Анализ рассказа «Мистер и миссис Эллиотт» Э. Хемингуэя

Петрушкин А.И., Агранович С.З. «Неизвестный Хемингуэй. Фольклорно-мифологическая и культурная основа творчества», Самара: «Самарский дом печати», 1997.

И вот рассказ «Мистер и миссис Элиот». Рассказ этот о бесплодии. «Мистер и миссис Эллиотт очень старались иметь ребенка. Они старались, насколько у миссис Элиот хватало сил. Старались в Бостоне, когда поженились, и на пароходе, во время переезда в Европу...» [1, 81].

Рассказ этот трактуется как повествование о типичных американских мещанах, ведущих бесцельное паразитическое существование, столь же нелепое, как и они сами. (Чего стоит хотя бы их «слушание лекций в престижных университетах»). Этим можно было бы и ограничиться, если бы не одна важная деталь: мистер и миссис Элиот не просто смешные и незадачливые партнеры в своем деловитом «старании иметь ребенка» — это поэт и его муза.

Любопытно, что у художника-примитивиста А. Руссо есть картина под названием «Поэт и его муза», на которой изображен хорошо знакомый А. Руссо и Э. Хемингуэю французский поэт Г. Аполлинер. Эта картина могла бы стать иллюстрацией к рассказу «Мистер и миссис Элиот».

Так же старательны и бесплодны, как попытки продлить свой род, творческие усилия Элиота. «По ночам он писал стихи, и утром вид у него бывал утомленный... Хьюберт писал много стихов, а Корнелия печатала их на машинке. Все стихи были очень длинные. Он очень строго относился к опечаткам и заставлял ее переписывать заново целую страницу, если на ней была хоть одна опечатка» [1, 83].

У. Фолкнер, говоря о творчестве Э. Хемингуэя, заметил как-то, что писатель одной темы. Прием чисто американский — выбить соперника из седла одним толчком, одним рывком — не удался. Действительно, тема творчества Э. Хемингуэя одна, но она — безгранична: человек, который представлен и исследован автором уже в ранних произведениях в различных ипостасях. (Вот почему, кстати, трудно согласиться с той, на первый взгляд стройной, но одновременно и чрезвычайно узкой классификацией героев, которую предложил американский литературовед Ф. Янг.)

Здесь уместно рассмотреть одну из разновидностей социальных типов, назвав ее «хомо Кон». У английского писателя Грэма Грина этот тип получит, по вполне понятным причинам, более яркую и четкую форму «хомо Пайла» — искусственного человека, человека-эрзаца, мыслящего расхожими штампами, конформистскими представлениями. Здесь, по всей видимости, не совсем прав П. Палиевский, говоря, что «только Грину как художнику суждено было угадать его в толпе». Первым писателем, который увидел и показал человека, живущего псевдоромантическими представлениями, иллюзиями, был писатель XIX века, остро ненавидевший буржуазную природу действительности (особенно после революции 1848 года), Густав Флобер. Он хорошо понимал, что ложь, которую воплощает собой псевдоромантизм, гораздо хуже, страшнее обыденного существования. Не случайно Ш. Сент-Бёв, анализируя «Мадам Бовари», замечает: «Убийство, даже воровство, эта крайняя степень падения, — вот на что способна была бы толкнуть своих любовников г-жа Бовари, если бы они только слушались ее. И хорошо, что эти страшные качества лишь еле приоткрываются в словах, приобретающих пронзительную остроту, едва только они сказаны».

В XX веке человека, живущего фантомами, абстракциями современного мира, поданными в псевдоромантической оболочке, первым увидел и показал Э. Хемингуэй, изображая его особенно отчетливо в облике Роберта Кона («И восходит солнце»), писателя Гордона («Иметь и не иметь»), экономиста Митчела («По ком звонит колокол»). Но свое начало персонаж этот выявляет уже в сборнике рассказов в лице мистера Элиота.

«Ему было двадцать пять лет, и он ни разу не спал с женщиной до того, как женился на миссис Элиот. Он хотел остаться чистым, чтобы принести своей жене ту же душевную и телесную чистоту, какую ожидал найти в ней. Про себя он называл это — вести нравственную жизнь... Его поражало и прямо-таки приводило в ужас, как это девушки решались на помолвку и даже на брак с мужчинами, зная, какому разврату они предавались до женитьбы. Однажды он попробовал отговорить знакомую девушку от брака с человеком, который, как он знал почти наверняка, вел распутный образ жизни в студенческие годы, и это привело к очень неприятному инциденту» [1, 82]. Мышление пуританскими штампами приводит к тому, что мистер и миссис Элиот Даже моменты любовной близости именуют «старанием» или «желанием» иметь ребенка. И потому вполне понятно, рефрен отсутствия сына или дочери принимает иронический обертон. (Трагический мотив бездетности возникает и продолжает существовать в дальнейших произведениях писателя далеко не случайно. Здесь нужно вспомнить, что в эпосе всех народов человек без потомства считался проклятым богами, ибо дети признавались гарантией бессмертности родителей, особенно отца.)

Творчество Хьюберта Элиота бесплодно, как и он сам, ибо искусство, оторванное от жизни народа, вырождается в декадентское, так же как и коррида, оторванная от фиесты, утратившая жизнеутверждающие основы народного празднества, превращается в кровавый аттракцион. <…>

После 7-й главы тема войны в главках навсегда исчезает, но появляются две другие — бой быков и уголовная хроника. И здесь важной и своеобразной является тема боя быков. Для всех исследователей причина появления этой темы кажется абсолютно понятной. Она символизирует насилие, жестокость послевоенного мира (главы 9, 10, 11, 12, 13, 14). Заметим, однако, что в этих фрагментах изображается не только коррида, но и фиеста, составной частью которой является коррида. Фиеста ни в коем случае не может однозначно олицетворять смерть, жестокость, хаос, ибо фиеста — это народный земледельческий праздник вечно обновляющейся, умирающей и воскресающей природы. Фиеста, как культурное явление, займет важное место, как в художественном сознании писателя, так и в его конкретных произведениях. Уже в первом из них Э. Хемингуэй догадывается о сложных и неоднозначных взаимосвязях фиесты и корриды.

Коррида — составная часть земледельческой фиесты, ее древнее ядро, восходящее к тотемному празднеству первобытных охотников, празднеству убиения и воскрешения тотемного зверя, наиболее архаическому празднеству плодородия.

В классовом обществе коррида, отделившись от фиесты, благодаря своей зрелищности превратилась в кровавый аттракцион, а затем и в экзотическую забаву для туристов.

Многочисленные исследователи творчества Э. Хемингуэя подчеркивают увлечение писателя корридой, искусством тавромахии, искусством профессиональных спортсменов, не замечая того, что писателя интересовал, в первую очередь, сам сложный и многозначный народный праздник, его идейный комплекс, его отношение к жизни и смерти, человеку и миру, пространству и времени.

Не случайно рассказу «Мистер и миссис Элиот» предпослана глава 8, которая, как кажется, совершенно не соотносится с рассказом. Действительно, эта глава и рассказ сюжетно не связаны: супруги Элиот не появляются на бое быков, тем более, что события главы происходят в Испании, а рассказа — в США и Франции.

В главе повествуется о том, как толпа болельщиков корриды с гиканьем изгоняет с арены двух раненых матадоров. Третий, «совсем еще мальчик», один вступает в поединок с пятью быками, а когда ему после этого от страха и утомления становится плохо, зрители издеваются над ним «...он сел на песок, и его стошнило, и его прикрыли плащом, а толпа ревела и швыряла на арену все, что попадалось под руку». Здесь, несомненно, изображается коррида-аттракцион, коррида, оторванная от фиесты, лишенная народных мотивов, та коррида, которую писатель впоследствии назовет «декадентской» («Смерть после полудня».)

А.И. Петрушкин , С.З. Агранович - Мистер и миссис Эллиот. Анализ рассказа.