Письмо Эрнеста Хемингуэя В.Г. Роджерсу

В.Г. Роджерсу. 29 июля 1948 г, Финка Вихия

Дорогой Мистер Роджерс:

Мне доставило большую радость чтение Вашей книги о Гертруде [Увидев это, вы меня запомните: Гертруда Стайн в жизни]. Мне она всегда очень нравилась и я никогда, как Вы выразились, не наносил встречный удар, если она ‘раскрывалась‘[становилась уязвимой]. Она и Элис испытывали нечто вроде настоятельной потребности разрывать дружбу, и она выказывала истинное благорасположение только к тем, кто стоял ниже ее. Ей необходимо было нападать на меня, поскольку выучилась у меня как писать диалоги; точно так же, как я усвоил у нее искусство удивительного ритма в прозе. Я не мог понять, почему она нападала на меня, я плюю на это, поскольку каждый более–менее представляет себе, что он сам значит и чего он стоит. Меня наполняла одна-единственная амбиция – как бы писать лучше, в то время как она была ими переполнена. Нам всем писательство доставляло радость; она обнаружила метод, которому могла легко следовать и получать от этого каждодневное удовольствие. Она, по сути, не могла потерпеть неудачу, опозориться или быть выбитой из колеи – она разработала свои собственные правила, по ним и играла. Когда у меня не получается писать (в соответствии со строжайшей требовательностью, мне известной), я сочиняю письма. Как, например в данный момент. Она же нашла способ сочинять, равносильный беспрерывному писанию писем.

Мне повезло встретиться с ней в Париже по возвращении из Шне-Эйфель [битва под Арденнами] осенью 44-го. Времени тогда было в обрез и я просто сказал, что всегда любил ее; она ответили, что и она тоже всегда любила меня. Думаю, это было искренне с обоих сторон.

Мне она больше нравилась до того, как обрезала волосы и это стало поворотным пунктом во многих отношениях.

Она частенько говорила со мной о гомосексуализме, как это нормально для женщин и нехорошо для мужчин. Я обычно слушал и учился и всегда хотел трахнуть ее, она знала об этом; то было хорошее и здоровое желание и имело куда больше смысла, чем многое из наших разговоров. Я думаю, Элис ревновала к друзьям Гертруды, особенно из категории, к которой принадлежала сама. У Пикассо была та же теория. Он полагал, что нас всех вытурили оттуда именно по этой причине – ей не нравилось общение Гертруды с мужчинами, когда-либо занимавшимися той же профессией. Как бы там ни было, спасибо за увиденное в отрывке из [романа ] Прощай Оружие, сколь много я заимствовал у нее. Текст легко читается, а я совсем забыл обо всем этом. Учился у нее, у Эзры [Паунда], и у многих других великих умерших. А затем приходилось делать все самому, в одиночку и продолжать учиться; только теперь ты сам по себе.

Все умерли ныне, и эта [писательство] профессия уныла и нет больше доброго толковища. Я по природе легкий человек, а потому живу хорошо, люблю жену и океан, своих детей, люблю писать и читать, малярничать, околачиваться в баре, шлюх, свои обязанности, платить по счетам и другие разнообразные удовольствия. Но меня крайне удручает мысль, что Гертруда умерла и я очень доволен, что Вы и Ваша жена написали такую хорошую книге о ней. Мне-то и Элис нравилась и я не представляю, что она могла меня ненавидеть. Но это стало частью моего образования (которое все еще не завершено).

Всего наилучшего,

Эрнест Хемингуэй