Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Вешние воды. Красный и черный смех. Глава 4

Куда попал Скриппс? Идя ночью в непогоду, он утратил всякое представление о времени и расстоянии. Он отправился в Чикаго после того жуткого вечера, когда обнаружил, что его дом уже не дом. Почему ушла Люси? Что стало с Пруси? Он, Скриппс, ничего не знал. Да и не очень-то его все это волновало, если разобраться. Все это осталось позади. И для него уже больше не существовало. Он стоял по колено в снегу перед железнодорожной станцией. На станционном строении большими буквами было написано:

ПЕТОСКИ.

На платформе в общей куче, закоченевшие и наполовину заметенные снегом, лежали около десятка убитых оленей, привезенных охотниками с Верхнего полуострова Мичигана, — их должны были погрузить на поезд. Скриппс снова прочел надпись. Неужели это Петоски?

В станционном здании, за окошечком с деревянной заслонкой, сидел человек и вроде бы что-то выстукивал. Он взглянул на Скриппса. Может, это телеграфист? Что-то подсказало Скриппсу, что так оно и есть.

Он выбрался из сугроба и подошел к окошечку. Человек и впрямь усердно орудовал телеграфным ключом.

— Вы телеграфист?

— Да, сэр, — отозвался тот. — Телеграфист.

— Поразительно!

Телеграфист окинул его подозрительным взглядом. В конце концов, что ему этот человек?

— Тяжело работать телеграфистом? — поинтересовался Скриппс.

Он хотел было сразу спросить, вправду ли это Петоски. Однако он не знал этого района Северной Америки и потому решил быть учтивым.

Телеграфист с любопытством поднял на него глаза,

— Скажите, вы не из сказки?

— Нет, — ответил Скриппс. — Я не понимаю, что это значит — «из сказки».

— А зачем вы носите с собой птицу?

— Птицу? — переспросил Онриппс. — Какую птицу?

— Ту, что у вас под рубашкой.

Скриппс оторопел. Кто он такой, этот телеграфист? И вообще — что за люди идут работать телеграфистами? Вроде композиторов? Или вроде художников? Или вроде писателей? Или, может, вроде тех, что делают рекламу для американских еженедельников? Или вроде европейцев, измотанных и опустошенных войной, понапрасну проживших свои лучшие годы? Можно ли рассказать этому телеграфисту все о себе? Поймет ли он?

— Я шел домой, — начал Скриппс. — Миновал Манселонскую школу…

— У меня в Манселоне знакомая девушка, — сказал телеграфист. — Этель Энтрайт. Может, знаете?

Значит, не к чему рассусоливать. Не стоит. Он не станет распространяться. Скажет только главное. К тому же на улице страшная холодина. Попробуй-ка постой на платформе, где бушует ледяной ветер. Что-то подсказывало Скриппсу: рассказывать дальше не стоит. Он посмотрел на оленей, что лежали кучей, застывшие и мерзлые. Наверно, и они когда-то любили. Среди них были самки и самцы. У самцов рога. Только так их и можно различить. С кошками дело куда трудней. Во Франции, например, котов кастрируют, а коней нет. Далеко же она, эта Франция…

— Меня бросила жена, — вдруг сказал Скриппс.

— Это и не удивительно, если вы бродите бог знает где, с птицей за пазухой, — сказал телеграфист.

— Что это за городок? — спросил Скриппс.

Миг духовного общения между ними оборвался. Впрочем, его и не было. А мог бы быть. Нечего и пытаться остановить то, что ушло. То, чему нет возврата.

— Петоски, — ответил телеграфист.

— Благодарю, — сказал Скриппс.

Он повернулся и побрел в это безмолвное и безлюдное сейчас северное местечко. К счастью, у него в кармане 450 долларов. Как раз перед тем, как идти пьянствовать со своей старухой, он продал Джорджу Хорасу Лоримеру один рассказ. И зачем он вообще пошел? К чему все это было, право?

Навстречу ему шли два индейца. Они глянули на Скриппса, но на их лицах не дрогнул ни один мускул. Их лица остались невозмутимыми. Оба зашли в парикмахерскую Маккарти.




 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"