Серго Микоян - Встреча с Хемингуэем
В феврале 1960 года первый заместитель Председателя Совета Министров СССР Анастас Иванович Микоян посетил Республику Кубу, куда он прибыл по приглашению кубинского правительства на открытие Выставки достижений Советского Союза в области науки, техники и культуры.
В поездке на Кубу А. И. Микояна сопровождал его сын, журналист Серго Микоян, путевые очерки которого полностью печатаются в 5-м номере журнала «Москва».
«Литературная газета» публикует отрывок из очерков С. Микояна, где описывается посещение А.И. Микояном писателя Эрнеста Хемингуэя, живущего в двенадцати километрах от Гаваны в поселке Сан-Франциско де Паула, и отрывок из романа Хемингуэя «За рекой, в тени деревьев».
Я думаю, что достаточно характерно, как Эрнест Хемингуэй определил новый режим в стране. Он сказал по-хемингуэевски кратко, но выразительно: «Это первое честное правительство в истории Кубы, первое правительство, которое видит свою цель в служении народу».
На глазах Хемингуэя сменилось несколько правительств Кубы.
— Все прежние правители, — говорит он, — не успев прийти к власти, начинали использовать ее для обогащения — собственного и своего окружения, — притом какие ничтожества! Наполеон и его маршалы добивались высокого положения тем, что выигрывали большие сражения, проявляли свои таланты и способности. А тут какой-то сержант берет в руки власть, не одержав никаких побед и не имея никаких талантов, кроме знания стенографии.
Писатель имел в виду Батисту, который начал свою карьеру штабным писарем.
Мы посетили Хемингуэя в его доме в пригороде Гаваны, где он проводит большую часть времени уже около двадцати лет. Можно было ожидать, что живой классик будет выглядеть торжественным и серьезным. Однако он оказался на редкость непосредственным, живым и веселым человеком, который несколько иронически относится к тому, что его считают великим писателем, и уж ведет себя во всяком случае не как великий. Возможно, это и есть особенность подлинного величия?
Дом Хемингуэя стоит на холме, окруженном небольшим парком с высокими деревьями. На воротах висит объявление, из которого становится ясным, что Хемингуэй редко урывает время для приема посетителей. Пять—шесть комнат этого уютного дома полны солнечного света, который свободно проникает через большие окна. Во всех комнатах множество различных охотничьих трофеев. Жена писателя, Мэри, пожилая женщина с молодым характером, очень наглядно показывала, как она убила огромного льва в Африке. Шкура этого льва украшает стену одной из комнат.
В гостиной и столовой висит несколько картин. Две или три — работы старых мастеров. Мне особенно понравились два импрессионистских полотна, изображающих корриду — бой быков. Прекрасная гамма красок, матадор и бык — в движении, в отчаянной схватке не на жизнь, а на смерть. К сожалению, я не помню фамилии художника, которого назвала хозяйка. Мэри Хемингуэй страстно любит живопись и больше всего в доме (исключая, пожалуй, только шкуру льва) гордится своими картинами.
— Картинная галерея — это первое, что я смотрю, приехав в какую-либо столицу: Париж или Мадрид, Лондон или Рим.
А.И. Микоян не мог, конечно, этого знать, но словно предвидел, подарив Мэри Хемингуэй альбом с репродукциями картин ленинградского Эрмитажа.
Супруги Хемингуэй очень заинтересовались и другими подарками, например озвученной моделью «спутника». Особенно позабавила их русская народная игрушка кустарного производства — «матрешка» — пять «матрешек» разного размера, одна в другой.
Мы привезли писателю и русскую водку. Но с удивлением увидели, что среди приготовленных для угощения бутылок уже стоит точно такая же.
— Несколько дней назад я узнал, что в Гаване ваш композитор Арам Хачатурян, и пригласил его к себе. Я очень люблю его музыку. И сам он, как и его жена Нина Макарова мне очень понравились. Они пообедали с нами, у нас был очень интересный разговор. Хачатурян-то и оставил мне эту бутылку водки.
И обращаясь к представителю Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами Алексееву, который простудился и охрип, Хемингуэй сказал:
— И вы не знаете, как лечить горло? Я вам сейчас покажу!
Хлебнув водки, он чуть не целую минуту полоскал ею горло, выводя сложные рулады.
Писатель показал нам свое рабочее место. К великому удивлению, мы обнаружили, что вместо стола ему служит небольшой пюпитр, стоящий у стены в спальне. Кстати, даже на кровати было разбросано полтора десятка книг. Хемингуэй пишет стоя. «Чтобы не засиживаться», — объяснил он,
Мы поднялись на башню, которую Мэри Хемингуэй замыслила и спроектировала как рабочее место мужа.
— Я думала избавить его от того шума, который я создаю в доме — разговором, посудой или пылесосом. И что бы вы думали? Он здесь никогда не работает. Мы поднимаемся на башню только для того, чтобы полюбоваться видом на Гавану. Вот посмотрите: в той стороне даже видно море.
Хемингуэй показал нам свою библиотеку. Книжные стеллажи расположены у него в разных комнатах, в том числе и в знаменитой башне. Значительную часть книг составляют его собственные произведения, переведенные на многие языки и изданные в разных странах. К нашему удивлению, из русских изданий у него была только повесть «Старик и море», присланная ему с теплохода «Ангара» советским писателем Н. Н. Михайловым. Н. Н. Михайлов оказался более внимательным, чем те наши издательства, которые в последнее время большими тиражами издают книги Хемингуэя. Например, незадолго до нашего отъезда из Москвы вышел двухтомник, который мы имели удовольствие подарить автору. А по возвращении в Москву отправили ему около двух десятков его книг, вышедших на различных языках народов СССР, и даже повесть «Старик и море», изданную для слепых.
Жизнерадостный и при этом немного застенчивый человек, Хемингуэй не любит официальной обстановки, церемоний, чествований и т. д. Никогда не делает того, что помешало бы ему ежедневно в 6.00 утра «встать» за работу — до 12 дня.
А. И. Микоян спросил Хемингуэя, не предполагает ли он посетить Советский Союз, где он так популярен. Писатель ответил:
— Мне уже шестьдесят лет, и я не могу себе позволить откладывать осуществление своих планов. Сейчас я пишу новый роман. Рассчитываю, что он будет не хуже «Фиесты». Пока его не закончу, вряд ли смогу прервать работу. Но потом я хочу обязательно побывать в вашей стране.
Между прочим, писатель выразил свое недовольство теми американскими журналистами, которые сообщили в прессе, что на вопрос, поедет ли он в СССР, Хемингуэй ответил отрицательно.
— Я, конечно, мог принять только за шутку вопрос — не поеду ли я туда вместе с президентом Эйзенхауэром, и ответил им соответственно шуткой, — сказал он.
Отец представил меня Хемингуэю, сказав, что тот может объясняться со мной без переводчика. Писатель спросил, действительно ли я говорю по-английски.
— Немного, — ответил я.
— Как и все мы, — тут же заметил он, притом это, как мне показалось, было сказано вполне серьезно.
У нас завязался разговор о произведениях писателя и, в частности, о романе «За рекой, в тени деревьев», который еще не переведен на русский язык.
Хемингуэй захотел подарить мне этот роман, английское издание которого должно было стоять на одной из полок, но разобраться в книжных стеллажах оказалось не так-то просто, и он пообещал прислать книгу в Москву...
Встреча с Хемингуэем была очень дружественной и непосредственной, как будто бы знакомство наше было давним. В солнечном, уютном доме все время шел оживленный разговор, звучал веселый смех.
Уже в Москве, через несколько недель после возвращения из Гаваны, я прочел в газете «Уоркер», органе Коммунистической партии США, статью «Хемингуэй и революция», высоко оценивающую творчество писателя.
Хемингуэй, конечно, не революционер. Но он — большой художник, реалист и в то же время романтик, В умении блестяще сочетать волнующую романтику (без которой не бывает революций) с настоящим реализмом (который должен объяснять, почему происходят революции) и заключается, по-видимому, его индивидуальность как писателя. Познакомившись с ним, невольно обнаруживаешь, что литературное «я» этого современного классика вполне отвечает облику самого Хемингуэя — искреннего, душевного, справедливого человека с седой бородой, но с юношеской способностью увлекаться и радоваться жизни, даже если жизнь радует очень немногим. Он с полным правом мог бы сказать о себе: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».
К общественным явлениям он подходит, быть может, с несколько нечетких, но, я бы сказал, безупречных для нереволюционера позиций — с позиций гуманизма, ибо подлинный туманам всегда оказывается на стороне революции. «Мы хотим покончить со всеми прежними политическими руководителями, с американским империализмом, который нас душит, с тиранией военщины. Мы хотим начать все сызнова и дать каждому человеку свой шанс в жизни. Мы хотим, чтобы guajiros, то есть крестьяне, перестали быть рабами и чтобы крупные сахарные плантации были поделены между теми, кто работает на них». Это сказал не Фидель Кастро и не какой-либо другой руководитель новой Кубы. Эти слова принадлежат молодому кубинскому революционеру из романа «Иметь и не иметь», написанного четверть века назад.
...Мы расстались с Эрнестом и Мэри Хемингуэй в надежде встретиться вновь — на этот раз в Москве.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"