• Главная
• Новости
• Романы
• Рассказы
• Старик и море
• Прощай оружие
• По ком звонит колокол
• Праздник...
• Фиеста
• Очерки и фельетоны
• Военные репортажи
• Публицистика
• Стихи
• Письма
• Интервью и речи
• Биография
• Современники о Хэме
• Анализ произведений
• Краткие содержания
• Библиография
• Статьи
• Памятные места
• Париж Хемингуэя
• Испания и коррида
• Хемингуэй на Кубе
• Охота и рыбалка
• Женщины Хемингуэя
• Аудиокниги
• Экранизации
• Музыка
• Цитаты и Афоризмы
• Интересные факты
• Юмор
• Фотографии
• Ссылки
• Разное

Блинова О.А. О стилистическом потенциале несобственно-прямой речи в газетном тексте (на материале репортажей Хемингуэя)

Работа посвящена лингвистическим характеристикам и стилистическим функциям несобственно-прямой речи (НПР) в американской прессе. В статье затрагиваются как формальные характеристики НПР (дейксис, употребление времен, дискурсивные маркеры речи персонажей), позволяющие отличить ее от иных форм передачи чужой речи, так и стилистические функции. Цель исследования – выявление стилистического потенциала НПР и своеобразие ее употребления в нехудожественном (газетном) тексте. Материалом для исследования послужили репортажи Э. Хемингуэя 1920-х гг.

Настоящая статья представляет собой фрагмент исследования, посвященного употреблению несобственно-прямой речи в англоязычных газетных текстах. Практический анализ проводился на материале американской прессы ХХ в., в частности, репортажах Э. Хемингуэя. Теоретическая база опирается на работы Г. Редекер и М. Фладерник, а также ученых отечественной стилистической школы, прежде всего И. Р. Гальперина.

Традиционный подход рассматривает НПР как атрибут художественной литературы. На самом же деле исследования показывают, что сфера употребления НПР шире: этот прием относительно давно используется и в нехудожественных текстах, в частности в печатных СМИ. Поскольку углубленное исследование лингвистических характеристик НПР и ее стилистических функций до сих пор проводилось в основном на материале художественной литературы, представляется интересным рассмотреть и иные случаи ее употребления. Для этого необходимо сначала определить, что понимается под термином «несобственно-прямая речь» и выявить ее основные лингвистические признаки.

Среди ученых, посвятивших свои работы исследованию НПР, можно отметить М. М. Бахтина, Н. Хомского, Ш. Балли, а также М. Фладерник, Р. Паскаля и Э. Бэнфилд. Среди терминов, обозначающих данное явление, встречаются «Free Indirect Discourse» (на данный момент самый распространенный, наиболее близкий ко французскому «Style Indirect Libre», предложенному Ш. Балли в 1912 г.), «Represented speech and thought», «Third person point of view».

Специфическим признаком НПР является «двойственный голос» (термин «dual voice» был введен Р. Паскалем в 1977 г.), из-за которого читателю не всегда ясно, кто является автором высказывания: рассказчик или же персонаж. В этой связи при изучении природы НПР особое значение приобретает понятие точки зрения, перспективы (что отражается в одном из терминов, обозначающем данное явление: «third person point of view» в английском языке – точка зрения третьего лица).

Изначально термин «точка зрения» заимствован из изобразительного искусства, для которого понятие перспективы принципиально важно: любой предмет, взаимодействуя с окружающим его миром, обязательно занимает ту или иную позицию по отношению к своему окружению. Занятая позиция определяет доступное ему визуальное пространство. При таком подходе любая точка зрения является ограниченной, но обойтись без нее не представляется возможным: еще Ф. де Соссюр писал, что «точка зрения создает самый объект» [1, с. 33]. По Э. Бэнфилд, подобная метафора, обозначающая субъективность, переносится на язык. Понятие точки зрения применительно к языку является не грамматическим, а прагматическим. В лингвистике по умолчанию принято считать, что точка зрения находится в авторе высказывания. Автор и реципиент высказывания также являются обязательными атрибутами. Р. Барт писал, что в лингвистической коммуникации «я» и «ты» предполагают существование друг друга; точно так же как и рассказ невозможен ни без рассказчика, ни без читателя [4, с. 68].

С формальной точки зрения несобственно-прямая речь определяется как один из способов передачи чужой речи, при котором некоторые грамматические характеристики (времена, местоимения, наречия места) оформляются как в косвенной речи, а лексическое наполнение – как в прямой: «Несобственнопрямая речь – это отрывок повествовательного текста, передающий слова, мысли, чувства, восприятия или только смысловую [4, с. 68] позицию одного из изображаемых персонажей, причем передача текста повествователя не маркируется ни графическими знаками (или их эквивалентами), ни вводящими словами (или их эквивалентами)» [2, с. 225].

Многие исследователи сходятся во мнении, что оптимальный способ дать определение НПР лежит в ее сравнении с прямой и косвенной речью [12]:

Несобственно-прямая речь сохраняет, как и прямая речь, вопросительный или восклицательный строй предложения, а также лексическую наполняемость: в ней дословно воспроизводится речь персонажа так, как она реально звучала бы. В то же время НПР обладает некоторыми характеристиками косвенной речи: происходит замена форм настоящего времени на формы прошедшего, меняются лица местоимений, отсутствуют кавычки.

Многие исследователи выделяют две разновидности несобственно-прямой речи: косвенно-прямую речь (передает устную речь персонажа) и изображенную внутреннюю речь (передает мысли, вслух не высказанные).

НПР – известный с античности стилистический прием (он встречается еще у Гомера в «Илиаде» и «Одиссее»), получивший распространение в англоязычной литературе с начала XIX в. Одним из первых авторов, широко пользовавшихся этим приемом, стала Джейн Остин. При этом оформление НПР начала и иногда даже середины XIX в. отличается от ее современного вида. В качестве иллюстрации можно привести предложение из романа Ш. Бронте «Джейн Эйр» («Jane Eyre», 1847):

A note was accordingly addressed to that lady, who returned for answer, that ?I might do as I pleased: she had long relinquished all interference in my a?airs? [5, с. 77].

Здесь очевидно употребление НПР, поскольку времена глаголов переведены в прошедшие времена, а лица местоимений оформлены как в косвенной речи (так как текст романа ведется от первого лица, речь другого персонажа, обращенная к рассказчику, должна содержать местоимение you (you may do as you please). Тем не менее НПР выделена графически с помощью кавычек.

В XX в. прием широко использовался и в художественной прозе (НПР превратилась в один из ключевых приемов писателеймодернистов: в первую очередь, Дж. Джойса и В. Вульф), и в газетных текстах (в данной статье анализируется материал, написанный Э. Хемингуэем в 1920-е гг. для канадской газеты «The Toronto Star Weekly» и американской «The Kansas City Star»). Модель оформления НПР, сложившаяся в XX в. и практически не отличающаяся от современной, не включает ее графической маркировки (например, кавычек); однако временные признаки глагола часто сохраняются в том виде, в каком они представлены в прямой речи (т. е. настоящие времена не заменяются на прошедшие). Также не всегда опускается речь автора, характерная для прямой речи (he said и т. д.).

В подобных пограничных случаях часто лишь оценочность и лексическое наполнение высказывания позволяют определить форму передачи речи как НПР. По Г. Г. Ярмоленко, например, именно эти два фактора исторически выступают как определяющие для НПР: «Несобственно-прямая речь сформировалась путем переплетения авторского повествования и диалога, т.е. путем проникновения в авторское повествование отдельных элементов речи героев» [3, с. 310]. И. Р. Гальперин отмечал, что появление НПР в ее сегодняшнем виде стало возможно благодаря тому, что в письменную речь стали проникать элементы разговорной, т. е. то, что сейчас называют маркерами устной речи или маркерами речи персонажа (сниженная или экспрессивная лексика, грамматические отклонения от нормы и т. д.) [7].

Посредством формальных характеристик создается эффект слияния авторского голоса с голосом персонажа. В результате подобного соединения выполняется целый ряд функций (среди них – характеризация персонажа и выражение авторской позиции).

Применительно к художественному тексту, НПР может противопоставляться большему количеству форм выражения речи. Например, А. Нюнниг приводит таблицу , сравнивая формальные характеристики и функции приемов передачи речи: [11, с. 73].

Данные эффекты описаны на основе анализа художественной литературы. Логично предположить, что стилистические функции НПР в газетном тексте будут несколько отличны. Наш анализ имеет целью выявление этих отличий.

Исследований, посвященных НПР в газете, практически нет. Заслуживает внимания работа Г. Редекер «Несобственно-прямая речь в газетных репортажах» («Free indirect discourse in newspaper reports») [12]. Ее анализ проводился на материале голландской спортивной и политической прессы и, соответственно, выводы сделаны применительно к нидерландскому языку. Тем не менее исследование представляет для нас интерес, так как Редекер предлагает классификацию функций НПР в газетном тексте. Они делятся на «драматизирующую» (dramatizing) и «документализирующую» (documentalizing). Первая характерна прежде всего для художественного текста и заключается в открытии доступа к сознанию персонажа. Вторая, встречающаяся уже в газетных текстах, позволяет автору не только констатировать некий факт, но и дать его оценку, при этом не фокусируя внимания на журналисте.

Нам представляется, что функции НПР в газетном тексте не ограничиваются лишь этими двумя.

Из двух разновидностей НПР в исследованном нами материале представлена только косвенно-прямая.

Анализ статей позволяет выделить следующее функционирование НПР: во-первых, прием часто используется в печатном интервью в различных целях (экономия места, подчеркивание дистанции между персонажем и рассказчиком, выполняет характерологическую функцию); во-вторых, НПР встречается при цитировании и демонстрирует, что точка зрения журналиста не совпадает с позицией цитируемого.

Рассмотрим особенности употребления НПР в печатном интервью.

Несобственно-прямая устная речь персонажа используется в письменном изложении интервью в статье Э. Хемингуэя Убийства в Ирландии. Цена поднялась до 400 долларов («Plain And Fancy Killings, $400 Up») (The Toronto Star Weekly, 11.12.1920). Хемингуэй отказывается от традиционной для интервью формы диалога, опускает вопросы (реплики корреспондента), оставляя только ответы персонажа. В результате мы имеем дело с монологом, оформленном в НПР:

(1) Yes, there were American bump-o? artists in Ireland. (2) Yes, he knew some that were there personally. (3) Well, he didn’t know who was in the right in Ireland. (4) No, it didn’t matter to him. (5) He understood it was all managed out of New York. (6) Then you worked out of Liverpool. (7) No, he wouldn’t care particularly about killing Englishmen. (8) But, then, they gotta die sometime. (9) He’s heard that most of the guns were Wops— Dagoes, that is. (10) Most gunmen were Wops, anyway. (11) A Wop made a good gun. (12) They usually worked in pairs. (13) In the U.S.A. they nearly always worked out of a motor car, because that made the getaway much easier. (14) That was the big thing about doing a job. (15) The getaways. (16) Anybody can do a job. (17) It’s the getaway that a car made it much easier. (19) But there was always the chau?eur. (20) Had I noticed, he went on, that most of the jobs that fell through were the fault of the chau?eur? (21) The police traced the car and then got the chau?eur and he squealed. (22) That was what was bad about a car, he said [8, с. 43].

В данном отрывке выделяется несколько маркеров НПР.

Во-первых, это дискурсивные маркеры речи персонажа (ирландского наемного убийцы, работавшего в Нью-Йорке), свидетельствующие о его социальном положении: стилистически окрашенная сниженная лексика, сленг (bump-off, Wops, Dagoes, a good gun, squealed) и неформальные грамматические конструкции (gotta). Во-вторых, присутствуют дискурсивные маркеры устной разговорной речи: well, отсутствие согласования времен в отдельных предложениях (16, 17). Единицы yes и no (1, 4, 7), определяют реплики персонажа как ответы на вопросы. Сами вопросы опущены, но могут быть легко восстановлены. Оценочность (14) также может рассматриваться как индикатор НПР: успешное бегство с места преступления положительно характеризуется как the big thing, что явно демонстрирует точку зрения интервьюируемого, а не корреспондента. Также обнаруживаются и стандартные формальные характеристики НПР: изменение времени (настоящее – прошедшее) и местоимений (1–3-е л.). Исключение составляют только предложения 16 и 17, где настоящие времена не заменены на прошедшие.

Описанные маркеры позволяют отнести предложения к речи интервьюируемого, а не журналиста, чье присутствие в тексте минимально и ограничено вводящими предложениями he?s heard that, he went on, said (20, 22) и обращением (20), в котором 1-е лицо I означает корреспондента, 3-е he – интервьюируемого (который является автором высказывания), но при этом сохраняется вопросительная форма, как в прямой речи.

НПР здесь устанавливает дистанцию между журналистом и интервьюируемым персонажем и выступает как средство характеризации последнего. Кроме того, возможность исключить вопросы журналиста, которые легко восстанавливаются по ответам, позволяет автору экономить место.

Приведем пример иного употребления НПР, когда через этот стилистический прием оформляется и речь корреспондента, а не только героя репортажа (касательно формальных характеристик в обоих случаях не соблюдается сдвиг времен с настоящего на прошедшее):

Статья Э. Хемингуэя «Kerensky, the Fighting Flea», опубликована 16 декабря 1917 г. в «Kansas City Star», page 3C:

How would Kerensky advise a young man to open a pugilistic career? (23) Well, he just picked up his skill. For several years he sold papers, (24) and you know how one thing leads to another.

Индикаторами НПР здесь, как и в предыдущем примере, выступают маркеры устной разговорной речи well (23) и you know (24). В последнем предложении не соблюдается перенос времени.

Второй пример взят из журнала «Mojo» (182, 01.2009 г., с. 7):

He’s missing, it turns out, his band-mates. “Photos on your jack man, ...” (25) Perhaps he’s missing Noel? “Not necessarily Noel!”

Здесь можно говорить о функции экономии места, но едва ли об НПР как средстве характеризации, так как оценочность как таковая отсутствует, равно как и маркеры речи персонажа. Подобное употребление скорее концентрирует все внимание читателя на герое репортажа, а не поочередно на реплике корреспондента и ответе персонажа.

НПР, используемая в печатных интервью, может выступать инструментом разделения автора и рассказчика. Статья «Japanese Earthquake. Tossed About On Land Like Ships In A Storm» (The Toronto Daily Star, 25.09.1923) написана от 3-го лица, в ней не используется личных местоимений первого лица. В начале статьи объясняется, что интервьюируемые согласились на разговор с прессой лишь при условии, что не будут упоминаться их имена. Хемингуэй же обезличивает не только их, но и самого журналиста (себя), превратив его в персонажа: он пишет о себе (репортере) в 3-м лице, используя НПР:

Both the girl reporter and the reporter denied any knowledge of the pictures. (25) They didn’t know. (26) Really, they didn’t know. It was a fact. Eventually they were believed [8, с. 121].

Устную речь в данном примере выдает наречие really (26) в функции эмфазы. НПР придает определенную художественность газетному репортажу о природном бедствии.

В репортажах, не содержащих интервью как такового, НПР может использоваться для передачи диалога. Так, в статье Э. Хемингуэя Очень нелегко попасть теперь в Германию («Getting Into Germany Quite A Job, Nowadays») (The Toronto Daily Star, 02.95.1923) диалог журналиста и персонажа превращается в монолог последнего. Вопросы журналиста опускаются, но могут быть легко восстановлены по ответам.

In the cold, grey, street-washing, milk-delivering, shutters-comingo-the-shops, early morning, the midnight train from Paris arrived in Strasbourg. There was no train from Strasbourg into Germany. (27) The Munich Express, the Orient Express, the Direct for Prague? (28) They had all gone. According to the porter I might get a tram across Strasbourg to the Rhine and then walk across into Germany and there at Kehl get a military train for O?enburg. (29) There would be a train for Kehl sooner or later, no one quite knew, but the tram was much better. (30) One of them told me there would be a train at 11.15 for O?enburg, a military train: it was about half an hour to O?enburg, but this droll train would get there about two o’clock. He grinned. (31) Monsieur was from Paris? (32) What did monsieur think about the match Criqui-Zjawnny Kilbane? (33) Ah. (34) He had thought very much the same. (35) He had always had the idea that he was no fool, this Kilbane. (36) The military service? (37) Well, it was all the same. (38) It made no di?erence where one did it. (39) In two months now he would be through. (40) It was a shame he was not free, perhaps we could have a talk together. (41) Monsieur had seen this Kilbane box? (42) The new wine was not bad at the bu?et. (43) But after all he was on guard. (44) The bu?et is straight down the corridor. (45) If monsieur leaves the baggage here it will be all right. (Hemingway, 1967)

Индикаторы НПР в данном отрывке:

– дискурсивные маркеры речи персонажа (француз на вокзале): обращение Monsieur к корреспонденту (31–32, 41, 45);

– дискурсивные маркеры устной разговорной речи: well (37); переспрос (36), фактически представляющий собой повтор опущенного вопроса журналиста; отсутствие инверсии в вопросе (31, 41); междометие Ah (33);

– оценочность (29 – the tram was much better, 30 – this droll train, 40 – It was a shame, 41 – this Kilbane). Теоретически предложение 40 может выражать и точку зрения журналиста (чья оценка в данном случае может совпадать с персонажем), но на фоне остальных фраз оно, скорее всего, принадлежит персонажу.

Единственное предложение, оформленное в НПР, которое принадлежит корреспонденту – 27;

– изменение времени (настоящее – прошедшее) и местоимений (1–3-е лицо), за исключением предложений 42 и 43 (соответственно, не происходит и деиксического переноса, here не заменяется на there).

Таким образом можно сделать вывод, что НПР употребляется прежде всего в таких жанрах газетного текста, как интервью и репортаж.

В случае интервью это объясняется обилием прямой речи, которую можно передать в НПР не только без потери смысла текста, но и придав ему дополнительные оттенки.

Возможность употребления НПР в репортажах обусловлена характеристиками и функциями этого жанра. От новостной статьи репортаж отличают прежде всего степень объективности изложения материала и присутствие автора и его позиции в тексте. Репортаж может быть субъективен, и журналист имеет право на собственный анализ описываемых событий. НПР при цитировании позволяет и сохранить информативность, и передать точку зрения автора. Последний пример иллюстрирует употребление НПР с такой же целью в аналитической редакционной статье.

Из проведенного анализа видно, что НПР в газетных текстах часто выполняет чисто практическую функцию экономии места (прежде всего в интервью), одновременно придавая статье определенную литературность и художественность. Нам представляется, что вторая функция все-таки является доминирующей, так как она реализуется во всех примерах, в то время как об экономии места можно говорить лишь в нескольких примерах (интервью и диалог). Также НПР в репортаже может выполнять и типичную для художественного текста функцию: выступать в качестве средства характеризации персонажа. Применительно к конкретным примерам в нашей работе НПР подчеркивает дистанцию между автором и персонажем, что можно считать еще одной самостоятельной стилистической функцией наряду с ранее выделенными Г. Редекер драматизирующей и документализирующей.

Дальнейший анализ корпуса текстов может выявить большее число функций НПР, а также позволит объяснить зависят ли функции НПР от смещения (или отсутствия смещения) глагольных времен, дейсксических единиц, лиц местоимений и т. д.

Список литературы

1. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики / пер. с фр.; под ред. и с прим. Р. И. Шор. – 3-е изд., стереотип. – М.: КомКнига, 2006. – 256 с.

2. Шмид В. Нарратология. - М.: Языки славянской культуры, 2003. – 312 с.

3. Ярмоленко Г. Г. Анализ художественного прозаического текста как системы типов изложения // Ученые записки Таврического Национального ун-та. – Т. 19 (58). – № 4. – Симферополь, 2006. – С. 308–312.

4. Banfield A. Unspeakable Sentences: Narration and Representation in the Language of Fiction. – London: Routledge & Kegan Paul, 1982. – 340 p.

5. Bronte Ch. Jane Eyre. – London: Wordsworth Classics, 1999. – 410 p.

6. Fludernik M. The Fictions of Language and the Languages of Fiction: The Linguistic Representation of Speech and Consciousness. – London: Routledge, 1993. – 512 р.

7. Galperin I. R. Stylistics. – M.: Higher School, 1977. – 332 p.

8. Hemingway, E. By-line: Ernest Hemingway Selected Articles and Dispatches of our Decades, edited by William White. – N. Y.: Charles Scribner’s Sons, 1967. – 512 p.

9. Kansas City Star, December 16, 1917, page 3C [Электронный ресурс] – URL: http://en.wikisource.org/wiki/Kerensky%2C_The_Fighting_Flea

10. Lethbridge S., Mildorf J. Basics of English Studies: An introductory course for students of literary studies in English, 2004. – 87 p. – [Электронный ресурс]. – URL: http://www2.anglistik.uni-freiburg.de/intranet/ englishbasics/PDF/Prose.pdf

11. Manfred J. Expandable Ladders and Widening Horizons: On the Methodological and Practical Impact of Monika Fludernik’s The Fictions of Language and the Languages of Fiction: the Linguistic Representation of Speech and Consciousnesss. – 1994. – [Электронный ресурс]. – URL: http://www.uni-koeln.de/~ame02/jahn94c.htm 12. Redeker, G. Voices in Journalistic Discourse, 1995 // Invited plenary talk at the Fourth International Cognitive Linguistics Conference, Albuquerque, NM, July 16–21, 1995.