Рене Вильяреаль - Интервью журналу "Огонек" о Хемингуэе

Журнал "Огонек" №9, 1969.

Рене Вильярреаль, кубинец, двадцать лет проживший у Хемингуэя,— теперь хранитель музея. Горечь большой утраты проходит со временем, и он спокойно рассказывает о том, как жил и работал писатель.

— В башне Хемингуэй писал за всю свою жизнь всего 15 минут, Он не мог в ней работать. Видите, какие пейзажи вокруг, они отвлекали писателя... Хозяин продолжал работать в своем кабинете. А здесь книги, охотничье снаряжение… Вот его обувь...

На полу лежало бесчисленное количество охотничьих, на толстой подошве, с шипами, со шнуровкой, высоких ботинок… Здесь же африканские копья из Кении и Танганьики племен масаи, из районов, где Хемингуэй когда-то охотился. Здесь же разложенные по полу рога газелей, кабаньи клыки…

— Он убил за свою жизнь более 50 кабанов,— говорит Рене.— А вот эта астрономическая труба — подарок Хемингуэя его жене. Она увлекалась астрономией и часто по ночам поднималась на башню и смотрела на небо. Здесь же собраны многие книги о войне в Испании и последней мировой войне. Хемингуэй приходил сюда читать их… Он любил читать книги о войне… Кроме этого, он пользовался ими для различных справок. А вот это — русское издание сочинений Хемингуэя. Их привез и подарил хозяину в этом доме товарищ Микоян, когда посетил Кубу. Двадцатого июня шестидесятого года хозяин уехал а Испанию. Там у него должна была выйти книга "Опасное лето" — Он уехал туда и больше сюда не вернулся, — Вильярреаль замолчал, словно вспоминая, что было дальше. — Не вернулся… В октябре он почувствовал себя очень плохо... И уехал в Северную Америку лечиться. Уехал под чужим именем... Уехал и не вернулся... Семь месяцев он лечился под чужим именем... Ему все запрещали: и есть и пить... Он очень похудел. Так мне говорила его жена. — Рене вдруг остановился и сказал:— Идемте в дом.

Мы спустились вниз, прошли мимо большого, запломбированного цементом дерева. Вильярреаль осторожно открыл дверь дома, и мы оказались в столовой. Да, действительно, здесь испытываешь ощущение того, что хозяин уехал куда-то в дальние края, но его ожидают, вот-вот он вернется, и потому домашние приготовились к встрече и накрыли стол. Хозяин дома любил ужинать в полутьме. На столе стоят свечи. Набор посуды с инициалами Хемингуэя. Не каждой тарелке три полоски — знак его участия в трех воинах. Не стенах висят рога антилоп.

— Это одна из лучших антилоп, убитых им,— говорит наш проводник, неожиданно улыбаясь.— Когда-то Муссолини подсылал своих агентов, хотел купить эту антилопу, предлагал большие деньги, но хозяин сказал, что он охотится не для коммерции, а для удовольствия... А вот это газели, убитые Мэри...

Мы перешли в гостиную, Посреди нее стояли три больших кресла. Рядом полочка с журналами и книгами, столик с бутылками — от шотландского виски до кубинского баккарди.

— Здесь он принимал гостей, — продолжал свой монолог Вильярреаль.— Вы знаете, он любил выпить… Он считал, что это надо делать, чтобы дать голове отдых. Не думать о том, что пишешь… Он очень любил классическую музыку, в этом кресле он читал и часто засыпал… И тогда его никто не тревожил...

Мы осматривали комнату, картины, висящие на стене, — сцены испанской жизни, бои тореро с быками.

— Хемингуэй очень дружил с испанским художником Роберто Доминго, Это его картины. Он подарил их хозяину.

Мы перешли в кабинет. В нем было большое количество больших вещей, расставленных на большом письменном столе.

— За этим столом он никогда не работал. Здесь только всякие памятные вещи. Ордена, например... Ом любил их рассматривать, словно вспоминал что-то.

Вильярреаль указал на распластанную на полу большую шкуру льва с ощеренной пастью.

— Он убил за свою жизнь одиннадцать львов... Но этот был его любимый лев. Хозяин говорил: «Я был как бы зубным врачом. Видел его зубы на расстоянии четырех метров». Он убил его с этого расстояния... А работал он здесь — совсем тихо сказал Вильярреаль, когда мы перешли в спальню Хемингуэя и увидели кровать, заваленную книгами и журналами.

— Вот на этой машинке он писал, — сказал наш проводник, указывая на начинающую ржаветь пишущую машинку.— Но главным обрезом описания… Диалоги он писал карандашом, вот здесь, стоя босиком на этой шкуре… Его уже на было, а сюда продолжали приходить книги с дарственными надписями. Он их много получал со всего мира… Здесь все осталось так, как было при нем. Он запрещал нам что-либо трогать — он всегда знал, где что лежит... Так мы ничего и не трогаем.