Назарьян А.Р. Мир сновидений в прозе Эрнеста Хемингуэя
Мир сновидений издревле интересовал человека как что-то столь же близкое нашему пониманию, сколь и далекое от него. Энциклопедия так объясняет значение этого понятия: "Сновидение субъективное восприятие некоторой реальности, которая может включать в себя изображения, звуки, голоса, слова, мысли или ощущения во время сна. Сновидящий обычно не понимает, что находится во сне, принимая окружающее за реальность, и обычно не может сознательно воздействовать на сюжет сна. Издавна считалось, что сновидение несет некое зашифрованное сообщение. Как правило, в древних и традиционных культурах бытовала вера в то, что это послание имеет отношение, прежде всего, к будущему человека или его окружения. Сновидения посылались человеку высшими существами (богами и проч.) именно с этой целью".
В литературе сны всегда играли не меньшую, а иногда и большую роль, нежели реальная действительность. Многие авторы делали сон полноценным "действующим лицом" своих произведений. Сны героев позволяют лучше понять их характеры, причины их поступков, отношение к людям и к самим себе. Ведь, по сути, сон — это время, когда освобождается подсознание человека. А оно не сковано внешними условностями, не позволяет лгать, притворяться и прикрываться масками. Наверное, именно по этим причинам авторы так часто прибегают к раскрытию личности персонажа через его сон. Проблематика сновидений, использованных в произведениях художественной литературы, весьма широка и разнообразна. Так, например, герои произведений Эрнеста Хемингуэя Джейк Барнс, Роберт Джордан, полковник Кантвелл, Томас Хадсон и Ник Адамс мучаются ночными кошмарами, по ночам их посещает подсознательное ощущение страха и ужаса. Они ищут спасения от страшных сновидений разными способами. Джейк Барнс не тушит свет ночью, что приносит ему временное облегчение, Ник Адамс вообще не может найти облегчение, а Томас Хадсон полагает, что больше никогда не увидит хороших снов. В повести же Хемингуэя "Старик и море" часто повторяющиеся сны и вовсе не ужасны. Это сны о юности старика Сантьяго, об Африке, о желтых и белых пляжах и о львах: "Не no longer dreamed of storms, nor of women, nor of great occurrences, nor of great fish, nor fights, nor contests of strength, nor of his wife". ("Ему теперь уже больше не снились ни бури, ни женщины, ни великие события, ни огромные рыбы, ни драки, ни состязания в силе, ни жена") [1].
И, видимо, потому у Сантьяго не было нужды проводить ночи в чистом и хорошо освещенном месте, чтобы убежать от мучительного мира подсознания. Следует признать, что прогрессирующий триумф героев Хемингуэя над ночными кошмарами (от Джейка Барнса до Сантьяго) является одним из самых интересных явлений его творчества, всего того, что автор писал в течение трех десятилетий. Художник знал о них отнюдь не понаслышке: вернувшись с войны, Хемингуэй и сам постоянно испытывал ночные кошмары. Автору было знакомо то, о чем он писал, и, описывая мучения человека, которому снятся кошмары, Хемингуэй уподоблял их мучениям раненого солдата.
Однако некоторые критики, отрицая автобиографическое начало, связывали и продолжают связывать сновидения героев Хемингуэя с сюрреалистскими мотивами, подчеркивая особый интерес сюрреалистов ко всему подсознательному. Герберту Гершману, например, принадлежит мысль о том, что эстетика сюрреализма может быть сведена лишь к одной теме: попытке реалистически изобразить чудесное, страну откровений и снов, и, делая это, позволить себе вырваться из мрачного, неистового мира реальности. [2]
Сюрреалисты, выискивая это "чудесное", ощущали, что логические и рациональные рамки ограничивают человеческое воображение и подсознание. Сюрреализм во многом основан на вере в высшую реальность, во всемогущество снов. Зачастую анализ сновидений и приводил их к тому самому "чудесному" и "ужасному". В живописи картины сюрреалистов были полны меланхолии и таинственности, а иногда наводнялись кровавыми образами, как у Сальвадора Дали.
Тем не менее, герои произведений Эрнеста Хемингуэя бегут от своих снов и кошмаров. Плохие сны в его прозе являются свидетельством внутреннего беспокойства, психического расстройства или страха. Многие протагонисты писателя вскользь упоминают, что видели дурной сон и пытаются забыть о нем в мире физической реальности. Для Джейка свет в ночи это средство избежать ночных кошмаров; а Роберт Джордан пытается вести себя героически и тем самым победить свои кошмары. Хемингуэй практически никогда не упоминает, какие именно кошмары снятся его героям. В своем интервью Джорджу Плимптону писатель как-то заметил: "Я вижу кошмары, и я знаю, что видят другие люди при этом, но мне вовсе не обязательно их описывать. Нужно опустить все то; что можно опустить, но оно все равно будет присутствовать в книге" [3] (перевод мой - А.Н.).
Особенно примечательны сны трех героев писателя. В "Снегах Килиманджаро" Гарри видит свою смерть; Томасу Хадсону снятся и хорошие и дурные сны; умиротворяющие же сны Сантьяго повторяются довольно часто. Перед смертью Гарри видит во сне самолет, прибывший для того, чтобы доставить его в мир цивилизации к докторам. Весьма, реалистично он описывает взлет авиалайнера, первые мгновения полета, но затем лишь черные горы:
"And then instead of going on to Arusha they turned left, he (the pilot) evidently figured they had the gas, and looking down Harry saw a pink sifting cloud, moving over the ground, and in the air, like the first snow in a blizzard, that comes from nowhere, and he knew the locusts were coming up from the South. Then they began to climb and they were going East it seemed, and then it darkened and they were in a storm, the rain so thick it seemed like flying through a waterfall, and then they were out and Compie turned his head and grinned and pointed and there, ahead, all he could see, as wide sun, was the square top of Kilimanjaro. And then he knew that that was where he was going" (The Short Stories of Ernest Hemingway. N.Y. Modern Library, 1969). ("И тогда, вместо того чтобы взять курс на Арушу, они свернули налево, вероятно, Комти рассчитал, что горючего хватит, и, взглянув вниз, он увидел в воздухе над самой землей розовое облако, разлетающееся хлопьями, точно первый снег в метель, который налетает неизвестно откуда, и он догадался, что это саранча повалила с юга. Потом самолет начал набирать высоту и как будто свернул на восток, и потом вдруг стало темно, попали в грозовую тучу, ливень сплошной стеной, будто летишь сквозь водопад, а когда они выбрались из нее, Комти повернул голову, улыбнулся, протянул руку, и там, впереди, он увидел заслоняющую все перед глазами, заслоняющую весь мир, громадную, уходящую ввысь немыслимо белую под солнцем, квадратную вершину Килиманджаро. И тогда он понял, что это и есть то место, куда он держит путь"),
Томас Хадсон же в "Островах в океане" видит сон о былом счастье, потерянном навсегда "While Thomas Hudson was asleep he dreamed that his son Tom was not dead and the other boys were all right and that the war was over. He dreamed that Tom’s mother was sleeping with him..." (Islands in the Stream. N.Y.,1970) ("Томас Хадсон спал, и ему снилось, что сын его Том не убит, и что два других мальчика живы и здоровы, и что война окончилась. Ему снилось, что мать Тома спит вместе с ним..." [4]).
Сны об Африке постоянно возвращаются к Сантьяго: "Не dreamed of Africa when he was a boy and the long golden beaches and the white beaches, so white they hurt your eyes, and the high capes and the great brown mountains. He lived along the coast now every night and in his dreams he heard the surf roar and saw the native boats come riding through it. He smelled the tar and oakum of the deck as he slept and he smelled the smell of Africa that the land breeze brought in at morning... he only dreamed of places now and of lions on the beach. They played like I young cats in the dusk and he loved them". (The Old Man and the Sea). ("Ему снилась Африка его юности, длинные золотистые ее берега и белые отмели такие белые, что глазам больно, — высокие утесы и громадные бурые горы. Каждую ночь он теперь вновь приставал к этим берегам, слышал во сне, как ревет прибой, и видел, как несет на сушу лодки туземцев. Во сне он снова и снова вдыхал запах смолы и пакли, который шел от палубы, вдыхал запах Африки, принесенный с берега утренним ветром… Ему снились только далекие страны и львята, выходящие на берег. Словно котята, они резвились в сумеречной мгле, и он любил их").
Все эти сны в том или ином смысле о мире и покое. Гарри обретает покой в смерти, для Томаса Хадсона покой ассоциируется с прошлой счастливой жизнью, у Сантьяго — с Африкой его юности. Все перечисленные выше сны являются чувственными, обоняемыми и осязаемыми. Они описаны в визуальном цвете, в них присутствуют запахи и звуки. "Но сегодня запах берега настиг его очень рано, он понял, что слышит его во сне" ("Старик и море").
Хемингуэй так перемешивает два мира в "Снегах Килиманджаро", что изначально читатель ошибочно принимает сон Гарри за более реальное событие, нежели его сон-путешествие к приближающейся смерти. И лишь последние слова рассказа, высказанные перед тем, как глаза героя закрылись навеки, поясняют, что это был сон. Подобное физически точное описание "не физического" было одним из излюбленных методов сюрреалистов, не только писателей, но и живописцев. Так как представители этого течения в искусстве желали изобразить воображаемое как реальное, то и сны были для них своего рода реальностью.
В своих произведениях сюрреалисты наиболее детально и реалистично изображают фантастические образы. Мир иллюзий Дали и де Кирико прослеживается в пляжных сновидениях Сантьяго. Статичные пляжи, мысы и горы особенно те белые пляжи, от которых болят глаза выполнены у Хемингуэя в технике вышеназванных художников. Резвящиеся львы, лодки туземцев с запахом смолы и пакли кажутся такими незначительными в сравнении с морем, берегом и горами, но и в них присутствует некая особенность: в этих снах присутствуют лишь предметы, но не люди, лодки туземцев, но не сами туземцы. На первый взгляд, морские пейзажи Хемингуэя не кажутся заимствованными у Поля Сезанна: здесь нет серий равнин и геометрических плоскостей. Однако мотив умиротворенности природы без людей потенциально предполагает Сезанна.
Без сомнения, Хемингуэй избрал иллюзионистскую технику для выражения сна или бессознательного состояния. Для писателя внутренний мир был настолько, же реальным, как и внешний. С другой стороны, кошмары и реальность мира сновидений уравновешиваются у него позитивными действиями героев в мире реальном. Для Хемингуэя, так же как и для сюрреалистов, внешний мир был жестоким и агонизирующим. Герои его произведений были вынуждены столкнуться лицом к лицу с миром, которого они не понимали до конца.
Сюрреалисты часто повторяли, что они помещены в огромную антагонистскую вселенную и потому погружались в свой собственный внутренний мир, мир подсознания и снов в поисках чудесного и новых открытий. Тем не менее, герои Эрнеста Хемингуэя пытались найти код уместности в реальной жизни, увлекаясь корридой, рыбалкой или охотой с тем, чтобы прогнать, ужасы подсознания. Для них мир снов был не только реальным, но и ужасным. Лишь некоторые из его персонажей старик Сантьяго, мужчина средних лет Томас Хадсон и Гарри — были способны найти мирную и символичную реальность в своих сновидениях, точно так же, как сюрреалисты могли найти смысл в своих снах.
Примечания:
1. Хемингуэй Э. Избранные произведения: В 2 т. Т. 2. М, 1959. С. 571.
2. Gershman H. The surrealist revolution in France. Ann Arbor, 1969. P. 1.
3. Plimpton G. An Interview with Ernest Hemingway //An International Anthology N.Y., 1961.
4. Хемингуэй Э. Острова в океане. М., 1971.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"