккензи (известного советской читающей публике по антимилитаристскому роману "Ракетная горячка"): "Молодое поколение, которое пытается узнать, что такое война, из книг о Великой войне [1], может больше узнать о ней из "Войны и мира", чем из любых книг о Великой войне, какие мне довелось читать. Знание этого романа необходимо для умственного развития молодого мужчины или молодой женщины, желающих составить себе взгляд на жизнь" [2].
Доверие читателей (и, разумеется, литераторов) к Толстому как-военному писателю бесконечно усиливалось оттого, что автор "Севастопольских рассказов" опирался на собственный фронтовой опыт, повествовал о виденном и испытанном. Эта важная для творчества Толстого сторона его биографии отмечена в известных размышлениях Э. Хемингуэя из "Зеленых холмов Африки": "...Я с удовольствием сел у дерева, прислонился спиной к стволу и открыл "Севастопольские рассказы" Толстого. Книга эта очень молодая, и в ней есть прекрасное описание боя, когда французы идут на штурм бастионов, и я задумался о Толстом и о том огромном преимуществе, которое дает писателю военный опыт. Это одна из самых важных тем и притом такая, о которой труднее всего писать правдиво, и писатели, не видавшие войны, всегда завидуют ветеранам и стараются убедить и себя и других, что эта тема незначительная, или противоестественная, или не здоровая, тогда как на самом деле они упустили то, что нельзя возместить ничем" [3].
Мысли, высказанные Хемингуэем в этом отрывке, были развернуты им в предисловии к антологии "Люди на войне", впервые вышедшей под его редакцией в 1942 году. В состав этого объемистого сборника входят вещи разнородные и очень неравноценные, различные по своей идейной направленности. В него включены воинские эпизоды из произведений литера-туры разных времен, начиная с Библии, сочинений Юлия Цезаря, Тита Ливия, Вергилия; в книгу входит много отрывков из американской художественной и документально-публицистической литературы, в том числе произведения Стивена Крейна, Амброза Бирса, Теодора Рузвельта, У.Х. Прескотта, У. Фолкнера и самого Хемингуэя. (Характерно для пестроты состава сборника, что империалистический деятель Теодор Рузвельт оказался одним из его авторов — наряду с писателями-антимилитаристами!) Иностранная литература дана в общем скупо; однако в антологию включены "Пышка" Мопассана, описание битвы при Ватерлоо из "Пармской обители", отрывок "Корвет "Клеймор" из романа Гюго "Девяносто третий". "Война и мир" представлена тремя большими фрагментами (из которых каждый дается с некоторыми внутренними сокращениями). В разделе "Война — сфера действия случая" мы находим главы X — XI из третьей части четвертого тома (характеристика партизанской войны, нападение отряда Денисова на французов, смерть Пети). В разделе "Война требует решимости, твердости и стойкости" даны главы XIV — XXI из второй части первого тома (выступление отряда Багратиона, действия батареи Тушина) и главы XXXIII — XXXIX из второй части третьего тома (Бородинское сражение).
В предисловии к антологии Хемингуэй не только дает обзор отобранных из произведений, но и высказывает общие суждения о природе и задачах художественного творчества. "Дело писателя — говорить правду. Его уровень верности истине должен быть настолько высок, что и то, что создано его воображением, выходящим за пределы его опыта, должно быть более правдивым, чем любое простое изложение фактов. Ибо, наблюдая факты, можно и ошибиться; но, когда хороший писатель творит, у него есть достаточно времени и достаточный кругозор для того, чтобы получилась абсолютная правда" [4].
Обосновывая принципы отбора, легшие в основу антологии, Хемингуэй попутно высказывает критические замечания по адресу Барбюса (который в антологии не представлен). Хемингуэй отдает должное мужеству Барбюса и называет роман "Огонь" "единственной хорошей книгой, которая вышла во время последней войны". По его мнению, Барбюс оказал влияние на всю литературу антивоенного направления, появившуюся после этого романа. "Он первый показал нам, юношам, которые пришли на фронт прямо из школы или колледжа, что можно, и не только в стихах, протестовать против бессмысленной бойни..." Однако Хемингуэй утверждает, что авторы книг о войне, пошедшие по следам Барбюса, в то же время превзошли его: "они научились говорить правду без крика" [5]. Эти суждения очень характерны для всей системы идейно-эстетических взглядов Хемингуэя. Высоко оценивая правдивость и смелость Барбюса, он отвергает обнаженную тенденциозность, свойственную роману "Огонь", — и вместе с тем не видит принципиального различия между революционным произведением Барбюса и теми пацифистскими книгами, в которых влияние "Огня" могло сказаться лишь в неполной, ограниченной степени.
Все это помогает яснее увидеть те исходные позиции, с которых Хемингуэй воспринимает творческий опыт Толстого. Он сопоставляет "Войну и мир" с повестью Крейна "Алый знак доблести". Повесть Крейна написана сжато из нее нельзя ничего выбросить, поэтому она и включена в антологию целиком. "Я не имею в виду достоинств вещи самой по себе. Толстой написал самое лучшее произведение о войне, но оно так громадно и подавляюще, что из него можно изъять любое количество битв и сражений, они при этом сохранят свою правдивость и мощь, и вы не почувствуете себя преступниками оттого, что вырезали их из романа. По сути дела "Война и мир" могла бы сильно выиграть от сокращений, — не за счет действия, за счет тех частей, где Толстой пытается приспособить истину к своим умозаключениям..."
"У Толстого, — пишет далее Хемингуэй, — презрение здравомыслящего фронтовика к большей части генералитета доводится до крайности, почти что до абсурда. Действительно, большая часть генералитета настолько плоха, как он думает. Но он взял одного из немногих действительно великих полководцев и, поддаваясь мистическому национализму, постарался показать, что этот полководец, Наполеон, на самом деле не вмешивался в руководство сражениями и был просто марионеткой, находившейся во власти независимых от нее сил. Зато когда Толстой писал о русских, он показывал с большим обилием самых правдивых подробностей, как осуществлялось руководство операциями. Его ненависть и презрение к Наполеону — единственное слабое место в его великой книге о людях на войне.
Я люблю "Войну и мир" за превосходное проникновенное и правдивое изображение жизни и народа, но я никогда не верил в способность великого графа рассуждать. Жаль, что среди людей, которым он доверял, не было никого, кто имел бы право удалять его самые громоздкие и неудачные рассуждения и оставлять то, что создано его правдивым воображением. Его воображение было более проницательным и правдивым, чем у всех людей, какие когда-либо жили. Но его тяжеловесные и мессианистические рас-суждения были не лучше, чем у любого профессора
Истории евангелического вероисповедания, и я научился у него не доверять своим собственным Рассуждениям с большой буквы и писать как можно более правдиво, прямо, объективно и скромно". (Далее Хемингуэй дает развернутую восторженную оценку тех фрагментов из "Войны и мира", которые помещены в антологии, снова и снова отмечая безупречную достоверность и точность толстовских описаний войны.) [6].
Приведенный отзыв Хемингуэя о Толстом интересен со многих точек зрения. В творчестве Толстого американский писатель находит подтверждение своих собственных, видимо очень дорогих ему, мыслей 6 роли "правдивого воображения" — о той высшей художественной правде, которая более убедительна, чем любое простое изложение фактов. В глазах Хемингуэя, как и в глазах многих других писателей XX века, пример Толстого повышает авторитет реализма;
Вместе с тем понятны и те возражения, которые выдвигает Хемингуэй против "(Войны и мира". Ему показались громоздкими и излишними те философски-публицистические отступления, которые в свое время смутили и Флобера; он не почувствовал, насколько важны были эти отступления для Толстого, насколько тесно они связаны с общим идейным замыслом его романа-эпопеи. Хемингуэй ошибался, говоря о "националистическом мессианизме" Толстого. Но он верно отметил самую уязвимую сторону толстовской философии истории — недооценку... роли государственного и военного руководства в историческом процессе (он верно отметил и то, что изображение Кутузова в "Войне и мире", по сути дела, опровергает толстовский тезис о ничтожности исторических деятелей и их неспособности руководить событиями). В замечаниях Хемингуэя по адресу Толстого отразилась эстетическая позиция самого Хемингуэя, особенности его художественного метода. Ему не могла понравиться сатирически заостренная характеристика Наполеона, поскольку он в собственном творчестве, как правило, избегает сатирического заострения. В принципиальном недоверии к "Рассуждениям с большой буквы" сказалось важное свойство Хемингуэя-художника — неприязнь к общим словам, декларативности, риторике. Но в этом сказалась вместе с тем и узость его социальной перспективы. Недоверие Хемингуэя к "Рассуждениям с большой буквы" проистекает из того же источника, что и его отрицательное отношение к открытой тенденциозности Барбюса.
Но гораздо более существенно, что именно у Толстого Хемингуэй нашел образец искусства, говорящего правду о войне и людях на войне. Он отдавал себе отчет, что война — это тема, о которой "труднее всего писать правдиво": не только потому, что писателю требуется для этого личный фронтовой опыт, но и потому, что причины войны, ее характер, сам ход событий — все это бывает затуманено официальными представлениями, ходячими софизмами буржуазной печати. Уже в силу этого искусство Толстого, его умение писать о войне "правдиво, прямо, объективно и скромно" — оказалось в высшей степени поучительным для автора "Прощай, оружие!". Влияние Толстого на Хемингуэя и некоторых его литературных сверстников шло, что сути дела, в том же направлении, что и отмеченное им самим влияние Барбюса: оно повышало способность сопротивляться господствующей лжи, побуждало показывать войну как она есть — наперекор буржуазному общественному мнению.
Примечания:
1. Великая война" — первая мировая война. — Ред.
2. См. "War and peace, by Leo Tolstoy". New-York, 1942, p. ii.
3. Эрнест Хемингуэй. Избранные произведения в двух томах, т. 2. М., 1959, стр. 252.
4. Men at war. The best war stories of all time. Edited with an Introduction by Ernest Hemingway. New-York, 1955, p. XIV.
5. Там же, стр. XV.
6. Men at war. The best war stories of all time. Edited with an Introduction by Ernest Hemingway, New-York, 1955, p. XIII — XVII.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"