Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Письмо Эрнесту Хемингуэю от Лестера Хемингуэя. 19 марта 1940 г, Кинтана-Роо, Мексика

Вторник, 19 марта 1940 г.

На причале острова Косумел,

Кинтана-Роо, Мексика.

Дорогой Стайн,

Ты был абсолютно прав в отношении молодых кубинцев. Чтобы убедиться в этом, мне хватило всего 24 часов. Великий Рафаэль Кортес-и-Дерьмо-Собачье, потомок конкистадоров, современный покоритель морей и дальних земель, — это страдающий морской болезнью парень, который болтается под ногами и не способен ни готовить, когда судно в открытом море, ни стоять у штурвала.

Переправились мы чертовски здорово, продолжили проверку судна и юнги. Тони и я действовали отлично, теперь нам все легче находить общий язык.

К исходу первого дня, до того, как спал ветер, мы были у Баия-Онда, в пять вечера отошли от маяка Гобернадора и бросили лаг. За ночь прошли семьдесят миль на запад, и к полудню следующего дня были в пятнадцати милях к западу от мыса. Легкий попутный бриз туго надувал паруса, все предвещало еще одну прекрасную ночь. Такой она и оказалась — мы сделали еще сорок миль, к утру ветер усилился, но к полудню спал. Белесая дымка, предвестница норда, заволокла полнеба, и в середине четверга пару часов я шел на моторе. Говорил с кубинцем, выплывшим из-за отмелей, он поклялся, что мы в пятидесяти милях к северо-востоку от маяка Контой. Он тоже шел на моторе, чтобы успеть пересечь пролив до того, как ударит норд.

Ураган налетел мощным порывистым шквалом в три пополудни, и Рафаэль сделался совсем зеленого цвета. Еще вчера, когда его выворачивало наизнанку, он уверял меня, что штормит, хотя день выдался на редкость погожий. А когда подул норд и мы убрали паруса, но все равно продолжали нестись с дьявольской скоростью по бурно растущим волнам, он плюхнулся на мою койку на корме, залез с головой под одеяло и вырубился на 24 часа. Восемнадцать из них мы боролись с морем как одержимые. Нам надо было пройти эти пятьдесят миль до маяка на мысе Катуш, потом взять восточнее, чтобы дойти до Контоя, обогнув длинную гряду подступающих к нему с севера рифов, и остаток ночи держать к востоку, чтобы не сесть на мель к северу от острова Мухерес, куда нас несло течением со скоростью двух узлов. Когда взошло солнце, мы поставили кливер, оставив фок, хотя оба паруса могло вчистую сорвать с ликтросов. Яхта вела себя как богиня. Правда, кубрик то и дело заливало, но это было вполне простительно, потому что волны действительно были большие. Мы с Тони сменялись каждые два часа, насухо вытирались и переодевались каждый раз, когда спускались в каюту. В десять утра мы бросили якорь в нескольких сотнях метров от южной оконечности острова Мухерес. Скорость ветра все еще была около сорока миль в час, и наш восхитительный юнга не мог поверить, что мы пристали к берегу.

В четверг на закате наткнулись на небольшое рыбацкое суденышко, пролетев мимо него, как будто оно стояло неподвижно. На нем был поднят только стаксель, и его сильно качало. Выглядело оно чертовски одиноко, и, наверное, рыбаки приободрились, увидев на этой отмели, где бушевали вода и ветер, еще меньшую посудину, чем их собственная. После того как мы вошли в бухту, еще несколько часов подходили рыбацкие лодки, у всех стояли только штормовые трисели и кливера. Это было единственное подветренное укрытие на сотни миль вокруг. Мы набросились на еду как звери, почувствовали себя лучше, выспались и на следующее утро направились к селению, хотя формально его жители протестовали против таких визитов. Благодаря милым местным обычаям эти протесты обошлись нам всего в пять долларов, и мы получили возможность лицезреть городишко, расположенный в северо-западной части острова. Исключительно симпатичное местечко, где очень любят охотиться на черепах и горожане настроены дружелюбно. Мы оставались там до понедельника, который был вчера, — первого солнечного дня после четверга. Потом, захватив наши бумаги, пошли посмотреть то место, о котором идет столько разговоров, и его обитателей. Меня дьявольски подмывало нанять хорошего молодого мексиканского юнгу, но для этого необходима долгая бумажная волокита, а здесь нет даже американского консульства.

Тони говорит, что с этим бездельником все равно ничего не поделаешь и надо смириться, потому что иначе мы можем застрять из-за его морской болезни в этих местах навсегда. На деле он просто лентяй и неряха, и страшно подумать, что мы платим ему просто за его присутствие.

Вчера днем, когда мы прошли сорок миль при мягком восточном бризе, его снова мутило, хотя море было как зеркало, сияло солнце и яхта, казалось, стоит на месте. Он не может этого объяснить и просто твердит, что никогда раньше такого с ним не случалось. У него отлично работает желудок, жрет он как лошадь, прекрасно спит и хочет знать, когда мы встанем на якорь. Что же касается нас, то мы не испытывали даже намека на тошноту и делали всю работу сами, за исключением того, что он семь раз приготовил еду, когда яхта стояла у причала, и два раза — в первый день у берегов Кубы.

Стоило нам на десять минут доверить ему штурвал, когда ночью того четверга мы при высокой воде обходили рифы у мыса Контой, так он чуть не пропорол днище яхты.

Ну да черт с ним. Я оставлю его в Белизе. Слишком уж он хорош для нас.

Это милое место, а Мухерес — просто роскошь.

Сделал несколько неплохих снимков, хотя немного мешали облака.

На яхте все работает нормально, за исключением двигателя, который совершенно выходит из строя. Его залило, заклинило, и, сколько я ни регулирую, ни прочищаю, ни протираю, горючее не идет.

Так что этот остров дает жару во всех смыслах.

Напишу тебе из Белиза, как только мы туда доберемся. Это должно случиться дня через три, если принять во внимание скорость течения: два-три узла. Обратного течения нет, по крайней мере там, где мы могли бы на него наткнуться. Прошлой ночью по пути сюда оно захватило нас на шесть часов, и мы шли в пятидесяти ярдах от острова со скоростью около трех миль, точно учитывая и силу ветра, когда он спал, и могучий поток. Ощущение не из слабых.

Привет Марте, Грегорио и Маноло из гостиницы. У меня нет слов, чтобы выразить тебе свою благодарность за эти несколько сотен и неоценимую помощь в городе. Ты заслуживаешь всего, что только может дать этот проклятый мир.

Тони тоже от души благодарит тебя.

Буду тебе писать, Стайн.

Лес