Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Биограифя Эрнеста Хемингуэя - Глава 9

Последние несколько месяцев Эрнест узнавал из новостей о резком ухудшении обстановки в Испании. Но сообщение, полученное 18 июля, о восстании нескольких испанских генералов против выбранного правительства, особенно встревожило его. Эрнест прекрасно понимал, что могут натворить эти люди, если военные подразделения встанут на их сторону. Последовавшие затем сообщения подтвердили его предположение.

Началась война в Испании.

Но тем летом Эрнест четко следовал своим писательским планам. Нужно было завершить роман. Он сконцентрировался на завершении работы над книгой, но мысли об Испании не покидали его. В те первые месяцы войны в Испании он был полностью погружен в творчество. Но он успевал прочитывать ежедневные газеты, наблюдая и анализируя развитие самых последних событий. После завершения дневной работы он подолгу говорил с друзьями о войне. В декабре книга «Иметь и не иметь» обрела конечные формы. Теперь у него было время сделать что-то хорошее для Испании.

В январе он подписал соглашение с Джоном Уилером, президентом Североамериканского газетного альянса, представляющего самые крупные издания в Соединенных Штатах. В ближайшие месяцы Эрнест намеревался поработать для отдела новостей синдиката военным корреспондентом в Испании. Ему собирались выплачивать по пятьсот долларов за каждую телеграмму объемом от 250 до 400 слов, и тысячу долларов за письменное сообщение в 1200 слов. Кроме того, у него было эксклюзивное право на использование этой информации для газетных публикаций.

С момента подписания контракта в январе и до марта, когда он прибыл во Францию, чтобы пересечь границу, Эрнест был занят звонками и перепиской с Вашингтоном и Нью-Йорком, общался с друзьями, организуя содействие и разрешение для разных проектов.

Вначале было намечено снять документальный фильм о том, какая была жизнь в типичной испанской деревне до войны и как война разрушила и изменила ее.

Он знал, что сам должен добывать деньги для реализации этого плана. Он особенно надеялся на свою способность подготавливать сообщения настолько красочные и драматичные, что издатели по всей стране начнут скандировать «Еще, еще!».

Он не собирался оставаться в Испании слишком долго. Его контракт предусматривал работу от двух до трех месяцев, и он должен был высылать сообщения, когда они стоили того или по запросу от синдиката. Синдикат оставлял за собой право ограничивать материал, передаваемый по телеграфу, если, по мнению руководства, события не требовали дальнейшего освещения. Самое важное, что соглашение давало возможность Эрнесту писать рассказы и статьи для журналов или книги.

Эрнест сосредоточился на получении поддержки своего друга Сидни Франклина, тореадора из Бруклина, говорившего по-испански даже лучше, чем он сам. У Франклина были миллионы друзей и почитателей в Испании. У него были и возможности, и репутация. Но он был настолько политически наивен, что, когда началась война, его первый вопрос Эрнесту был о том, на чьей стороне мы воюем.

Первая большая кампания Эрнеста была против государственного департамента. Он проиграл в первой попытке, когда после недель ожидания мисс Рут Шипли, глава паспортного отделения, отказала в выдаче документов Сидни Франклину. Он собирался выступить в роли помощника корреспондента при освещении событий войны в Испании. Эрнест выступил с аргументом, что Джек Демпси использовал корреспондента ночи напролет, чтобы не упустить ни одной детали боя быков. Он чувствовал, что красавец Сидни, победивший множество великолепных быков, окажет особенную помощь в освещении конфликта и сборе информации. А уж это Сидни Франклин умел.

Эрнест все еще надеялся, что Сидни получит официальное разрешение на въезд в Испанию, когда 12 марта он составил свое первое сообщение для синдиката из Европы. Он рассказал о подготовке к перелету в республику Испания и о своем друге. Тот недавно выехал из страны с очень деликатной миссией, и с ним у него только что состоялся разговор. По его сведениям, около ста тысяч солдат Германии и Италии примкнули к повстанцам.

Его вторая телеграмма сообщала о поражении Сидни Франклина в поединке против бюрократии. Эрнест говорил бесстрашно, поскольку, как и все реалисты, он понимал, что на многие дела в этом мире не нужно разрешения свыше. Нужно лишь знать, как действовать, и иметь для этого достаточно мужества. Замечательно, когда есть разрешение, рассуждал Эрнест, но не обязательно его получать, ведь жизнь всего одна. А Франклину отказали во въездной визе в Испанию. Правительство Франции, строго сохраняя нейтральную позицию, не пропускало через границу никого, кроме проверенных дипломатов и корреспондентов. Мелкие чиновники рассказали Эрнесту, что они даже отказали сестре Красного Креста, собиравшейся отвезти ящики со сгущенным молоком для находящихся неподалеку детей беженцев.

18 марта Эрнест на самолете добрался до Испании. Он приземлился в Барселоне сразу после бомбардировки. Он продолжил свой путь вдоль восточного побережья до Аликанте и в итоге добрался до Валенсии. Там все еще в пригороде можно было достать свежее мясо, а жители с энтузиазмом наблюдали за ходом военных действий.

На следующей неделе Эрнест сам перебрался на линию фронта в Гвадалахаре, где правительственные войска разгромили итальянцев. Это была их первая победа за восемь месяцев борьбы против захватчиков. Под холодным дождем вперемежку со снегом он продолжал свой путь, несмотря на артобстрел. Его сильно взволновал вид мертвых итальянских солдат. Они верили, что их отправляют нести гарнизонную службу в Африку, но вместо этого попали под прицельный огонь легкого и противотанкового оружия, который разил их так называемые непобедимые механизированные колонны.

Спустя неделю Эрнест написал аналитический обзор сражения при Бригуэге, где началось отступление итальянских войск. Он был убежден в том, что это самое большое поражение итальянцев со времен битвы при Капоретто в Первую мировую войну. Он описал местность, где происходило сражение, использованное оружие, брошенные технику, документы и трупы. Средние танки разбили более легкие. Боевой дух правительства был на высоте.

– Однажды утром я получил письмо от одних людей из Голливуда. Они просили меня сделать все возможное для Эррола Флинна, который собирался приехать и посмотреть на войну своими глазами, – позже рассказывал мне Эрнест. – Я решил, что он может оказаться полезным в плане получения ссуды в Америке. И когда ближе к вечеру он приехал в Мадрид, я начал подготовку к грандиозной поездке на следующий день. Мне необходимо было выбить пропуска, достать машину, шофера и бензин. Я был вынужден обращаться за помощью, а это я просто ненавидел. За покровительство надо платить, а когда ты в долгу у кого-то, ты не можешь говорить правдиво.

Тем не менее все было подготовлено. Затем Флинн захотел пройтись по барам. Нам это неплохо удалось. В отель мы вернулись к полуночи. Перед отправкой на линию фронта нам следовало хорошо отдохнуть. На следующее утро я проснулся в шесть и позвонил в его комнату. Никто не ответил. Я спустился вниз, и мне сказали, что сеньор Флинн освободил номер в гостинице, собираясь покинуть Мадрид. По словам клерка, он выглядел прекрасно, но казалось, что сильно торопился. Отель был обстрелян противником, но все же это была довольно спокойная ночь.

Я обзвонил всех, извиняясь за изменение планов, и стал ждать известий о Флинне. Информация пришла вечером 5 апреля. Как сообщили, Флинн находится на отдыхе, после того как получил травму головы от упавшей штукатурки при осаде Мадрида.

Эрнест торопился с подготовкой к съемке документального фильма. В Испанию прибыл Джорис Айвенс, будущий директор картины, и кинооператор Джон Ферно.

Большая часть сцен для фильма была снята на окраине Мадрида в деревне Моралес, но этого было недостаточно. Чтобы снять на пленку настоящее сражение, Эрнест привез операторов и самое портативное оборудование на позиции, откуда при хорошем для кинопленки освещении можно было снимать танки во время боя. С ними был Хэнк Горрел из «Юнайтед пресс». 9 апреля они наблюдали за второй атакой республиканцев. За четыре дня планировалось ослабить давление неприятеля на Университи-Сити. До того как наступили сумерки, по ним неоднократно стреляли. Им повезло обнаружить замечательную точку для наблюдения сверху за ходом боя. Но отдельные пули начали отрывать щепки от оконных рам рядом с ними. Пришлось срочно менять место, пока снайпер не завершил пристрелку и не уничтожил их группу. До того как стало темнеть, они отсняли много замечательных кадров, установив камеру на третьем этаже пострадавшего от взрыва бомбы дома, откуда они могли вести наблюдение, оставаясь незамеченными.

Несколько дней спустя они снимали атаку пехоты и танков, которая в дальнейшем помогла освободить Мадрид. Эрнест слал в синдикат сообщения, живописно рассказывая о свисте пуль и снарядов, запахе дыма и вспышках рвущихся снарядов.

22 апреля Эрнест вместе с несколькими сотнями тысяч других людей в Мадриде попали под бомбардировку, продолжавшуюся одиннадцать дней. Он описал различные типы стрелкового оружия, начиная от ружей и заканчивая минометами и артиллерией крупного калибра, и объяснил, какой вред они могут причинить людям и строениям.

– Когда Сидни Франклину все-таки удалось приехать к нам в Мадрид, обстановка была уже менее напряженной, – вспоминал Эрнест. – Сидни был величайшим хапугой, организатором и торгашом, и он оказал неоценимую помощь голодным людям Испанской республики. Он мог выторговать у незнакомца корзину яиц с такой легкостью, с которой мы прикуриваем сигарету. Он был неподражаем.

У самого Эрнеста был талант доставать свежее мясо. Взяв взаймы у приятеля ружье, Эрнест на машине корреспондентов отправлялся из отеля «Флорида» на другой конец города к фронту Пардо. Через несколько часов у него уже было четыре зайца, утка, куропатка и сова, которую он по ошибке принял за вальдшнепа, когда та летела между деревьев.

– Я решил, что взлетает стая куропаток и что мне очень повезло с добычей. А на самом деле на соседнюю возвышенность упал артиллерийский снаряд, – рассказывал потом Эрнест.

В начале мая того года он составил свое последнее сообщение из Мадрида и начал готовиться к возвращению во Францию, а затем и в Соединенные Штаты. Он написал около дюжины рассказов, часть которых была передана через правительственную цензуру. Он написал несколько статей для журналов и возлагал большие надежды на снятый фильм, который должен был выйти под названием «Испанская земля». Эрнест собирал заметки, чтобы лично озвучить эту картину.

Когда Эрнест снова вернулся в Нью-Йорк, то вновь погрузился в работу. Он снова планировал совершить осенью поездку в Испанию. Он имел представление, сколько всего нужно подготовить, чтобы путешествие прошло успешно. Он намеревался принять участие в подготовке фильма, чтобы важные кадры не были обрезаны. Ему нужно было заниматься озвучиванием, а также подготовкой картины к показу. Целью этой затеи было привлечь деньги для полевых госпиталей, медицинской помощи и другого содействия Испанской республике, а также для тех, кто боролся за ее существование.

Он делал все, что было в его силах, для создания фильма, составив при этом дополнительный материал для синдиката новостей. Он обсуждал свои проблемы по телефону с Арнольдом Джингричем и поделился с ним своими новыми планами. Затем он отправился в Ки-Уэст навестить Полин и детей, по которым он так соскучился за последние месяцы.

В конце мая, как раз перед поездкой на Бимини, Эрнест написал мне письмо. Он говорил, что пример Испании очень поучителен. Он видел руины Гвадалахары, видел многие сражения, ходил с пехотой в атаку и заснял на пленку наступление противника. В Мадриде он провел девятнадцать дней под жестокой бомбежкой, а синдикат новостей выплачивал ему такие гонорары за материал, что, по его мнению, его жизнь не стоит и четверти этой суммы. Но его очень раздражали те ограничения, которые ему создавали, и что синдикат предписывал ему высылать сообщения лишь раз в неделю. Приходилось в одной телеграмме комбинировать рассказ о двух сражениях. Он вновь планировал вернуться в Испанию летом. Эрнест хотел посмотреть, как это все освещается в газетах, и проверить свои личные предположения.

К тому времени я уже почти два года проработал в качестве корреспондента «Чикаго дейли ньюс» и редактора еженедельной региональной колонки. Вскоре после того, как я начал работать в этой газете, я познакомился с Мэри Уэлш, заместителем редактора по связям с общественностью. Поскольку региональное отделение и отдел по связям с общественностью находились по соседству, у нас часто было время поговорить. Мэри была веселой миниатюрной блондинкой из Миннесоты в изумительных чулочках, любившей сидеть во время разговора на столе, закинув ногу на ногу.

– Послушай, должно быть, замечательно иметь знаменитого брата. Расскажи-ка нам про него, – подтрунивала она надо мной.

– Он не помог мне написать ни одну из моих статей. Он варится в своем соку.

Мэри прочитала все доступные произведения Эрнеста и восхищалась им.

– Скажи мне, какой он все-таки на самом деле? – часто спрашивала она меня.

Тогда у меня была небольшая парусная лодка, и иногда мы вместе выходили в море. Она в шутку называла ее «наша лодка». Наши отношения были совершенно невинными и главным образом строились на ее грандиозном почитании Эрнеста. После она переехала на восток страны и работала в издательстве Льюса. Годы спустя в Европе она встретила своего кумира.

Лето 1937 года было временем принятия решений для Эрнеста. Он говорил с друзьями и знакомыми, делая все возможное для организации помощи и привлечения финансов для Испанской республики. Во время рыбалки он познакомился со многими весьма состоятельными людьми Америки. Он сосредоточил на них свое внимание, понимая, что если они могут формировать общественное мнение, то их помощь Испании будет быстрой и эффективной посредством подвластных им фондов.

Но его постигло разочарование. То, что казалось ему предельно ясным, для других оставалось темной и исполненной подводными камнями затеей. Когда он просил некоторых из своих друзей оказать помощь медикаментами и облегчить страдания людей на обеих сторонах конфликта, те не предпринимали никаких действий. Некоторые боялись, что их содействие будет только на руку коммунистам, которые, как известно, стояли на стороне испанского правительства в борьбе против немцев, итальянцев и мятежных испанских генералов.

– Я чувствую, что предаю свой класс, – спустя годы поведал мне один из моих друзей. – Эрнест был чернее тучи от злости. Он быстро договорился о встрече с другим моим знакомым. Там ему удалось добиться крупного денежного пожертвования. С того времени дружбы между нами больше не было.

Некоторые друзья Эрнеста были так же благосклонно расположены к правительству Испании, как и он сам. Уильям Лидз, обладатель огромной океанической яхты «Моана» и унаследовавший жестяное производство, очень хорошо отнесся к предложению Эрнеста. Тем летом в Гаване Билл Лидз пригласил Эрнеста на свою яхту обсудить то, что необходимо было сделать. Лидз уже принял решение использовать «Моану» на благо общества и оборудовать яхту под плавучий госпиталь, поставив ее на якорь на Галапагосских островах, где совершенно не было медицинских учреждений.

– Давай поговорим о яхте позже, – сказал Эрнест. – Послушай, Билл, это жестокая война, очень жестокая. Ты понимаешь меня?

Билл кивнул, а Эрнест продолжал говорить:

– Там ты можешь быть полковником, Билл. Ты будешь командовать подразделениями. А я буду твоим капитаном. А ну-ка, джентльмены, постройтесь!

Эрнест пригласил жестом владельца сахарного производства Торвальда Санчеса, Отто Бруса из Пигготта и несколько собравшихся вокруг друзей, внимательно слушавших разговор.

– Порядок, Билл! Вот и мы, в одной шеренге. Здесь четыре водителя «скорой помощи». Ждем твоих приказов, мой полковник! Помни, Билл, на войне случаются самые непредсказуемые вещи. Внимание! А сейчас, Билл, подразделение готово к смотру!

Группа добровольцев неподвижно застыла, а Эрнеста просто распирало от гордости. Билл Лидз прошелся вдоль шеренги. На его яхте экипаж был гораздо многочисленнее этой группы. Но он смотрел на них с изумлением.

– Отличное подразделение!

– Так точно, полковник! – Эрнест протянул руку для приветствия, а новоиспеченный командир салютовал поднятым кулаком. Среди всеобщего хохота Лидз едва смог прийти в себя. Ему помогли усесться и принесли выпивку.

– Билл, я предупреждал, что война полна неожиданностей. Теперь ты это знаешь.

Лидз кивнул, держа в руке бутылку. Но тем не менее, он выделил достаточно денег для покупки дюжины полевых госпиталей, укомплектованных хирургическим оборудованием и медикаментами, чтобы помочь страдающим раненым обеих воюющих сторон. Но все это так и не попало в Испанию. Груз был задержан во время транспортировки согласно американскому акту о нейтралитете, запрещающему отгрузку любого оборудования в Испанию.

Тем летом Эрнест подписал второй контракт с Североамериканским газетным альянсом. Это было сделано ради подтверждения устного договора между Джоном Уилером и Эрнестом. Условия оплаты остались прежними, но в этом контракте были достигнуты особые соглашения по периодичности подачи материала. Теперь Эрнест мог отсылать несколько сообщений за короткий промежуток времени, если, по его мнению, развитие событий требовало этого. Но его гонорар не мог превысить тысячи долларов в неделю, независимо от количества подготовленного им материала. Синдикат обладал исключительными правами на его сообщения, оставляя ему свободу действий в любых других направлениях. Была обоюдная договоренность, что если военные новости потеряют свою актуальность к концу августа, то следующие три месяца не будет необходимости в освещении событий.

Премьера фильма состоялась в Белом доме. Перед просмотром Джорис Ивенс вместе с Эрнестом приехали из Нью-Йорка. Их пригласили на обед с президентом. Все прошло замечательно, и гостям предложили провести ночь в Белом доме.

– У них настоящие фрукты в комнатах для гостей, Барон, – рассказывал мне Эрнест, – не восковые муляжи, как на магазинных витринах, а сочные груши, яблоки и персики в больших чашах. Я утащил пару яблок, когда уходил. У них был восхитительный вкус.

Кое-что еще произошло тем летом. Это оказало сильное воздействие на карьеру Эрнеста и его личную жизнь. Когда он находился в Ки-Уэст, Марта Геллхорн, молодая писательница, опубликовавшая одну книгу и преуспевающая в работе с журнальными изданиями, пришла, чтобы взять интервью у Эрнеста для какой-то статьи. Марта была высокой блондинкой из Сент-Луиса с очаровательными ножками, отменным чувством юмора и способностью к писательскому творчеству. Она зашла в бар «Слоппи Джо» и, увидев имя Эрнеста на одном из стульев, спросила, действительно ли он приходит сюда.

– Когда он в городе, то приходит всегда, – ответил Скиннер, крупный и проницательный негр, управлявший баром, когда его владелец Джо Рассел был в отъезде. – Сейчас около трех часов. Если он здесь, то сейчас должен прийти.

Эрнест вошел спустя несколько минут, огляделся и остался доволен увиденным. Их познакомили друг с другом, и они разговорились как старые друзья еще до того, как опрокинули первый стаканчик. Эрнесту понравилась идея написать статью. Он вел себя открыто, деликатно и по-детски непосредственно.

Марта, в свою очередь, была мгновенно очарована Эрнестом. Он говорил так же хорошо, как и писал, и мог выглядеть забавным, если хотел того. В то же время он был твердо убежден в том, что одного таланта в искусстве недостаточно. Его нужно использовать для того, чтобы изменить мир к лучшему, а это включает в себя борьбу за свободу человека, где бы она ни была ущемлена. У него были великие планы относительно его второй поездки в Испанию, и он убеждал Марту присоединиться к нему и все увидеть своими глазами, если для нее это действительно будет возможно. Марта в своей первой книге наглядно показала некоторые моменты человеческой жестокости и уже согласилась с мнением Эрнеста в том, что писатель должен делать все возможное со своей стороны для отстаивания человеческих прав и достоинства.

В середине августа в Нью-Йорке, готовясь к поездке в Испанию, Эрнест зашел в кабинет Макса Перкинса в издательстве «Скрибнерс» и случайно встретил Макса Истмена. Макс был критически настроен по отношению к писательской позиции Эрнеста, утверждая, что в его произведениях есть душок нереальности. Его критику считали обычным комментарием, который всегда проскакивает в письмах читателей к редактору издания. На этот раз они впервые встретились в одной комнате. Дружелюбность скоро уступила место непристойной брани и, пока Макс Перкинс оставил их наедине на некоторое время, произошел непродолжительный обмен физическими энергиями, после чего каждый отправился делать свое заявление для прессы. Истмен заявил, что он боролся, в то время как Эрнест боксировал, но, тем не менее, одержал победу. Эрнест утверждал, что он поставил Истмена на место, и у него есть книга с кровавым пятном, как доказательство его меткого удара. В офисе Перкинса после этого царил полный беспорядок, что дало литературному миру повод для острых шуток и повторялось в газетных колонках и на вечеринках еще несколько месяцев.

За лето, проведенное на Бимини, Эрнест сделал окончательную правку книги «Иметь и не иметь», запланировав ее публикацию на осень. В качестве прототипов героев он использовал образы своих друзей, которые, по его мнению, представляли ценность для общества, несмотря на всю свою эксцентричность. Если Эрнесту кто-то не нравился, он расправлялся с этой персоной, как медсестра с мухой, случайно влетевшей в больничную палату.

Его новая книга, где он впервые показал переход от наслаждения жизненным опытом к оправданию собственной жизни, по его словам, была самым важным произведением, которое он когда-либо написал. До этого его не волновало, как проходит жизнь, поскольку он был плодотворен в своем творчестве, и ему было наплевать на жизни других людей.

В то лето он обратился к Лиге американских писателей при Карнеги-Холл. По его словам, он сделал «единственное политическое заявление» и рассказал о том, что он видел в Испании, как это повлияло на него и что он намерен предпринять по отношению к фашизму.

Его выступление было серьезным и произвело впечатление. Когда Эрнест принимал ответственное решение, он всегда был на высоте. С того момента он активно стремился претворить свои убеждения в жизнь. В конце лета, когда он снова вернулся в Нью-Йорк, готовый к более продолжительной поездке в Испанию, ему удалось собрать около сорока тысяч долларов с помощью своего издательства и других источников. Эти деньги он намеревался передать правительству Испании на медицинские нужды.

До своего отъезда Эрнест устроил несколько вечеринок с друзьями. Разговаривая с Джоном Уилером, он сказал, что сделает одну статью для синдиката бесплатно и что ему очень приятно вновь быть полезным многим крупным ежедневным газетам страны, включая «Нью-Йорк таймс». Его сообщения вновь появятся в колонках его альма-матер – «Канзас-Сити стар». И поскольку война продолжается, у него будет возможность узнать больше о ее воздействии на судьбы всех его друзей и знакомых в Испании.

Первое сообщение Эрнеста во время его второго визита было с арагонского фронта. Там ему предоставилась возможность побеседовать с опытными, подготовленными американцами, выжившими в первый год конфликта. Он отметил, что на смену раненым солдатам, трусам и романтикам пришли настоящие, преданные воины. За то время, пока Эрнест находился в Штатах, эти люди захватили Куэнцу и Бельчите, используя индийскую военную тактику, которая вновь доказала свою ценность для пехоты во время сражения. В Бельчите он встретился с Робертом Мерриманом, бывшим профессором Калифорнийского университета, а тогда штабным офицером пятнадцатой бригады, возглавлявшим атаку на старую фортификацию. Запах разлагающихся трупов был настолько сильным, что солдаты похоронных отрядов работали в противогазах.

Затем Эрнест сосредоточился на анализе арагонского фронта, где возникло безвыходное положение. Он настолько доступно описал цели обеих сторон в этой войне, что даже читатели, совершенно незнакомые с военным искусством, могли понять все тонкости событий.

Неделю спустя его сообщение прошло испытание на укрепленном районе мятежников Мансуэто, который возвышался над равниной, как большой корабль на морской глади. Это была настоящая крепость, выдержавшая многие атаки за прошедшие века. Сейчас ее занимала противоборствующая сторона. Эрнест полагал, что это укрепление сыграет историческую роль еще до конца войны.

Военный опыт Эрнеста и те знания, которые он в себе накопил, по его мнению, можно было отлично изложить в драматическом произведении. То, что он никогда не писал в таком стиле, нисколько не тревожило его. Он был мастером диалога. Всю свою жизнь он был драматургом, находясь в вечном поиске переломных моментов и кризисов, в противоположность другим людям, стремящимся к безопасности и сохранению прежнего положения в обществе. Он сделал несколько черновых набросков, продолжая советовать и помогать в съемке дополнительных сюжетов к фильму в деревне около Мадрида.

Его романтическая жизнь испытала неожиданный подъем, когда в столицу приехала Марта Геллхорн в качестве официального корреспондента. Марту и Эрнеста просто притягивало друг к другу. Будучи романтиками по натуре, они стремились внести свой вклад в борьбу против тирании. Каждый из них очень высоко ценил другого. Они оба проживали в отеле «Флорида», где обычно останавливались все корреспонденты. Комбинируя средства на питание, развлечения и общение, Эрнест превратил свою комнату в одно из немногих мест (хотя время от времени он менял место своего проживания), где друзья и незнакомцы могли выпить, иногда перекусить и даже пообедать. Они могли послушать хорошую музыку на портативном, с ручным приводом, проигрывателе под стук клавиш пишущей машинки, выбивающей фразы и предложения, которые потом прочитает весь мир. Эрнест работал не только над своим материалом, но и над статьями Марты. Она, в свою очередь, перепечатывала его сообщения. Они комбинировали свои замыслы, и иногда их фразы шли вперемежку в какой-нибудь журнальной статье.

К тому времени Эрнест знал всех корреспондентов в пределах видимости и слышимости от своего номера в отеле. Он крепко подружился с Гербертом Мэттьюсом из «Нью-Йорк таймс» и Сэфтоном Делмером из «Лондон дэйли экспресс». В начале октября они вместе приехали на брунетский фронт на «форде» Делмера с открытым верхом. Эта машина была хороша малым расходом бензина, а прикрепленные флаги делали ее слегка похожей на дипломатический автомобиль.

Это сходство машины Делмера явилось источником смертельной опасности, когда трое подвыпивших мастеров слова спустились по второстепенной дороге в районе Брунета. Их не только заметил противник, но и посчитал за шишек большой важности.

– Они подумали, что это машина высшего руководства штаба, – сказал Эрнест, когда они услышали залп, а потом ощутили, как серия шестидюймовых снарядов рванула на том месте, где они были мгновением ранее.

Машина не пострадала, поскольку удалось переехать на другую сторону возвышенности, скрывшись из поля зрения противника. Вся троица, из которой, по словам Эрнеста, Делмер выглядел как монах, Мэттьюс как Савонарола, а он как веселый Уоллес Бири, тоже осталась в невредимости благодаря сумасшедшей езде по бездорожью.

Эрнест отметил, что эта война ведется на фронте длиною восемьсот миль, что составляет протяженность самой страны. Между укрепленными городами, пережившими осады времен Средних веков, линия фронта была подвижной. Города нужно было обходить, окружать, заходить в тыл и уничтожать до того, как фронт действительно переместится. А люди и вооружение обеих сторон могли справиться с задачей только при большом сосредоточении сил, настолько хорошо были спроектированы средневековые оборонные сооружения для противостояния врагу.

В конце сентября Эрнест, Герберт Мэттьюс и Марта Геллхорн совершили авантюрную поездку через северные горы, чтобы изучить этот потерянный для прессы участок фронта. Они были первыми американскими корреспондентами, которым разрешили въезд в этот район. Готовясь к поездке, они приобрели одеяла, спальные мешки и взяли продовольствия столько, сколько смогли унести. Используя грузовик в качастве базы, они отправились на высокогорные позиции на лошадях. Они разбивали лагери, готовили пищу и, передвигаясь по этому неприветливому району, иногда покупали хлеб и вино у крестьян.

– Эрнест и Марта прекрасные компаньоны в путешествии, – позже рассказывал мне Герберт Мэттьюс.

Перед ночлегом мы всегда находили что-нибудь из спиртного. Но даже в этих походных условиях Эрнест всегда любил насладиться сном в мягкой пижаме.

Той осенью Эрнест отпустил бороду. Он доработал статьи для «Эсквайра», давал советы по съемке фильма, написал несколько замечательных эпизодов для драмы «Пятая колонна» и покорил сердца некоторых женщин Мадрида. Наиболее восприимчивой, отзывчивой и восторженной оказалась Марта Геллхорн. Они стали настолько значимы друг для друга, как люди, ежедневно видящие смерть, окруженные героической атмосферой и занимающиеся творческой работой.

Полин каким-то образом догадалась или почувствовала из писем Эрнеста, что от старых отношений не осталось и следа. Эрнест, как и она, по-прежнему оставался убежденным католиком, такое же стойкое религиозное убеждение было привито Патрику и Грегори. В середине 1937 года Испания четко разделилась на две части. У каждой было много существенных плюсов и минусов. Либерально настроенные читатели и писатели Америки были полностью на стороне Испанской республики и ее борьбы против фашизма, возглавляемого Гитлером, Муссолини и Франко.

Полин твердо решила отстаивать то, что у нее есть, надеясь удержать это. В начале декабря она собиралась приехать в Париж на рождественские праздники и там встретиться с Эрнестом. Из-за декабрьской непогоды поездка оказалась довольно тяжелой. Но Полин приехала, полная решимости сохранить их брак.

Эрнест был настолько занят, что не отсылал сообщения по телеграфу уже два месяца. Но 19 декабря, наблюдая за атакой республиканцев на Теруэль в течение трех дней, он отправил телеграмму, полную радужных надежд и с подробным описанием событий. Тогда правительственные войска практически полностью захватили город, побеждая не только врага, но и зимние холода. Пока остальной мир ждал ответных действий генерала Франко, силы правительства захватили инициативу и, при нулевой температуре, сильных ветрах со снежными шквалами, совершили поразительный марш-бросок и захватили плато на высоте четырех тысяч футов.

23 декабря Эрнест красочно описал осень в Теруэле, освобождение дороги между Барселоной и Валенсией и о еще большей, чем прежде, безопасности Мадрида. Вместе с Гербертом Мэттьюсом Эрнест объезжал места, где гражданские лица вообще не должны были находиться, пробираясь под жесточайшей бомбардировкой и обстрелом.

Они видели, как подвижные группы пехотинцев приходили и уходили с таким запасом взрывчатки, что это повергало в шок любого человека. Быстро добившись разрешения проследовать за одним из отрядов, Эрнест, Мэттьюс и Делмер пошли по пятам за молодыми подрывниками, которые собирались подготовить подход к городу. Красные вспышки и клубы черного дыма от их мин и гранат были единственными ориентирами для писателей, наблюдавших за продвижением группы.

Вскоре после этого Эрнест сделал все необходимое для вылета из Испании в Париж, чтобы отпраздновать Рождество. После нескольких дней пребывания в столице Франции он и Полин возвратились в Нью-Йорк, а затем в Ки-Уэст, оставив многочисленных друзей, знакомых, бизнесменов и просто симпатизирующих им людей.

У Эрнеста было невероятное количество работы, требовавшей завершения, но мысли об Испании не покидали его. Он знал, что ему снова придется вернуться туда. Но он не хотел обсуждать эту тему с кем бы то ни было. Эрнест относился к этому настолько серьезно, что старался избегать любых разговоров о будущих планах.

Он понимал, что зимняя погода в ближайшие месяцы сведет действия обеих воюющих сторон к простому патрулированию и рейдам. В Испании у него были громадные, но еще не полностью созревшие планы. Он начал вырабатывать свою собственную тактику действий, подобно хорошему генералу, который не верит и не полагается на ценность информации своих советников. И как большинство исторических личностей, он добивался своего без посторонней помощи. Он достиг нового уровня.

Находясь в Испании осенью 1937 года, Эрнест иногда испытывал острую душевную боль и угрызения совести, вспоминая свой сад в Ки-Уэст. В своих сообщениях он описывал разрушения от артобстрелов и то странное чувство, приходящее к нему, когда он смотрел на поле, покрытое колышущимися голубыми цветами, которые быстро вырастали после того, как взрывы и огонь уничтожали все живое.

Трагедии в семьях многочисленных друзей были и его личным горем. Когда он приехал в дом своего друга Луиса Куинтаниллы, великого испанского художника, он ужаснулся. Нескольким членам семьи Луиса удалось выжить. Но от дома остались одни стены. Все прекрасные картины, на которые ушли годы работы, были уничтожены. Их останки висели на полуразвалившихся стенах комнат. В одном углу он заметил несколько больших кожаных переплетов. Он быстро подошел, в надежде, что некоторые из книг еще уцелели. Он дотронулся до одной, потом взял другую, но они рассыпались в его руках. Огонь превратил их в пепел.

Роберт Капа приехал в Испанию транзитом через Центральную Европу в качестве фотографа. Он побывал там, где был Эрнест, пил то же самое, что Эрнест, и шутил в его стиле. В общем, зарекомендовал себя отличным парнем. И в конце концов он познакомился с девушкой, в которую просто влюбился. Для этого невысокого, смуглого и независимого человека влюбиться было настолько невероятно, как для Аль-Капоне удалиться от мирской жизни в монастырь.

Когда Капа что-то делал, то весь мир знал об этом. Его девушка по имени Герда была нежным созданием, пробудившим все самое лучшее в этом венгре, мастере своего дела. Для Роберта она стала самым любимым человеком в жизни. Как-то они вместе ехали на машине посмотреть атаку республиканцев, и машина неожиданно застряла на дороге. Вдруг танк дружественной стороны начал совершать маневр и, неправильно оценив дистанцию, буквально срезал часть автомобиля, мгновенно убив девушку. Эрнест помог Капе преодолеть этот трагический период его жизни.

Когда волна арестов захлестнула Валенсию, Эрнест узнал, что его хороший друг профессор Роблес был заключен под стражу, спешно допрошен и казнен. Вскоре приехал Джон Дос Пассос, подозревая, что этот человек мог пострадать из-за своих взглядов на жизнь. Это заняло несколько дней, и это были мучительные дни, после чего Эрнест окончательно был уверен в случившемся. Само событие, задержка в получении информации и казнь хорошего и невинного человека стали еще одной раной в душе Эрнеста. Это возмутило его еще больше, чем смерти тысяч людей на обеих сторонах конфликта, которых он совершенно не знал.

Эрнест мог улыбнуться, увидев толстых сеньорит, пустившихся бегом в поисках укрытия при виде пикирующего самолета. Но в его глазах застывал ужас при виде убитых детей. Ира Уолферт рассказала мне, как однажды Эрнест произнес после длительного молчания:

– О господи! Эти маленькие белые лица подобны растоптанным цветам. Они так невинны и так чисты, но их уже не будет с нами никогда…

Когда Эрнест рассказывал мне об этом, он упомянул несколько забавных военных событий. Он поведал мне о своей первой встрече с венгерским генералом Лукашем из 12-й Интернациональной бригады.

– Он устроил в мою честь грандиозный банкет, Барон, – Эрнест рассмеялся, – но мне стоило неимоверных усилий сохранять беспристрастное лицо. В центре внимания были самые красивые деревенские девушки. Он их также пригласил на эту вечеринку.

Однажды вечером он приехал в Мадрид посмотреть фильм с участием Марлен Дитрих. Как раз в тот момент фильма, когда Мату Хари должны были расстрелять, неподалеку от кинотеатра разорвался снаряд. Все здание содрогнулось, но, по словам Эрнеста, все офицеры остались на местах и разразились хохотом от такого совпадения.

Находясь в Ки-Уэст ранней весной 1936 года, Эрнест интенсивно работал над окончательной редакцией книги «Пятая колонна», а в мыслях уже рождалась идея нового романа, пропитанного предательством, мужеством и жертвоприношением, всем, с чем он столкнулся за последние месяцы в Испании.

Воды в районе Ки-Уэст были по-прежнему прекрасны для рыбалки, но душа Эрнеста к этому не лежала. «Пилар» стояла на якоре, а у Эрнеста не было ни времени, ни желания отправиться на Бимини или в Гавану, где можно было поймать не только крупную рыбу, но и повстречаться с воротилами американского бизнеса. В былые годы Эрнест показывал им, как получать удовольствие в жизни от рыбалки и морских исследований. Но в 1938 году ему на это было наплевать. Он делал все возможное и зависящее от него, чтобы помочь народу Испании.

В марте я приехал в Ки-Уэст. Эрнест был необычайно рад возможности снова поговорить со мной. Мы писали друг другу письма и звонили по телефону, но из-за нехватки времени и разделявшего нас расстояния наши встречи происходили редко. Я прислал ему газетные вырезки моих лучших рассказов, написанных для чикагской газеты, а он, в свою очередь, отправил мне копии своих статей для других периодических изданий.

Прошлой осенью наша сестра Санни и я под нашу совместную ответственность передали с возвратом семейные фотографии и записи для журнала «Тайм». Его редакция готовила статью об Эрнесте и его последней книге с фотографией на обложке журнала. Мы не стали обсуждать это с Эрнестом, но и не держали это в тайне. Правдивый рассказ о коллективе редакции, о нашем с ней сотрудничестве был лучшим оправданием с нашей стороны. К счастью, Эрнест был великодушен и реалистичен.

– Ну, Барон, ты просто превзошел самого себя! Ты купился на старый журналистский трюк – если не расколешься сам, то мы узнаем все от твоих соседей. Черт побери. Ну ладно, я не сержусь. Одна из фотографий была вообще не моей. Наверно, совершенно другие люди занимались сопроводительными надписями. А что там с рецензией на книгу?

Я объяснил, что литературный редактор чикагской газеты убедил меня написать критическую статью на книгу «Иметь и не иметь». Эрнест был взволнован, но я не мог понять почему.

– Это была хорошая статья в прекрасном стиле, – отметил я.

– Конечно, она была написана откровенно, – сказал Эрнест, – но никто так не считает. Именно потому, что ты написал ее, они уверены в предвзятости. Так что больше никогда не соглашайся рецензировать какие-либо из моих книг. Сейчас ты достиг профессионального уровня. Ощущай это и продолжай работать в том же духе всю оставшуюся жизнь. Профессионал никогда не иссякает в своих силах. Этим парням только дай палец, так они проглотят тебя всего. А твои неудачи вызовут всеобщий хохот. Эрнест подтолкнул ко мне банку с кетчупом.

– Возьми-ка еще креветок, братишка! Они хорошо идут под пиво.

Мы ели креветки и пили пиво, блаженствуя под теплыми лучами солнца в тот погожий весенний день. Затем Эрнест поднялся.

– Профессионал пишет всякую чушь, что дает ему средства для существования. Он выражает правду так, как он ее видит. Конечно, тебе следует избегать исков по делу о клевете, – он рассмеялся, – но ты должен говорить правду своей аудитории, иначе читатели не будут уважать тебя. Если ты что-то не можешь сказать откровенно, то лучше промолчи. Или правда, или молчание, и не важно, фантастическое это произведение или хроника реальных событий. Чем откровенней правда, тем более она ценная. Ты чувствуешь, что есть несколько тем, о которых не стоит упоминать. Может быть, о том, что принесет беспокойство твоей матери, президенту или твоей церкви. Но не будем отводить взгляд. Я мог открыть правду любому человеку своим словом или поступком. Если это не сделаю я, то это совершит кто-то другой. И любой вздор могут принять за истину, а это чертовски плохо. А любое утверждение против не достигнет цели.

Следующие несколько дней мы много общались, купались, один раз выходили на рыбалку и поглотили изрядное количество спиртного. Эрнест за день «уговаривал» от пятнадцати до семнадцати стопок виски с содовой. Держался он великолепно. До того как снять себе квартиру, у него остановились немецкий писатель Густав Реглер со своей супругой. У Густава на спине была ужасная рана от шрапнели. Туда спокойно умещались два кулака. Он был ранен в самом начале испанской войны и выжил только благодаря отменной медицинской помощи.

Эрнест давал наставления новому мальчику-слуге. Он без устали носился, готовя выпивку для всех пришедших гостей.

– Ему это на пользу, – объяснял Эрнест, – научится приносить быстро, даже если опаздывает и не справляется.

Мальчик по имени Льюис был светловолосым, шустрым и отлично держал равновесие.

– А сейчас мы увидим, как он боксирует в перчатках, – сказал Эрнест однажды вечером.

Мы быстро зашнуровали перчатки. Льюис у кого-то одолжил экипировку. Молниеносность движений его длинных рук и легкое перемещение по рингу вызывало восхищение Эрнеста.

– Глянь-ка на него, Барон! Как ему удаются ложные выпады!

Молодые Грегори и Патрик в жизни все схватывали на лету. Однажды вечером, когда уже начали сгущаться сумерки, вечеринка с коктейлями у бассейна была перенесена в дом. Над мальчишками постоянно подтрунивали, пугая их оборотнями. Закат еще пылал своими красками, но темнота быстро приближалась. Еще час назад во время очередной шумной игры туфли Грегори оказались в бассейне. Эрнест намекнул самоуверенному семилетке, что надо немедленно достать их оттуда. Когда вся группа направилась к крыльцу, Эрнест заметил, что его пожелание не было выполнено. Он повторил свое требование.

Грегори бросил взгляд на покрытый сумраком бассейн.

– Папа, я достану их утром сразу, как только проснусь.

– А ну-ка, Патрик, – позвал Эрнест, – принеси мне приманку для оборотней!

– Не беспокойся, папа! Я сейчас же достану туфли! – воскликнул Грегори и поспешил назад.

До нас донесся громкий всплеск, и, до того как все расселись на крыльце, Грегори вернулся до нитки промокший, но с теми злополучными туфлями.

Однажды утром друг семьи, которого попросили отвезти юного Патрика на машине, пришел в гараж, чтобы завести «форд». Когда стартер начал безуспешно заводить мотор, Патрик почувствовал некоторое смущение. Улучив момент, он глубокомысленно произнес:

– А почему бы не треснуть кулаком по капоту и назвать все это грязной желтой развалиной? Это всегда помогает, когда папа пытается завести ее по утрам.

Все шло своим чередом, но размеренная жизнь была нарушена одним утренним междугородным телефонным звонком. Эрнест взял трубку аппарата, а потом крикнул, чтобы ему принесли карандаш и бумагу. Я помчался выполнять.

– Ты говоришь, что они начали наступление? Они могут прорваться к морю. Если они перекроют границу, то это может отрезать остальную часть страны. Я еду, нет вопросов. Отсюда вечером будет самолет. Нет, мы увидимся, когда я доберусь до места. Пока!

Полин хранила молчание. Затем она произнесла:

– Чем я могу тебе помочь?

– Собери мою одежду, в том числе и теплую. – Его сердитое нетерпение вдруг сменила горечь. – Вот черт! Все шло так хорошо, что я должен был предвидеть полное крушение.

Его настроение вновь изменилось, он проскочил мимо Полин, продолжая говорить с ней:

– Боевые действия идут в горах, и для этого мне нужны теплые вещи, но все же на носу лето. Я не хочу, чтобы мое чертово горло опять дало о себе знать. Весенняя оттепель вдохновит всех покончить с войной за месяц… Иди сюда, Барон, я хочу поговорить с тобой.

Мы остались наедине и сделали по глотку из бутылки, чтобы не пачкать стаканы.

– Послушай, – сказал он, – если ты хочешь, то я могу устроить тебя капитаном в бригаду Линкольна. У тебя будет возможность многое познать в этой жизни. Война в самом разгаре. Что ты думаешь об этом?

Я объяснил, что не могу поехать из-за финансовых проблем, у меня жена и маленький сын, о которых нужно заботиться. Но я признался в том, что сама затея мне очень нравится.

– Приезжай в аэропорт проводить меня. И вот что, вы, ребята, оставайтесь здесь сколько можете и позаботьтесь о нашей маме.

Потом он пошел звонить Арнольду Джингричу. Эрнест очень волновался перед отъездом. За несколько часов до отлета в дорожные сумки Эрнеста было уложено все необходимое. Прощание было трогательным.

Полин чувствовала себя несчастной. Каждый испытал облегчение, когда пришли жена и сын Джея Аллена. Аллен начал работать в Испании корреспондентом «Чикаго трибьюн» еще до начала войны и оставался там по сей день. Они многое сделали, чтобы поднять настроение Полин.

Третья поездка на войну в Испанию для Эрнеста была очень ответственной. Он торопился вновь попасть туда, где был всего три месяца назад. Он знал, сколько всего могло произойти за это время.

У Эрнеста не было необходимости возобновлять контракт с синдикатом новостей. Его мандаты и паспорт все еще имели законную силу. Поскольку требовалось еще большее освещение событий, он пересек Атлантику на судне, а затем по знакомому пути перелетел в Испанию, остановившись в Барселоне. Там, 3 апреля, он составил свое первое в новой серии сообщение о прорыве фронта под Гандезой. Он описал беженцев, пробиравшихся по дорогам под огнем самолетов, атакующих с бреющего полета и покрывающих освещенные склоны холмов вспышками взрывов.

Затем Эрнест заострил свое внимание на впечатлениях солдат батальона Линкольна – Вашингтона, попавшего в окружение на вершине холма в районе Гандезы. Американцы при отступлении двигались предельно осторожно. Их целью было перебраться через реку Эбро, чтобы спастись и снова пойти в бой. Ночью они пробирались через позиции фашистов. Некоторые буквально наступали на руки спавших в кромешной темноте немецких солдат.

В конце первой недели апреля Эрнест прошел долину Эбро, чтобы проверить, была ли захвачена Тортоса. Оказалось, что город сильно пострадал от бомбардировок, но мосты и дороги уцелели. Войска Франко крайне медленно продвигались в сторону моря, а боевой дух правительственных войск оставался на высоте. На той же неделе он лично оценил обстановку по всему фронту от Средиземноморья до Пиренеев и пришел к выводу, что на севере существует большая опасность успешного наступления фашистов. В той стороне горы создавали иллюзию безопасности правительственных войск, и они не воевали в полную силу. Эрнест презрительно относился к итальянской пехоте. По его словам, ее перебрасывали в новый район лишь после того, как там все было отутюжено бронетанковыми войсками. Эта процедура занимала кучу времени, что никогда не использовали Наваррес и Мурс.

15 апреля в Тортосе Эрнест стал очевидцем того, как несметное количество фашистских самолетов бомбило дорогу между Барселоной и Валенсией. Город скрылся в облаке желтой пыли. Когда видимость стала получше, он вместе с друзьями смог пробраться туда по временному мосту. У него было чувство альпиниста, пробирающегося по лунным кратерам.

В дельте Эбро залитые водой траншеи кишели лягушками. Там Эрнест собирал дикий лук, одновременно наблюдая за подготовкой фашистских сил к наступлению в сторону моря.

Эрнест взял интервью у Джеймса Ларднера, двадцатитрехлетнего корреспондента «Нью-Йорк геральд трибьюн» в Барселоне. Джеймс, один из сыновей недавно умершего Ринга Ларднера, был недавно зачислен в Интернациональную бригаду. Он осознавал, что в Испании достаточно военных обозревателей, а правительственные войска больше нуждались в артиллеристах. Через несколько месяцев Джеймс погиб.

Эрнест пешком пробрался в Лериду. Этот город на одну треть был оккупирован фашистами. Эрнест описывал свои ощущения и тех, кто шел рядом с ним под пулеметным огнем врага. У города было важное стратегическое расположение. Он контролировал дороги, ведущие в Каталонию, и правительственные войска вели оборону, удерживая большую его часть. Они надеялись, что дожди повысят уровень воды в реке Сегре и это защитит город от атак бронетехники.

Спустя неделю Эрнест побывал в Кастеллоне. Он увидел замечательные подземные сооружения, возведенные городскими жителями для укрытия от атак итальянских бомбардировщиков. За день до его приезда на город упало около четырехсот крупных бомб, но погибло всего три человека. Затем он снова побывал в Аликанте и Валенсии и был поражен обилием продуктов и доступностью цен, ведь поесть можно было всего за тридцать центов. Корабли со всего мира наводняли порты этих городов.

10 мая в Мадриде Эрнест составил свое последнее сообщение о военных событиях. Ему было очень приятно встречаться со своими старыми друзьями в столице, а также отметить для себя отличные оборонительные позиции, воздвигнутые после месяцев крайне затруднительного положения на этом участке фронта. Моральный дух правительственных войск, офицеров, саперов и населения был по-прежнему высок. Казалось, что им более по душе вести свою собственную войну, нежели объединяться с защитниками других городов региона. Ситуация с продовольствием некоторое время оставалась критической. Зато было в избытке боеприпасов, чтобы выдержать дальнейшую осаду. И хотя дипломаты в то время были уверены в том, что война прекратится через месяц или около того, Эрнест склонялся к мысли о ее продолжении еще по крайней мере в течение года. Развитие событий доказало верность его предположений.

До отлета из Испании Эрнест первым делом просмотрел все свои вещи и уничтожил многие из своих документов и записей, как личных, так и служебных.

– Я насобирал столько всякой информации, а некоторую с невероятным трудом. Так что если бы наш самолет заставили приземлиться на территории противника, я бы стал очень лакомым кусочком для военной разведки, – объяснил он мне позже, – а уничтожать свои записи для меня было как ножом по сердцу.

Покинув Испанию, Эрнест и Марта, которые снова повстречались в этой стране, направились в Париж и перед отправкой в Нью-Йорк провели там несколько веселых деньков, вновь насладясь прелестями гражданской жизни. В Париже их познакомили с молодым человеком по имени Том Беннетт, который только что вернулся из Испании. За прошедший год он был трижды ранен. Ранее Беннетт работал федеральным служащим. По своему собственному желанию он решил отправиться в Испанию посмотреть, что он может сделать для этой страны, и примкнул к батальону Линкольна в самом начале войны. Он уже бывал раньше в Европе, встречался с Сомерсетом Моэмом и почти десять лет не терял надежды познакомиться с Эрнестом. По его словам, он получил более серьезную рану, чем от пуль, когда в госпитале сосед по палате сказал ему:

– Тебе бы здесь появиться еще вчера. Здесь был Эрнест Хемингуэй.

Когда они все-таки встретились в парижском книжном магазине «Брентано», Эрнест произнес:

– Послушай меня, сынок, тебе лучше бы вернуться домой. Ты на мели?

Том, одетый в плохо сидящую на нем униформу, кивнул.

– Тогда вот что. Ступай в магазин за углом и купи что-нибудь из одежды, – Эрнест протянул ему деньги, – а послезавтра встретишь меня здесь в три часа дня. Ты отправишься домой вместе с нами. У тебя есть где остановиться?

Том ответил, что впервые за последние месяцы почувствовал тепло в душе. Через два дня он пришел заранее, подождал полчаса и сильно разволновался, когда увидел Эрнеста и Марту. Эрнест махнул ему рукой:

– Нас ждет такси. Захвати свои вещи. Ты не против поехать туристическим классом? Отлично. Ты можешь приходить в наши каюты, когда захочешь.

Поездка домой, по воспоминаниям Тома, показалась каким-то очень приятным сном. После пережитых военных событий каждому хотелось выпить. Но когда корабль «Нормандия» приблизился к Нью-Йорку, Эрнест вдруг стал озабоченным, а потом и вовсе мрачным. В порту его заявления корреспондентам звучали подавленно. Он не стал делать никаких прогнозов, извинился и ушел.

Уставший больше от напряжения, чем от работы, Эрнест сразу отправился в Ки-Уэст. У него было задумано несколько хороших рассказов, и он считал, что чем быстрее он напишет их, тем лучше будет себя чувствовать. Но получилось наоборот. Эрнест пребывал в дурном настроении, противоречивые чувства раздирали его. Полин так рада была видеть его живым и здоровым, что вначале казалось, они снова смогут вернуться к нормальной жизни.

Эрнест полностью погрузился в работу над изданием «Пятой колонны». Трудности преследовали его по пятам. Вместо того чтобы отправиться на Багамы или в Гавану, где ему почти всегда удавалось отдохнуть и повысить свою работоспособность, он в течение июня и июля оставался в Ки-Уэст, что давало возможность легко контактировать с людьми в Нью-Йорке. В конце июля он вместе с Полин, Патриком и Грегори переехал в Кук-Сити, штат Монтана. Там он мог бы найти спокойную жизнь на ранчо и полностью сменить обстановку. Но месяца, проведенного там, ему было достаточно, чтобы привести в порядок свои чувства. В конце августа он снова отправился в Европу на «Нормандии». У него было твердое решение вернуться в Испанию.

В своем письме он написал мне о том, как умер один продюсер, после того как он уже подписал с ним контракт, дела с другим повлекли за собой финансовые проблемы. Он рассказал о том, что завершил несколько новых рассказов, но собирается еще раз их просмотреть, прежде чем отослать в издательство.

Я отослал ему часть своих статей, написанных в Мичигане, и спросил о его мнении. Эрнест очень дружелюбно ответил, что, поскольку мы братья, его суждение будет не столь объективным. И хотя ему нравилось читать их, он признался в том, что в них слишком много сообщений и очень мало настоящего творчества. Он надеялся, что в следующей статье я проявлю качества настоящего писателя, которых мне пока не хватает. Конечно, легко говорить, но мне следовало прислушиваться к этому. В письмо он вложил сто долларов и пожелал мне удачи. Но его совет был для меня более ценен, чем деньги.

В свой четвертый визит в Европу Эрнест остановился на некоторое время поработать в Париже. Еще во время своей второй поездки он задумал большую книгу, целый роман, каждую деталь которого он хотел прочувствовать прежде, чем сесть за перо. Когда я спросил его об этом спустя два года в Гаване, он уже завершил большую часть книги, но совершенно не хотел говорить на эту тему. Его исследования уводили его в малознакомые места Испании и вновь возвращали в Монтану, чтобы полностью ощутить то место, из которого мог появиться тот приятный, идеалистичный молодой человек. Этот образ уже родился, и он изучал и создавал других персонажей своего произведения. Его понимание было таким же великим, как и его талант. Понимание удерживает талант от бестолковой растраты на несущественные мелочи.

Когда он добрался до Испании, по-прежнему с мандатами и готовый выполнять поручения журнала, ситуация на фронте была не в пользу республиканцев. Эрнест пропустил наиболее решающую часть сражения на реке Эбро, но в ту августовскую жару он все-таки успел к его окончанию. Фронт на Эбро был последней надеждой республиканцев. В октябре премьер Испанской республики Негрин пришел к выводу, что все имеющиеся в наличии силы не смогут сдержать наступления фашистов.

В середине ноября Эрнест и Герберт Мэттьюс были вместе с Винсентом Шином на западном берегу Эбро, как раз до того, как фронт был прорван противником. В воздухе носилась осенняя пыль, скрывая детали ландшафта. Вдруг Шин спросил кого-то, где находится фронт.

– Он где-то в той стороне?

– Черт побери, – воскликнул Эрнест, – Джимми, ты неважно ориентируешься. Это совсем в другой стороне.

Все обернулось удачно. Через несколько дней они были среди последних, кто переходил Эбро. Наступление фашистских войск продолжалось. У Эрнеста сложилось окончательное представление об этой войне, и он покинул Испанию, не отправив сообщений в газету. Синдикат новостей считал, что интерес американских читателей к этой теме невелик.