Эрнест Хемингуэй. Проводник (читать онлайн)
The Porter - Проводник
Когда мы собрались ложиться, отец сказал, что я могу занять нижнюю полку, потому что рано утром мне, возможно, захочется посмотреть в окно. Он добавил, что ему все равно, какая-полка достанется ему, и пока он ложиться спать не собирается. Я разделся и сложил одежду в сетку, надел пижаму и забрался в постель. Выключил свет и поднял шторку, но мне становилось холодно, если я садился и выглядывал в окно, а лежа я ничего не видел. Отец вытащил чемодан из-под моей полки, открыл его, достал пижаму и положил на верхнюю полку, потом достал книгу, бутылку и наполнил фляжку.
— Включи свет, — предложил я.
— Нет, — ответил он. — Мне свет не нужен. Тебе хочется спать, Джим?
— Пожалуй.
— Тогда спи. — Он закрыл чемодан и задвинул под полку. — Ты выставил ботинки в коридор?
— Нет. — Они лежали в сетке, и мне пришлось бы вставать, чтобы взять их, но он сам их нашел и выставил в коридор. Потом задернул портьеру.
— Вы не собираетесь спать, сэр? — спросил проводник.
— Нет, — ответил мой отец. — Я собираюсь немного почитать в умывальной.
— Да, сэр, — услышал я голос проводника. Я нежился, лежа между двух простыней под толстым одеялом в темноте купе. И за окном тоже царила темнота. Из-под нижнего края шторки чуть поддувал холодный воздух. Зеленая портьера, застегнутая на кнопки, полностью отсекала свет в коридоре, вагон плавно покачивался, поезд мчался, изредка раздавался паровозный гудок. Я заснул, а когда проснулся и выглянул в окно, двигались мы очень медленно, пересекая большую реку. От воды отражались огни фонарей, железные фермы моста скользили мимо у самого окна, а мой отец забирался на верхнюю полку.
— Ты проснулся, Джимми?
— Да. Где мы?
— Въезжаем в Канаду, — ответил он. — Но утром уже выедем из нее.
Я вновь посмотрел в окно, чтобы увидеть Канаду, но разглядел только сортировочную станцию и товарные вагоны. Поезд стоял, и двое мужчин прошли вдоль вагона с фонарями, время от времени останавливаясь и стуча молотками по колесам. Я ничего не видел, кроме этих мужчин, которые останавливались, приседали, стучали и шли дальше, и товарных вагонов на соседних путях, и снова забрался в постель.
— Где мы сейчас в Канаде? — спросил я.
— В Виндзоре, — ответил отец. — Спокойной ночи, Джим.
Проснувшись утром и выглянув в окно, я увидел, что мы едем по прекрасной местности, очень напоминающей Мичиган, только холмы прибавили в высоте, а деревья уже окрасились в осенние цвета. Я полностью оделся, за исключением обуви, сунул руку под портьеру, отделявшую купе от коридора, нащупал ботинки, подтянул к себе. Надел их, начищенные до блеска, расстегнул кнопки портьеры, вышел в коридор. Увидел, что в других купе портьеры закрыты на кнопки, то есть все еще спали. Я подошел к умывальной, заглянул в нее. Проводник-ниггер спал в углу на кожаном диванчике. Фуражку надвинул на глаза, а ноги лежали на стуле. Рот приоткрыт, голова чуть откинута назад, сцепленные руки застыли на животе. Я прошел в конец вагона и выглянул на площадку, но там было ветрено, несся пепел, и свободного сиденья не нашлось. Я вернулся к умывальной, осторожно вошел, чтобы не разбудить проводника, и сел у окна. Ранним утром умывальная пахла, как бронзовая плевательница. Мне хотелось есть, я смотрел в окно на осеннюю природу и наблюдал за спящим проводником. Это, должно быть, рай для охотника. Я видел и холмы, заросшие кустами, и густые леса, и ухоженные фермы, и хорошие дороги. Местность эта отличалась от Мичигана. Мы ехали и ехали, а окрестности совершенно не менялись. В Мичигане местность более контрастная. Не было здесь ни болот, ни сгоревших участков леса. Казалось, у этой земли один хозяин, и он тщательно ухаживает за своими владениями, и выглядят они прекрасно — с буками и кленами в осеннем раскрасе и множеством крупноплодных дубов с цветными листьями. И с кустами, оплетенными ярко-красными листьями сумаха. Здесь наверняка в изобилии водились кролики и. олени, и я попытался отыскать глазами какую-нибудь дичь, но ехали мы для этого слишком быстро. Да и птиц мог разглядеть только тех, что летали. Увидел ястреба, охотящегося над полем, потом еще одного. Увидел дятлов, летящих вдоль опушки, и решил, что они направляются на юг. Дважды видел голубых соек, но поезд — не лучшее место для наблюдения за птицами. Все, что ты видишь перед собой, тут же пробегает перед глазами, ни на мгновение не замирая на месте. Мы миновали ферму с длинным лугом, на котором кормилась стая крикливых зуйков. Три взлетели, когда поезд проезжал мимо, и закружили над лесом, но остальные продолжали свое занятие. Железная дорога выгнулась широкой дугой, и я видел другие вагоны, находившиеся ближе к паровозу, и сам паровоз, ведущие колеса которого быстро-быстро вращались, и долину реки далеко внизу, и тут оглянулся и обнаружил, что проводник смотрит на меня.
— И что ты там увидел? — спросил он.
— Да кое-что увидел.
— Но ты точно загляделся.
Я ничего не ответил, но порадовался тому, что он проснулся. Ноги со стула он не убрал, но поднял руку и поправил фуражку.
— Это твой отец читал допоздна?
— Да.
— Вот уж кто умеет пить.
— Пьет он отменно.
— Это точно. Пьет он отменно.
Я промолчал.
— Я пропустил с ним пару стаканчиков. И они на меня подействовали. Он сидел полночи и читал как ни в чем не бывало.
— По нему никогда не видно, что он выпил.
— Именно так, сэр. Но если он будет продолжать в том же духе, то убьет все нутро.
Я на это ничего не ответил.
— Ты голоден, парень?
— Да, — кивнул я. — Очень есть хочется.
— Вагон-ресторан уже работает. Пойдем туда, и я тебе что-нибудь добуду.
Мы прошли через два вагона, все с зашторенными купе, потом по вагону-ресторану мимо пустых столиков и добрались до кухни.
— Рад встрече с тобой! — воскликнул проводник.
— Дядя Джордж, — улыбнулся ему Шеф-повар. За столом четверо ниггеров играли в карты.
— Как насчет чего-нибудь поесть для этого юного джентльмена и для меня?
— Никак, сэр, — ответил шеф. — Пока я чего-нибудь не приготовлю.
— Выпьешь? — спросил Джордж.
— Нет, сэр, — ответил шеф.
— Вот этого. — Джордж достал из кармана пинтовую бутылку. — Щедроты отца этого юного джентльмена.
— Он щедрый, — шеф сделал глоток и облизнул губы.
— Отец юного джентльмена — чемпион мира.
— По чему?
— По выпивке.
— Он очень щедрый, — повторил шеф. — Как ты поел вчера вечером?
— В компании желтых парней.
— Они по-прежнему вместе?
— Между Чикаго и Детройтом. Теперь мы зовем их белыми эскимосами.
— Ладно. Все находят свое место. — Он разбил два яйца о край сковороды. — Яичницу с ветчиной для сына чемпиона?
— Спасибо, — ответил я.
— Как насчет толики этой щедрости?
— Да, сэр.
— Пусть твой отец остается непобежденным, — пожелал шеф, глядя на меня, и облизнул губы. — Юный джентльмен тоже пьет?
— Нет, сэр, — ответил Джордж. — Он под моим присмотром.
Шеф выложил яичницу с ветчиной на две тарелки.
— Присаживайтесь, господа.
Мы с Джорджем сели, он принес две чашки кофе и сел напротив нас.
— Ты готов поделиться еще толикой щедрости?
— Безусловно. Нам еще возвращаться в вагон. Как железнодорожный бизнес?
— Рельсы прочные, — ответил шеф. — Как там Уолл-стрит?
— Медведи опять разбушевались. Медведицам сейчас туго.
— Ставь на «Щенков»1, — посоветовал шеф. — «Гиганты»2 переросли лигу.
Джордж рассмеялся, и шеф рассмеялся.
— Ты очень гостеприимный, — сказал Джордж. — Рад встрече с тобой.
— Иди, иди, — махнул рукой шеф. — Лаккаванни зовет тебя.
— Я люблю эту девушку, — ответил Джордж. — Если кто-нибудь...
— Иди, иди, — повторил шеф. — А не то эти желтые парни доберутся до тебя.
— Приятно пообщаться с тобой. Очень, очень приятно.
— Иди.
— Еще раз отведай щедрости.
Шеф облизал губы. «Да пребудет удача с уходящим гостем».
— Я вернусь на завтрак, — пообещал Джордж.
— Возьми свою незаслуженную надбавку. — Шеф протянул Джорджу бутылку, которую тот убрал в карман.
— Прощай, благородная душа.
— Выметайтесь наконец отсюда, — пробурчал один из ниггеров, игравших в карты.
— Всем господам, до свидания. — Джордж помахал рукой.
— До свидания, сэр, — откликнулся только шеф. Мы вышли.
Мы вернулись в наш вагон, и Джордж посмотрел на номерную доску. Светились номера «5» и «12». Джордж потянул за какую-то маленькую штучку, и номера погасли.
— Ты посиди здесь, — предложил он. — Будь как дома.
Я присел в умывальной, дожидаться его, а Джордж пошел по коридору. Но вскоре вернулся.
— Теперь они счастливы, — заверил он меня. — Как тебе железнодорожный бизнес, Джимми?
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Так называет тебя отец. Правильно?
— Конечно.
— Оттуда и знаю.
— Мне нравится железнодорожный бизнес. Вы с шефом всегда так разговариваете?
— Нет, Джеймс. — Он покачал головой. — Мы так разговариваем, только когда мы в превосходном настроении.
— То есть когда выпили, — уточнил я.
— Не только. Когда что-то привело нас в восторг. Шеф и я — родственные души.
— Кто такие родственные души?
— Джентльмены с одинаковым взглядом на жизнь.
Я не успел ничего сказать, потому что раздался
звонок. Джордж ушел, но вскоре вернулся.
— Ты когда-нибудь видел мужчину, который порезался бритвой?
— Нет.
— Хочешь, объясню, как такое может случиться?
— Да.
Вновь звонок. «Пойду посмотрю, что там такое». И Джордж отбыл.
Вернулся и сел рядом со мной.
— Умение пользоваться бритвой — искусство, которым владеют не только брадобреи. — Он посмотрел на меня. — Не делай круглые глаза. Это всего лишь лекция.
— Я не боюсь.
— И не должен. Рядом с тобой твой лучший друг.
— Конечно, — кивнул я, придя к выводу, что он уже сильно пьян.
— У твоего отца этого много? — Он вытащил бутылку.
— Я не знаю.
— Твой отец — из благородных христианских джентльменов. — Он глотнул виски.
Я промолчал.
— Возвращаясь к бритве. — Джордж сунул руку во внутренний карман и достал бритву. Положил ее, закрытую, на ладонь левой руки.
Розовую ладонь.
— Посмотри на бритву, — указал Джордж. — Двигаться она не может, катиться тоже.
Он поднял бритву на ладони руки. Я обратил внимание на черную костяную рукоятку. Джордж раскрыл бритву и взял ее в правую руку.
— Дай мне волосок с головы.
— В каком смысле?
— Вырви. Мои очень крепкие.
Я вырвал волосок, и Джордж потянулся к нему. Внимательно оглядел, держа двумя пальцами левой руки, потом легко махнул бритвой и разрезал волосок надвое.
— Острое лезвие, — прокомментировал он, пристально глядя на ту часть волоска, которую держал пальцами, развернул бритву и вновь махнул ею. Лезвие обрезало волосок у подушечек большого и указательного пальцев. — Простота движения, — добавил он. — Два удивительных свойства.
Звонок. Джордж сложил бритву и протянул мне.
— Охраняй бритву, — велел он и вышел.
Я какое-то время смотрел на бритву, потом открыл ее, закрыл. Джордж вернулся и сел рядом со мной. Глотнул из бутылки. Она была пуста. Он посмотрел на бутылку и убрал ее в карман.
— Бритву, пожалуйста.
Я протянул ему бритву. Он положил ее на ладонь левой руки.
— Ты обратил внимание на остроту лезвия и простоту действия. А теперь еще одно свойство, даже более важное, чем первые два. Безопасность в обращении.
Он взял бритву в правую руку, сделал движение, и бритва открылась, лезвие откинулось, легло тыльной стороной на костяшки пальцев, удерживаемое большим и указательным пальцами. Расположилось поперек кулака, острой кромкой наружу.
— Ты это видишь? — спросил Джордж. — А теперь о том, как ее использовать...
Он поднялся, выставил вперед руку со сжатым кулаком и лезвием, упирающимся тыльной стороной в костяшки пальцев. Металл блестел в солнечном свете, падающем из окна. Джордж пригнулся и нанес три удара кулаком с лезвием. Отступил на шаг и дважды рассек лезвием воздух. Опустил голову, левой рукой прикрыл шею и принялся рассекать воздух, слева направо и справа налево, вперед и вверх, вперед и вниз. Сам же нырял и уклонялся от ударов воображаемого противника. Рубил и резал воздух. Наконец, выпрямился. Лицо блестело от пота. Он закрыл бритву и убрал во внутренний карман.
— Мастерство, — прокомментировал он. — А в левой руке лучше держать подушку.
Он сел и вытер лицо. Снял фуражку и вытер кожаную внутреннюю ленту. Подошел к раковине и выпил воды.
— Бритва — это иллюзия. Бритва — это не защита. Любой может порезать тебя бритвой. Если ты достаточно близко, чтобы порезать их, помни, что и они могут порезать тебя. Если у тебя в левой руке подушка, тогда все хорошо. Но если у тебя в руке подушка, зачем тебе бритва? Кого ты собираешься резать в постели? Бритва — это иллюзия, Джимми. Это оружие ниггеров. Обычное оружие ниггеров. И теперь ты знаешь, как они его используют. Раскрыть бритву так, чтобы обратная сторона лезвия легла на костяшки пальцев, — это единственное, чему способен обучиться ниггер. Только один ниггер знал, как ему защитить себя. Это был Джек Джонсон3, но его посадили в Ливенворт4. И что бы я делал с бритвой против Джека Джонсона с бритвой? Все, что у тебя может быть в этой жизни, — это точка зрения. У таких, как я и шеф, она есть. Даже если у него неправильная точка зрения, это тоже хорошо. Если у ниггера возникают иллюзии, как у Джека или Маркуса Гарви5, его сажают за решетку. Посмотри, куда завели меня мои заблуждения насчет бритвы. Смысла нет ни в чем, Джимми. Спиртное делает с человеком то, что сделало со мной в последний час. А мы с тобой даже не друзья.
— Нет, друзья.
— Добрый старина Джимми. Посмотри на деньги, которые они давали Тайгеру Флауэрсу6. Будь он белым, заработал бы миллион долларов.
— Кто это?
— Боксер. Чертовски хороший боксер.
— И что с ним сделали?
— Просто загоняли, заставляя постоянно выходить на ринг.
— Это же безобразие, — возмутился я.
— Джимми, для бизнеса в целом это значения не имеет. Ты цепляешь сифилис от женщин, или, если ты женат, тебя им награждает гулящая жена. Ты хочешь девушку, которая тебя возбуждает, потому что ничего не можешь с этим поделать. Ты хочешь ее. Потому что она ничего не может с этим поделать, и ты теряешь ее, потому что она ничего не может с этим поделать, и мужчине на всю жизнь отпущено определенное количество оргазмов, и что это меняет, если после выпивки ты чувствуешь себя плохо.
— С тобой все в порядке?
— Нет. Мне плохо. Если б я не чувствовал себя плохо, ничего бы подобного не говорил.
— Мой отец тоже иногда плохо себя чувствует по утрам.
— Правда?
— Конечно.
— И как он с этим борется?
— Делает зарядку.
— Что ж, мне застилать двадцать четыре полки. Может, это и есть выход.
* * *
После того как зарядил дождь, день словно начал растягиваться. Вода стекала по окнам, и все за ними казалось расплывчатым. Мы проезжали через городишки и города, и дождь лил повсеместно, а когда мы пересекали реку Гудзон около Олбани, он еще усилился. Я стоял в тамбуре, и Джордж открыл дверь, но я видел только мокрое железо моста, и дождь над рекой, и поезд, с которого стекала вода. Но пахло снаружи хорошо. Это был осенний дождь, и воздух, который вливался в тамбур через открытую дверь, был наполнен свежестью и запахами влажного дерева и железа, и было ощущение, будто им тянуло с озера. В вагоне ехало много людей, но никто не привлекал особого внимания. Миловидная женщина предложила мне присесть рядом с ней, и я присел, но выяснилось, что у нее сын тех же лет и она едет в Нью-Йорк, чтобы занять должность директора школы. Мне хотелось пойти с Джорджем на кухню вагона-ресторана и послушать его разговор с шеф-поваром. Но днем Джордж разговаривал, как и любой другой человек, только заметно меньше и очень вежливо, и я обратил внимание, что он пьет очень много ледяной воды.
Наконец дождь перестал, но с гор наплывали большие, тяжелые облака. Мы ехали вдоль реки, и нас окружала прекрасная страна, и я никогда не видел ничего подобного, если не считать иллюстраций в книге у миссис Кенвуд, к которой мы ходили на воскресные обеды, когда жили у озера. Эта большая книга всегда лежала на столе в гостиной, и я пролистывал ее в ожидании обеда. Изображения на гравюрах очень напоминали то, что я видел из окна: река после дождя, горы, поднимающиеся к небу, серый камень. Иногда на другом берегу реки поезд мчался в противоположном направлении. Осень окрасила листья, и иной раз река едва виднелась сквозь деревья, но совсем не казалась старой, точно сошедшей с иллюстраций, наоборот, дышала жизнью, ощущалась тем местом, где ты можешь ловить рыбу, есть ланч и наблюдать за проходящим поездом. Но что-то в ней было темное, нереальное, чужое и старинное, и этим река напоминала иллюстрации. Возможно, потому, что дождь только-только закончился, а солнце еще не выглянуло. Когда ветер срывает листья с деревьев, они кажутся повеселевшими. И так приятно гулять среди деревьев, даже если они без листьев. Но когда листья сбивает дождь, они мертвые, мокрые, плоские, прилипают к земле, и деревья меняются, становясь сырыми и недружелюбными. С одной стороны, мне нравилась эта поездка вдоль Гудзона, с другой — она таила в себе слишком много неизведанного, и я мечтал о возвращении на озеро. Поездка эта вызывала те же чувства, что и гравюры в книге, и я словно переносился в комнату, где всегда разглядывал эти гравюры, мне казалось, что я нахожусь в чьем-то доме перед обедом и вокруг деревья. Мокрые после дождя, и я на севере, и осень уже закончилась, и за окнами мокро и холодно, и птицы улетели, и прогулки в лесу уже не в радость, и льют дожди, и хочется оставаться под крышей, у камина. Не стану утверждать, что тогда я обо всем этом думал, потому что тогда я ни о чем другом не думал, но река Гудзон и ее окрестности вызывали у меня такие чувства. Дождь может все сделать чужим, даже место, где ты живешь.
Эрнест Хемингуэй. Проводник. Изд. 1987 г. Перевод: В.А. Вебера.
Примечания
1 «Чикагские щенки» (Chicago Cubs) — профессиональная бейсбольная команда.
2 «Нью-йоркские гиганты» (New York Giants) — профессиональная бейсбольная команда (с 1958 г. — Сан-францисские гиганты»).
3 Джек Джонсон (полное имя Джон Артур Джонсон) (1878—1946) — американский боксер-профессионал, первый чернокожий чемпион мира в супертяжелом весе. Первый чернокожий, которому разрешили жениться на белой женщине.
4 Ливенворт — федеральная тюрьма строгого режима. Находится в штате Канзас.
5 Гарви, Маркус (1887—1940) —активный деятель негритянского движения за равноправие и освобождение от угнетения. Основатель Всемирной ассоциации по улучшению положения негров.
6 Тайгер Флауэрс (настоящее имя Теодор Флауэрс) (1895—1927) — американский боксер-профессионал, первый чемпион мира в среднем весе, очень часто выходил на ринг (в 1925 г. — более 30 раз). Умер от заражения крови после неудачной операции по удалению бельма.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"