Анализ рассказа «Индейский поселок» Э. Хемингуэя

Петрушкин А.И., Агранович С.З. «Неизвестный Хемингуэй. Фольклорно-мифологическая и культурная основа творчества», Самара: «Самарский дом печати», 1997.

В рассказе Эрнеста Хемингуэя «Индейский поселок» все вроде бы зримо и предметно, все на поверхности: в начале XX века белый человек (доктор) делает кесарево сечение «при помощи складного ножа и девятифутовой вяленой жилы», и этим спасает индианку из соседней резервации и ее ребенка; муж индианки, лежавший на верхних нарах во время операции, перерезает себе горло бритвой «от уха до уха»; все это видит мальчик, сын доктора. Это план событийный. Есть ли здесь иной план? Есть! Двое взрослых мужчин одного роду-племени (отец и дядя) сажают мальчика в лодку и перевозят его через водную преграду в иной, чужой мир, где он в лесной избушке впервые встречается со смертью и рождением, наблюдает расчленение (разрезание) человеческого тела, проходит испытание на смелость и выдержку. «Позже, когда началась операция, дядя Джордж и трое индейцев держали женщину. Она укусила дядю Джорджа за руку, и он сказал: «Ах, сукина дочь!» — и молодой индеец, который вез его через озеро, засмеялся. Ник держал таз. Все это тянулось очень долго.

Отец Ника подхватил ребенка, шлепнул его, чтобы вызвать дыхание, и передал старухе.

— Видишь, Ник, это мальчик, — сказал он. — Ну, как тебе нравится быть моим ассистентом?

— Ничего, — сказал Ник. Он смотрел в сторону, чтобы не видеть, что делает отец.

— Так. Ну, теперь все, — сказал отец и бросил что-то в таз.

— Ну, сказал отец, — теперь только наложить швы. Можешь смотреть, Ник, или нет, как хочешь. Я сейчас буду зашивать разрез.

Ник не стал смотреть. Всякое любопытство у него пропало» [1, 27].

Все это сильнейшим образом влияет на мировосприятие мальчика, является значительным этапом в развитии его сознания. И, наконец, финал рассказа. «Они сидели в лодке, Ник — на корме, отец — на веслах. Солнце вставало над холмами. Плеснулся окунь, и по воде пошли круги. В резком холоде утра вода казалась теплой.

В этот ранний час на озере, в лодке, возле отца, сидевшего на веслах, Ник был совершенно уверен, что никогда не умрет» [1, 29].

Все эти элементы, в том же самом порядке, вплоть до ощущения своего бессмертия, которое испытывает мальчик, характерны для обряда инициации (посвящения), которое проходил каждый молодой воин, вступающий в половую зрелость, в полноправные члены сообщества взрослых мужчин — охотников, воинов, защитников и кормителей рода. Неофит, проходящий обряд посвящения, осмысливает его как смерть и воскрешение. Умирает отрок, подросток, ребенок — рождается взрослый мужчина. Обряд проводился в лесу (или хотя бы в кустарнике), который мыслился и как место охоты, и как иной мир, царство смерти, место обитания тотемного предка. Человек, проходящий обряд инициации, должен был пережить тяжелейшие физические и нравственные страдания (испытание болью, темнотой, страхом и т. д.); инсценировалось его пожирание и заглатывание тотемным зверем (смерть) и извержение (возрождение), которые воспринимались участниками обряда как реальность. Часто неофит, не выдержав физических страданий или нервного напряжения, действительно погибал, однако те, кто прошел посвящение, получали с точки зрения первобытного коллектива великие блага — магическую силу, статус полноправного члена рода, право вступления в брак и продолжения себя в потомстве.

В обряде обязательно участвовал учитель, наставник неофитов, который проводил их через все этапы посвящения. Эту роль выполнял взрослый охотник, носивший особую маску или наряд, придававший ему черты существа иного мира, мира смерти, лесного существа.

Этнографы оставили достаточное количество записей этого обряда, очень много его исследований. Обряд был характерен для всех народов в период охотничьего хозяйства. Так, например, он зафиксирован у южных и северных американских индейцев, у народов центральной и южной Африки в конце XIX — начале XX века. Кое-где он в трансформированном или игровом виде сохранился до наших дней, оставив столь значительный след в сознании человечества, что нашло многочисленные отражения, преломления и интерпретации в фольклоре и литературе (в таких образах, например, как Гильгамеш, Орфей, Орест, Тристан и т. д.).

Но здесь чрезвычайно любопытна и первая глава, предваряющая сам рассказ. Она как будто бы тоже об инициации. Воинское соединение идет на фронт. Обстановку игры, несерьезности происходящего усиливает еще и то, что все участники событий пьяны. «Все были пьяны. Пьяна была вся батарея, в темноте двигавшаяся по дороге. Мы двигались по направлению к Шампани. Лейтенант то и дело сворачивал с дороги в поле и говорил своей лошади: «Я пьян..., я здорово пьян. Ох! Ну и накачался же я» [1, 24].

Интересна здесь и другая деталь: соединение «находилось в пятидесяти километрах от фронта, но адъютанту не давал покоя огонь моей кухни...» [1, 24].

Всеобщее безумие здесь внешне напоминает то экстатическое состояние, в которое приводили мальчиков, проходивших инициацию, чтобы они поверили в свою смерть. Пьяное безумие здесь, как и в древнем обряде, является «переживанием смерти» (О. Фрейденберг). Но если в рассказе «Индейский поселок» мальчик наблюдает борьбу за жизнь со смертью, борьбу настоящую, не идиллическую, первобытно-грубую и с неожиданными потерями, не принимая в ней участия, то в главке первой «посвящение» подано на уровне сатирическом, ибо автор-повествователь не верит уже в то, что солдаты первой мировой войны идут сражаться против смерти за жизнь.

А.И. Петрушкин , С.З. Агранович - Анализ рассказа «Индейский поселок».

* * *

Лапина Г.В. - «Американская новелла XX века», М.: «Радуга», 1989.

Рассказ Э. Хемингуэя «Индейский поселок» (Indian Camp) был впервые напечатан в журнале Трансатлантик ревю (1924, апрель), вошел в сборник "В наше время" (In Our Time), где ему предшествует очерк «В порту Смирны» — об ужасах смерти и муках рождения, и небольшая военная «зарисовка» о солдатах, которые не в силах преодолеть страх смерти.

В рассказе задается основная тема всего цикла о Нике Адамсе — тема становления юного героя. Образно-символическая система рассказа опирается на инициационные мотивы, характерные для подобных сюжетов (см. Послесловие, с. 542). С инициацией, обретением нового статуса традиционно связывается переправа через реку, представляющую собой рубеж между двумя мирами. В начале рассказа индеец, подобно Харону, перевозит Ника в «царство мертвых», где ему впервые предстоит воочию увидеть смерть. Характерным инициационным мотивом является и то, что именно отец посвящает юного героя в таинство рождения и смерти.

По первоначальному замыслу Хемингуэя, цикл рассказов о Нике Адамсе должен был открываться другой новеллой — «Три выстрела», черновой набросок которой сохранился и был опубликован после смерти писателя (Е. Hemingway. The Nick Adams Stories. Ed. by Philip Young. — N. Y., 1972). Здесь, в отличие от «Индейского поселка», герой теряет детскую веру в собственное бессмертие: оказавшись ночью один в незнакомом месте, он «испытывает страх смерти», «впервые он понимает, что ему самому придется когда-нибудь умереть».

Перевод О. Холмской был впервые опубликован в журнале «Интернациональная литература» (1934, № 1). Печатается по: Э. Хемингуэй. Собрание сочинений в 4-х т. М., 1968. Т. 1.

Г.В. Лапина - «Индейский поселок». Анализ рассказа.