Петрушкин А.И., Агранович С.З. Роль эпиграфов романе "Фиеста (И восходит солнце)" Э. Хемингуэя

Петрушкин А.И., Агранович С.З. «Неизвестный Хемингуэй. Фольклорно-мифологическая и культурная основа творчества», Самара: «Самарский дом печати», 1997.

Обратимся к эпиграфам "Фиесты" Хемингуэя. В первом издании романа "Фиеста", вышедшем 22 октября 1926 года, оба эпиграфа уже присутствовали. Рукопись романа была отправлена в Нью-Йорк М. Перкинсу, другу и редактору Э. Хемингуэя, 24 апреля 1926 года, но уже в письме тому же Перкинсу от 19 декабря 1926 года писатель дает разъяснения по первому эпиграфу и указания по сокращению второго.

Первым эпиграфом "Фиеста (И восходит солнце)" является фраза, то ли действительно произнесенная в разговоре Гертрудой Стайн, то ли приписываемая ей Э. Хемингуэем: «Все вы — потерянное поколение». Второй эпиграф выглядел так:

Библия была хорошо известна американскому писателю, выросшему в пуританской семье, где мать была ревностной поклонницей религии. Но что это за книга «Екклесиаст», какие идеи в ней утверждаются? Прежде всего, «Екклесиаст» — «протест против ортодоксальной премудрости», где автор, скептический мудрец, сомневающийся в религии (но не боге), или, точнее, идеолог, переосмыляющий древнее сознание и характерное для него циклическое представление о времени. Трагедия человеческой жизни заключается для Екклесиаста в том, что время движется по кругу, а значит, все бесконечно повторяется. А потому — если человек смертен — то все труды его напрасны, бесцельны. Человеческая жизнь трагична не потому, что она рано или поздно оборвется, а потому, что «нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

С. С. Аверинцев справедливо отмечает, что «автор (Екклесиаст — А. П., С. А.), собственно, жалуется не на что иное, как на ту самую стабильность возвращающегося к себе космоса, которая была для греческих поэтов и греческих философов источником успокоения, утешения, подчас даже восторга и экстаза. Природные циклы не радуют «Кохэлэта» своей регулярностью, но утомляют своей косностью. «Вечное возвращение», которое казалось Пифагору возвышенной тайной бытия, здесь оценено как пустая бессмыслица. Поэтому скепсис «Книги Проповедующего в собрании» есть именно иудейский, а отнюдь не эллинский скепсис; автор книги мучительно сомневается, а значит, остро нуждается не в мировой гармонии, а в мировом смысле. Его тоска — как бы подтверждение от противного той идеи поступательного целесообразного движения, которая так важна и характерна для древнееврейской литературы в целом. Постольку он остается верным ее духу». Другими словами, представление о времени, которое получит наибольшее признание и распространение в Средние века, с его отделением времени от вечности, с его поступательным, необратимым, однонаправленным (почти линейным) временем, выходящим из вечности в момент творения и долженствующим с ней (вечностью) слиться в момент «страшного суда», еще только вырабатывается.

Но философ, моралист и проповедник — Екклесиаст (Кохэлэт) уже сомневается в важности и гуманистической ценности циклического представления о времени. Для мыслителя такое представление о времени — пройденный этап, и он уверен, что если другого времени нет, то и жить не стоит.

Словно подхватывая мысли Екклесиаста, американский писатель, дитя эпохи, когда над «культурой мировой гармонии» давно уже восторжествовала «культура смысла», культура цели, думал по-другому. Важно отметить: первая мировая война лишила мир ренессансно-просветительских иллюзий гармонии, лишила человека «потерянного поколения» смысла, цели существования, показав их ложность и иллюзорность. Поэтому и кажется парадоксальным, что американский представитель «потерянного поколения» изымает из эпиграфа строки о суетности, бесцельности, тупиковости человеческого существования. Ведь роман «И восходит солнце» («Фиеста») расценивается многими исследователями как роман об идейном тупике, статике, духовной смерти целого поколения. И не отсюда ли вытекает утверждение, что этот роман — «манифест потерянного поколения». Подобная оценка не только продолжает существовать, но и звучит в современных учебниках по зарубежной литературе.