Музей Хемингуэя на Кубе

Охотничьи трофеи остались на своих местах и все больше приобретают вид вещей старых и бесполезных. Можно себе представить, как покоробило бы Хемингуэя, узнай он, что его громадные башмаки, его книги выставлены напоказ. Но тут уж ничего не поделаешь: все на Финке Вихии сохраняется так, как было при нем. Вот, на виду у всех, его туфли и сандалии, армейские башмаки, очки в металлической оправе, коллекция трофейных немецких кинжалов, его ружья и удочки. "Здесь все так, как было перед нашим отъездом (1960 г.), — отметила Мэри Уэлш, приехав в Гавану в июле 1977 года. — Но без Эрнеста, — добавила она, — место это ничего не стоит".

В настоящее время посетители осматривают комнаты через раскрытые окна, переходя от одного к другому по асфальтированной дорожке, опоясывающей дом. Вход внутрь дома запрещен. Как объясняют, эта административная мера направлена на "сохранность музейного имущества". Некоторые экспонаты пропали. Так, один иностранный министр — история эта подлинная — был застигнут в тот момент, когда пытался стянуть с письменного стола Хемингуэя автоматный патрон времен второй мировой войны. Все растерялись: нет такой протокольной формулы, с помощью которой можно было бы объяснить министрам, что даже патроны 30-го калибра красть не следует.

Как бы то ни было, но благодаря тому особому и необъяснимому почтению, которое латиноамериканцы испытывают по отношению к умершим и к "важным персонам", Финка Вихия превратилась в музей. Снаружи можно рассмотреть почти весь дом, кроме кухни, комнаты мисс Мэри и подвала. Некоторые журналисты, литературоведы и почетные гости получают разрешение зайти внутрь, хотя те помещения, что не видны через окна, особого интереса не представляют. Пожалуй, только в подвал, где в свое время стояли бочонки с вином и ящики с виски, стоит заглянуть. Это влажное и темное помещение совершенно такое, какими обычно бывают подвалы. Там хранятся пять дорожных сундуков с многочисленными яркими наклейками и пустой футляр от подзорной трубы, охотничий рюкзак и спортивный бандаж, возможно служивший Хемингуэю, когда давали о себе знать боли в позвоночнике. Сундуки неоднократно запечатлены рядом с их хозяином на фотографиях, сделанных в 50-х годах в портах и в аэропортах разных стран. Отправляясь на свое второе сафари в Африку, он набил их лекарствами, дезинфицирующими и анестезирующими средствами с намерением заняться малой хирургией в лечебнице, которую он собирался открыть на земле племени масаи.

И еще одно небезынтересное место скрыто от глаз. Сам Хемингуэй называл его "кошачьим кладбищем", некоторые называют его "кошачьим и собачьим кладбищем". Находится оно под дверью в столовую. Там хоронил Хемингуэй своих домашних животных. Но, вероятно, все-таки только кошек, потому что в саду у бассейна он положил четыре могильные плиты (они были реставрированы) с выбитыми на них кличками собак: Блейки (Темнушка), Негрита (Чернушка), Мачакос [По названию населенного пункта в Кении.] и Блэк Дог (Черный Пес). Останки кота Бойза, литературного героя, покоится под дверью в столовую. Кот этот, хотя и не достиг величия Росинанта, навсегда остался на многих страницах "Островов в океане".

После победы революции несколько раз побывал в музее английский писатель Грэм Грин. Совершенно очевидно, что в отличие от его американского собрата — хозяина Финки Вихии, он не пришел в восторг от дома. Грин, конечно, помнил, что так и не взыскал по счету за насмешливые слова, сказанные о нем Хемингуэем в интервью Джорджу Плимтону для "Пэрис ревью". Он осмотрел дом и сказал достаточно громко для того, чтобы быть услышанным сопровождавшим его журналистом: "Не понимаю, как может творить художник среди такого обилия голов мертвых животных". И заключил: "Слишком много голов". А когда Рене Вильярреаль, верный слуга Хемингуэя, упомянул, что виски обычно поступало на финку ящиками, Грин произнес: "Теперь я понимаю, по ком звонит колокол". Язвительная реплика, хотя на первый взгляд и невинная, совсем как те, что роняла по адресу Хемингуэя Гертруда Стайн.

Норберто Фуэнтес - "Хемингуэй на Кубе"