Анализ рассказа «Мой старик» Э. Хемингуэя

Петрушкин А.И., Агранович С.З. «Неизвестный Хемингуэй. Фольклорно-мифологическая и культурная основа творчества», Самара: «Самарский дом печати», 1997.

Рассказ «Мой старик» всегда воспринимался литературоведами как явное подражание Шервуду Андерсону, тем более, что у него есть рассказ, который тематически, да и проблемно, близок к нему. Но это чисто поверхностное сходство.

Понять суть рассказа помогает 13 глава, предпосланная ему в контексте всего идеологического комплекса сборника рассказов «В наше время».

В 13 главе, которая представляет собой скорее сюжетный рассказ-миниатюру, повествуется о матадоре Маэре, носителе идеала поздней, спортивно-зрелищной корриды. Маэра пытается вернуть напарника, мексиканца Луи, забывшего о своих обязанностях и влившегося в карнавальную толпу, исполняющую мужские полуобрядовые пляски в разгар фиесты. Захлебываясь от возмущения, Маэра кричит: «Да, сказал Маэра, а кто будет убивать его быков, после того, как он сядет на рог?

– Да, мы, сказал Маэра. Мы будем убивать быков за них, за дикарей, и за пьяниц, и за танцоров. Да. Мы будем убивать их. Конечно, мы будем убивать их. Да. Да. Да» [1, 107].

Автор-повествователь пытается успокоить разъяренного Маэру, объясняя ему, что «Луи просто неотесанный мексиканский дикарь». И здесь нужно отметить, что состояние, в котором находится Луи, это не просто опьянение — это экстатическое состояние, характерное для истинного участника празднеств плодородия типа Дионисий.

«Я спустился вниз, и нагнал их, и схватил его за плечо, пока он сидел на корточках, и дождался музыки, чтобы вскочить, и сказал: Идем, Луи. Побойтесь Бога, вам сегодня выступать. Он не слушал меня. Он все слушал, не заиграет ли музыка.

Тут музыка снова заиграла, и он подпрыгнул, увернувшись от меня, и пошел плясать. Я схватил его за руку, а он вырвался и сказал: да оставь ты меня в покое. Тоже папаша нашелся» [1, 106].

Истерикой Маэры глава 13 прерывается и, такое впервые встречается в сборнике, сюжетное продолжение обнаруживается в главе 14, где рассказывается о его гибели.

Между 13 и 14 главами и помещен рассказ «Мой старик».

Если у Ш. Андерсона действие рассказа ограничено рамками захолустья штата Огайо, то в рассказе Э. Хемингуэя мальчик и его отец-жокей («старик») путешествуют по Европе, сначала выступая в Италии, а потом в Париже. Рассказ заканчивается гибелью «старика». В самом финале происходит разговор между двумя зрителями, который слышит мальчик, только что переживший гибель отца и его коня:

«— Ну! Доигрался-таки Бэтлер в конце концов.

— Ну и черт с ним, с мошенником. Того и надо было ждать, сам напрашивался.

— Конечно, сам напрашивался, — сказал первый и разорвал пачку билетов пополам.

Джордж Гарднер взглянул на меня, слышал я или нет: само собой, я все слышал, и он сказал:

— Не слушай этих дураков, Джо. Твой отец был молодчина.

Не знаю, право. Похоже, что стоит им только взяться, и от человека ничего не останется» [1, 122].

Вспомним, что в героическом эпосе почти всех народов мира скачки являются важной составной частью испытаний героя (превосходя даже стрельбу в цель и поединок). Положительный герой в эпосе обязательно проявляет в скачках (как и в поединке, и в стрельбе) честность. «Старик», как и эпический герой, с первого взгляда кажется менее приспособленным к победе в борьбе. В эпосе положительный герой обычно слабее, меньше противника. «Старик» склонен к полноте, столь неприемлемой для жокея, но с истинно эпическим упорством он к борьбе готовится и стремится — с этого и начинается рассказ.

Отношение «старика» к скачкам, которые уже давно из богатырского состязания превратились в коммерческое зрелище, где тотализатор вытеснил настоящую борьбу страстью к выигрышу, к барышу, во многом архаично. У него фактически нет иной жизни, кроме тренировок, выездки коня, скачек, воспитания сына-всадника. «Старик» по всей вероятности отказался от предложенного ему мошенничества, но когда его оскорбляют в присутствии сына, не вступает в «поединок». Так как все, что происходит в рассказе, дано сквозь призму детского восприятия, и мальчик, который многого не понимает, дает лишь внешнее описание событий, то читатель может предположить, что «не эпическое» поведение «старика» имело под собой серьезное основание; иного выхода, как проглотить оскорбление, действительно не было: «Мало ли что приходится терпеть на этом свете, Джо» [1, 112].

Жесткие житейские обстоятельства заставили, вероятно, отступить от идеала, но герой эпоса никогда не делает уступок, и по закону жанра уступка даром пройти не может. На скачках в Атейле «старик» погибает, а его конь, как и у эпического богатыря, гибнет вместе с ним. Рассказ заканчивается фразой автора-повествователя: «Похоже, что стоит им только взяться, и от человека ничего не останется». «Старик» умирает потому, что не выдерживает испытания жизнью и эпическим идеалом: он принимает участие в мошенничестве, на скачках и погибает во время несчастного случая, видимо, спровоцированного гангстерами. Но это реальный, вещный, выполненный рукой мастера ряд деталей. В подтексте обнаруживается мысль писателя о том, что эпический идеал «в наше время» неосуществим.

Скачки, как и коррида (не случайно в 14 главе погибает Маэра, а не Луи), давно утратили свое древнее, народное, эпическое наполнение (богатырский поединок с чудовищем, богатырское испытание всадника и коня, его друга и помощника) и стали не просто объектом наживы, денежного интереса, но и объектом махинаций мафий. Э. Хемингуэй, наш современник, понимая, что нравственных ценностей героического эпоса современному человеку недостаточно, отправляет своего героя на новый круг поисков в рассказах «На Биг-Ривер I» и «На Биг-Ривер II».

Мысль американского писателя в трех циклах, которые мы условно обозначили «Воспитание дьяволочеловека», «Бесплодие» и «Поиски точек опоры», делает сложный ход. В первом цикле современные духовные ценности проверяются идеалом древнего народного сознания. То же происходит и во втором цикле. По сравнению с ценностями народного сознания, утверждающего мужество человека, сражающегося за продолжение жизни, активно выступающего против смерти во всех ее проявлениях, обывательский идеал терпит крах. Народной эпической нравственностью проверяется и человек «нашего времени», обнаруживающий свою несостоятельность и пустоту (цикл «Бесплодие»). Но писатель изображает еще и воспитание своего современника, в процессе которого происходит отбрасывание или искажение эпического идеала. Прошедший школу воспитания «дьяволочеловека», герой терпит нравственное поражение («Очень короткий рассказ»). В главе 12 и рассказе «Кросс по снегу» создается иллюзия торжества эпического народного идеала в уникальном творчестве матадора Вильяльты и в решении, которое принимает Ник Адамс. Но рождение человека, продолжение рода, так же как и проявление жизнеутверждающего, но циклического народного сознания, при всей своей огромной непреходящей ценности и значимости недостаточны для современного положительного идеала. Они могут служить лишь моделью истинной жизненной ценности, моделью, созданной древним сознанием, но требующей современного жизненного наполнения.

Кажущиеся благополучие и завершенность главы 12 и рассказа «Кросс по снегу» снимаются рассказом «Мой старик», где эпический богатырский идеал разбивается при столкновении с мерзостью современного мира, и главами 13 и 14, где не только гибнет Маэра, носитель «официоза» корриды (спортивного кодекса), но где высвечивается, в образе Луи, фиеста как идеал. И оказывается, что при всей своей привлекательности, древней жизнеутверждающей сущности, всенародности, фиеста «в наше время» уже изжила себя.

А.И. Петрушкин , С.З. Агранович - Мой старик. Анализ рассказа.