Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Лестер Хемингуэй - Из книги "Мой брат, Эрнест Хемингуэй" (часть 13)

Все с нетерпением ждали дня высадки. Когда это величайшее в мире шоу началось, большинство корреспондентов были слишком взволнованы, чтобы получать удовольствие от своей роли. На борту десантного судна Эрнест помог лейтенанту, командовавшему кораблем, установить курс на юг через очищенный от мин Канал. Брызги и пена захлестывали судно и окатывали команду. Эрнест вместе с ними высадился на берег на Фокс Грин Бич под сильным огнем, пробираясь среди противотанковых укреплений. Сзади них американский линкор "Техас" выпускал залп за залпом поверх штурмовавших берег судов. После каждого залпа в небо взмывали белые всполохи, 12-дюймовые орудия "Техаса" громили укрепленные пункты на Шербургском полуострове. Я наблюдал эту картину, находясь позади линии штурмовавших судов. Эрнест рассказывал мне потом:

— Этот линкор выглядел огромным и грозным. Его вид как-то успокаивал — успокаивало сознание, что эта могучая посудина швыряет свои снаряды через наши головы туда, где нам предстоит высаживаться. Нам казалось, что кто-то может позвонить им по телефону и попросить укладывать снаряды чуточку ближе, хотя осколки могли достать нас.

Я спросил его о вражеской авиации.

— Ни одного самолета, о котором стоило бы говорить. Я думаю, что нас на сотни миль вглубь материка прикрывали истребители. Мы даже высадились в назначенное время. — Эрнест не скрывал своего удовольствия от рассказа. — Насколько я мог видеть, суда были позади нас и по обе стороны от нас. Добраться до берега было нетрудно. Это между Изи Ред и Фокс Грин, к западу от Тьонвилля над нами высились отвратительные обрывы — немцы создали там великолепный сектор для обстрела. И как только мы дошлепали до берега, они взялись за дело. А целый взвод ваших парней выпрыгнул на песок, думая, что это наш огонь прикрытия. Они залегли там под ливнем металла. Похоже было, что они не понимают, что сверху их прекрасно видно и немцы с каждой минутой пристреливаются все точнее. Я обернулся — пули ложились все ближе. Около меня оказался лейтенант. "Вперед, парень, — сказал я ему, еще минута, и они к нам пристреляются". Он отрицательно мотнул головой. Тогда я сказал: "Мать твою так-то и так-то, надо выбираться на берег, где мы сможем отстреливаться". И я двинул его в зад. Это подействовало. Он, конечно, мог пристрелить меня из автомата, но вместо этого он со своими солдатами побежал вперед, вслед за мной. А те, кто задержался на песке, так там и остались.

Я рассказал Эрнесту о том, как мне самому повезло на побережье, а потом спросил:

— Где Марта?

— Она сделала все возможное, чтобы принять участие в высадке, — сказал Эрнест, воздавая ей должное. — Устроилась на госпитальное судно. Нашла там много интересных людей. Но высадиться на берег ей не разрешили, поскольку она не была аккредитована на эту операцию. Конечно, полное безобразие. Впрочем, она собрала хороший материал и вернулась сюда, в Англию. <...>

Предвидение Эрнеста и счастливый выбор им именно 4-й пехотной дивизии имели своей первопричиной просто его везение и некоторый военный опыт. Он безошибочно следовал своему врожденному инстинкту куропатки. Куропатку редко удается подстрелить, потому что она, похоже, заранее знает, что произойдет.

Эрнест был на месте, когда сражающиеся части разных полков пошли в наступление, как только авиация проделала им дырку в обороне противника. Он сопровождал один полк, когда тот преследовал немцев. Он присутствовал при сильной танковой контратаке немцев, которая угрожала сокрушить эту часть и выбить ее с прикрытых лесом позиций между Вилледу и Авранчем. Генерал Коллинс, прозванный "Молниеносный Джо", командующий 8-м корпусом, похвалил 4-ю дивизию "за ее большой вклад".

После этого, во время быстрого наступления в районе Сен-По Эрнест понял, что именно эта часть может быстрее всех дойти до Парижа и взять его. Когда корреспонденты спросили генерала Бартона, что происходит на его участке фронта, он сказал: "У меня на карте всегда воткнута булавка, обозначающая местопребывание старины Эрни". Генерал объяснил, что "Эрни находится впереди линии фронта", и добавил, что о таком военном корреспонденте можно только мечтать, чтобы он был с тобой или рядом, когда боевой задачей является захват территории. Эрнест вынюхивал, где можно найти разведывательные сведения, как правило, добывал их и немедленно доставлял командованию. Эти сведения оказывались именно такими, какие мог раздобыть хороший разведчик, и они всегда были точными. Чего еще можно было желать?

Эрнесту недоставало тогда малого: выспаться, отдохнуть, принять горячую ванну. В джипе Эрнеста вместе с ним ехали сначала два, а потом три молодых участника французского Сопротивления. Это были Жан Декамп, бывший кинооператор фирмы "Патэ", Марселл" и Ришар, в активе, которых были серьезные подвиги в Сопротивлении. Еще? один молодой человек, тоже Ришар, присоединился к ним в Сен-По, но позднее был ранен и выбыл. Эти бойцы путешествовали на заднем сиянье джипа, а за рулем сидел Рыжий Пилки из штата Нью-Йорк. Настоящее имя Рыжего было Арчи, но он ненавидел его. Пилки был забавный, но смелый мужик.

В первую неделю августа Эрнест оказался значительно дальше впереди, чем должен был быть. 4-й дивизии приказано было отражать контрнаступление войск генерала фон Клюге, который бросил свои танковые части в западном направлении. Все три полка 4-й дивизии понесли тяжелейшие потери. В батальонах оставалось не более двухсот человек. 12 августа около Моргена контрнаступление захлебнулось, и с этого момента отступление немцев превратилось в бегство.

Перед 4-й дивизией и 2-й французской бронетанковой дивизией путь на Париж был открыт. К тому времени Эрнест находился в Рамбуйе. Здесь он остановился, понимая, что необходимо получить подкрепление и выяснить силы противника в этом районе.

— Жан и Ришар, — рассказывал мне спустя неделю в Париже Эрнест, — приводили ко мне местных жителей, которые знали, что происходит вокруг. Марсель отвечал за пленных. Мы с Рыжим устроили нашу штаб-квартиру в отеле "Гран Венер", где остался превосходный винный погреб. Когда местные жители приходили с важными сведениями, я сам допрашивал их. У нас имелись совершенно бесценные карты.

Его личная система разведки была абсолютно четкой. Он говорил Жану: "Пошли этих людей на велосипедах по всем дорогам. Я хочу, чтобы они непосредственно проверили каждый кусок леса. Мы должны знать, где расположены танки противника, сколько их, какие они и, если возможно, насколько они обеспечены боеприпасами. Скажи им, что мне не нужны приблизительные данные. Пусть они не рассказывают мне о танках, пока не потрогают их собственными руками".

Вскоре Эрнест имел полную картину во всех деталях. Для вето работать с этими молодыми бойцами Сопротивления было так же естественно, как писать короткими, ясными фразами. Он всю жизнь участвовал в своем собственном Сопротивлении.

Во время поездок его ребята распевали:

Авеню де Гобелен, дом два,


Авеню де Гобелен, дом два,


Авеню де Гобелен, дом два,


Вот там живет мой Бэмби.

Эту песню Эрнест, живя много лет назад в Париже, заставил своего маленького сына выучить наизусть на случай, если мальчик потеряется.

Полковник Дэвид Брюс, командовавший американской стратегической разведкой в Северной Европе, приехал в Рамбуйе как раз тогда, когда разведывательная сеть начала действовать. У них с Эрнестом оказалось множество общих знакомых, и они легко нашли общий язык. Это была настоящая боевая операция, и без ее успеха Брюс никогда не смог бы использовать Париж для своих будущих разведывательных действий.

— Командовал полковник, — рассказывал мне Эрнест, — но он мне дал закончить то, что я начал, потому что это приносило фантастические результаты. На местных жителей можно было полностью положиться, они вели себя так, как должны вести себя люди в напряженной ситуации, зная, что их могут контратаковать и ликвидировать в любой момент. Кроме того, честно говоря, я ведь работал и д ля их страны. Они совершенно трогательно доверяли мне.

Потом он рассказал мне о дезертирах из немецкой армии, и о местных девушках, и о крикливом военнопленном, которого они поставили чистить картошку на кухне отеля, предварительно сняв с него штаны, чтобы он не сбежал. Эрнест описал мне, как они обедали с начальником штаба генерала Леклерка и с агентом союзной разведки, оперировавшей в этом районе. Эрнест и Брюс нарисовали схемы и передали начальнику штаба свои карты, утихомирив его таким образом, и почувствовали, что выполнили свой долг.

Однако генерал Леклерк был весьма невысокого мнения о всех штатских, а корреспондентов выделял в особу категорию, вероятно считая их еще хуже штатских. Эрнесту запретили сопровождать колонну Леклерка, которая была избрана союзным командованием для освобождения Парижа.

Тогда Эрнест пропал с глаз начальства. Никто не видел его. Он просто исчез.

— У меня все еще была та пробка от шампанского, что дала мне горничная в "Дорчестере", когда я собирался лететь на бомбардировщике, — говорил он мне потом такие вещи не имеют денежной стоимости. Они бесценны. Она сказала, что эта пробка принесет мне удачу, и кого же ты видишь перед собой? Самого счастливого парня из всех, кого я знаю!

Он рассмеялся.

Уклонившись несколько в сторону, Эрнест с ребятами из "Сражающейся Франции" на заднем сиденье джипа ехал параллельно одной из колонн Леклерка до окраины Версаля. Отсюда они стали пробираться вперед окольными дорогами, а части Леклерка в тот вечер задержались из-за сильного сопротивления противника.

25 августа Париж был охвачен волнениями. 4-я дивизия быстро продвигалась. Офицеры штаба смогли поспать накоротке только в двадцати милях к югу от города. К утру 8-й и 22-й полки дошли до Бульвар д’Орлеан — отсюда парижане буквально внесли солдат на своих плечах в город. Солдаты разъезжали на реквизированных грузовиках. Они пили пиво, которым их угощали. Временами они стреляли, когда этого требовали обстоятельства. К полудню 3-й батальон 12-го полка дошел до собора Парижской богоматери.

Когда в пятницу вдали стала видна Эйфелева башня, Эрнест совсем расчувствовался, и им завладели воспоминания.

— Вот он, Панам, — задумчиво сказал он.

— Что ты сказал, Папа? — заинтересовался Рыжий Пилки, лавируя среди возможных огневых точек.

— Это Панам — так называют Париж люди, которые его очень любят.

Их джип вскоре присоединился к группам солдат 4-й дивизии, входивших в этот город, который так любил Эрнест. Он заехал к Сильвии Бич и, найдя ее в полном порядке, показал Рыжему путь к площади Согласия и отелю "Ритц". Взяв оружие наизготовку, они выскочили из джипа и двинулись через подвалы отеля, захватив по дороге в плен двух немецких солдат и отметив, что в подвалах большой запас коньяков. Потом они осмотрели верхние этажи. Эрнест выбрал себе номер, расставил охрану, проверил служащих отеля и вернулся на улицу, готовый к любой возможной ситуации. Их оказалось много. В основном приятных. Были тревоги, выезды, приветствия прибывших позднее. Приходилось успокаивать толпу, жаждавшую остричь наголо многих местных девушек, общавшихся с нацистами. И случалось довольно много выпивать.

— Наши друзья добрались сюда в добром здравии, — оказал мне Эрнест. — Насколько нам известно, ни один из газетчиков не пострадал. Немцы отступают. Я зарегистрировался в дивизии, и, пока она не вернется на родину, для меня там найдется кусок пирога, как говорят английские летчики. — Эрнест ухмыльнулся — это чертовски паршивая работа — добывать информацию о сопротивлении врага, — добавил он и стал рассказывать мне о разведывательной работе.

— Что произошло с Леклерком? — спросил я.

— Он был очень груб и послал нас подальше, что мы и сделали. И обошли его на подходах к городу. Но если уж говорить о шутках, то я здорово посмеялся над одним джентльменом, очень серьезным типом, который появился здесь вместе с начальником штаба Леклерка. Мальчишка, но в чине. Поэтому разговаривал со мной свысока. Долго рассматривал вот это,— Эрнест дотронулся до своего шрама на голове, — а потом говорит: "Что вам помешало дорасти до капитана? В вашем возрасте у вас уже должен быть некоторый опыт. Я думал, ваши американские друзья более щедры на присвоение званий". А я ему в ответ: "Друг мой, для этого есть одна простая причина. Я не умею ни читать, ни писать". Ты бы видел его лицо. Сначала он не поверил мне. Потом поверил. Потом стал сожалеть, что завел этот разговор. Вот это было дело", — Эрнест затрясся от хохота.

Вскоре дружеским отношениям между журналистами пришел конец. Желание помогать друг другу уступало место явному стремлению обойти конкурентов и выдвинуться. Эрнест не хотел участвовать в этой борьбе. В последующие несколько дней я услышал много разных толков. Приехали припоздавшие корреспонденты, и начались пререкания.

"Как это получилось, что Хемингуэй оказался здесь первым, а мы были вынуждены ждать?"

Эти люди, обуреваемые ревностью и завистью, стали изыскивать способы причинить Эрнесту неприятности. Вскоре он узнал, что против него начато расследование по обвинению в том, что он нарушил статус военного корреспондента. Эрнест понимал, что это может привести к удалению его с театра военных действий как раз в это трудное, напряженное время.




 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"