Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Роговер Е.С. Типологическая общность повести Э. Хемингуэя «Старик и море» с рассказами М. Шолохова и В. Астафьева

Хемингуэй и его контекст: К 100-летию со дня рождения писателя, (1899-1999) : [Сборник] / Рос. гос. пед. ун-т им. А.И. Герцена ; [Под общ. ред. Н. В. Тишуниной]. - Санкт-Петербург : Янус, 2000.

Выдающееся творение Э. Хемингуэя, созданное в последние годы его жизни (1950 — 1952) и удостоенное в 1954 году Нобелевской премии по литературе, обрело заслуженную всемирную славу.

Вводя в текст экспозицию, обогащенную развитым диалогом, Хемингуэй знакомит нас с двумя героями — Сантьяго и Манолином, но старается как можно реже называть их собственными именами, довольствуясь нарицательными — Старик и Мальчик, — намеренно обнажая полярность их возрастов. Оба героя символизируют две крайние фазы человеческой жизни, что в концепции повести получает свой глубокий смысл. Чтобы усилить намеченный контраст, писатель подчеркивает приметы старости у одного ("все у него было старое", шрамы "были стары, как трещины в давно уже безводной пустыне", "морщины были не так заметны", "лицо у старика было все же очень старое" [1]) и черты юности у другого (его склонность к игре, долгому сну, его послушание родителей).

Но, начиная с эпизода выведения лодки из гавани, автор сосредоточивает свое внимание на одном герое повествования — Старике, поскольку тот оказывается в море без своего всегдашнего юного спутника и помощника. Ведя неторопливый рассказ о рыбаке, ушедшем в далекое море, Хемингуэй наделяет его рядом привлекательных свойств: простодушием, соединенным с гордостью, добротой, обогащенной трезвым пониманием людей, чувством собственного достоинства, смягченным простотой и смирением. А главное — Старик наделен исключительной стойкостью, решимостью, отвагой, способностью на героический подвиг, несгибаемостью, поразительной выносливостью, помогающей ему переносить нужду, трудности, жизненные тяготы и несчастья.

В то же время Старик Хемингуэя — человек высокой поэтической настроенности, способный своим взором охватить не только красоту моря, но и величие Вселенной, соединенный с окружающей его природой многообразными связями, умеющий одухотворять явления бескрайнего мира, начиная от волн и кончая звездами неба. О море он постоянно думал, как о женщине, "которая дарит великие милости или отказывает в них". Он живо и трепетно воспринимает отражение в воде солнечного света и переживает волнение, которое создает на море луна. Он чувствует себя частью мироздания и, словно Франциск Ассизский, вступает в беседу с любой "живой тварью", будь то маленькие птички или крупные обитательницы глубин. Свои руки и ноги он готов уподобить черепашьим лапам, в морских свинках видит свою "родню", ему хочется быть "тем зверем, что плывет сейчас там, в морской глубине". Тут проявляется и простодушная наивность, свойственная герою повести, и глубина его привязанности ко всему живому. Поэтому и к рыбе, пойманной им, относится он без тени враждебности: он любуется ее силой, величиной, красотой и "благородством".

Однако склонный к уподоблениям из мира фауны, отдающий должное своей противнице — необыкновенной рыбе, Старик не намерен преуменьшать своей роли, уступать первенство и хочет доказать, "на что способен человек". И он доказывает это, ведя свое единоборство в течение трех суток, переживая боль, усталость, измотанность, преодолевая голод, опасения, минутное отчаяние и свою старость. Перед нами открывается удивительная сила волн, величие духа, и Старик вырастает в монументальную фигуру бесстрашного и умелого Человека, являя самое собою высокое творение природы. Поединок со злобными и алчными акулами становится апофеозом человеческого мужества. Старик — и такова концепция Хемингуэя — вступает в единоборство не только с наглыми хищницами, но и с самой судьбой, злое проявление которой он неоднократно испытывает. Ив этой части эпического повествования грозно обнаруживает себя трагическое начала мощно драматизируя текст в его кульминации.

В этих эпизодах повести Человек переживает трагедию. Однако в этой трагедийной схватке с силами зла по-особому рельефно выявляются лучшие свойства личности и торжествует — вопреки всему (потере добычи, обессиленности и самой смерти) — жизнь Человека.

Сокровенный смысл повести состоит в утверждении мысли о ненапрасности жертвы, принесенной Человеком, о нравственной заразительности подвига, свершенного им. о торжестве духа над плотью. Обратим внимание на такие слова: "Он собрал всю свою боль, и весь остаток своих сил, и всю свою давно утраченную гордость и кинул их на поединок с муками". Не случайны и другие ассоциации, восходящие к евангельскому сюжету о мучениях Христа: Старик издает свой стон, свое "слова не имеющее смысла, скорее звук, который невольно издает человек, чувствуя, как гвоздь, пронзив его ладонь, входит в дерево". Поэтому и вся повесть Хемингуэя приобретает притче образный характер, а отдельные образы ее получают символический смысл, что отнюдь не противоречит ее реалистической основе.

Сходную тему — борение личности в условиях трагедийных жизненных обстоятельств — разработал и Шолохов в своем рассказе "Судьба человека", написанном в 1956-м и опубликованном в новогоднем номере газеты "Правда" в 1957-м году. Сюжетной близости между произведениями двух художников, по существу, нет. Тем не менее, мы вправе, пользуясь термином Жирмунского, говорить о типологическом "схождении" двух художественных шедевров. Оно обусловлено родственными условиями действительности, когда в XX столетии человеку в борьбе за существование пришлось столкнуться с неимоверно тяжелым прессом обстоятельств, а эти до известной степени сходные социально-исторические условия определяли близкие друг другу реалистические типы творчества и темы художников.

Оба шедевра писателей-современников оказались близкими в том, что, повествуя о мытарствах и злоключениях своих конкретных героев — Сантьяго и Соколова, — они раскрыли судьбу Человека вообще, поднявшись до высокой степени обобщения и типизации. Поэтому Хемингуэй склонен, как мы заметили, отвлекаться от собственного имени рыбака и называет его Стариком, а Шолохов уже в заголовке рассказа подчеркнул обобщенный характер своего подхода к теме. Однако оба писателя заинтересовались не обыденным, заурядным героем, а Человеком, имеющим право быть названным с большой буквы. Не случайно Старик полушутливо говорит перед отплытием, что он "не обыкновенный старик"; находясь в море, возвращается к этой своей аттестации и подтверждает ее убедительную точность. То же самое мы могли бы сказать об Андрее Соколове: это не обыкновенный солдат. Такое авторское предпочтение призвано, по замыслу двух художников слова, передать мысль о воплощении их героями лучших качеств своего народа — русского и кубинского, которых они представляют. При этом оба персонажа отнюдь не утрачивают своей простоты: один из них — малограмотный, нищий рыбак, а другой — непритязательный труженик-шофер; у одного — убогая хижина, у другого — "домишко"; оба на редкость демократичны, душевны, доверчивы и простодушны. Хемингуэю и Шолохову великолепно удалось в Сантьяго и Соколове соблюсти художественный синтез, гармоническое единство обыкновенного и необыкновенного, простого и сложного, обычного и необычного.

Оба писателя ставят своих героев в экстремальные обстоятельства: Старику суждено вступить в единоборство с изматывающей его, исключительно крупной рыбой, а затем — в жестокую схватку со страшными и сильными хищницами моря. Соколову пришлось включиться в кровавую и смертельную борьбу с жестоким, коварным, тоже страшным и сильным врагом. Поэтому в обоих произведениях — эпических по своему характеру — так глубок драматический элемент, так грозно звучит голос трагического.

Рисуя судьбы своих героев, писатели подчеркивают их одиночество. Уже первая фраза текста Хемингуэя вводит эту щемящую ноту: "Старик рыбачил один в своей лодке в Гольфстриме". Он остается один в трехдневном плавании в море. У него умерла жена и нет собственных детей. Нередко в одиночестве остается и Соколов, утрачивая родных и близких, отправляясь в побег из плена, оставаясь один на один с лагерфюрером Мюллером. Но оба героя находят в себе силы преодолевать и одолеть это одиночество. Разговор Старика в море, его живые и добрые обращения к явлениям природы уже рождают ощущение присутствия других, с которыми он вступает в диалог. Особенно замечательно его собеседование с рыбой, ведомой на его крючке. В "Судьбе человека" весь долгий рассказ Соколова обращен к собеседнику, и читатель не забывает о присутствии второго персонажа. Но особенно важны в этом плане фигуры мальчиков в обоих произведениях. Манолин оказывается рядом с Сантьяго не только в экспозиции повести, но и в ее финале, намереваясь учиться у Старика его сноровке и быть для него опорой в жизни. "Теперь мы снова будем рыбачить вместе", — уверенно говорит в концовке повествования Мальчик, обещая принести Старику счастье. Нечто родственное происходит в "Судьбе человека" с той лишь разницей, что здесь акцент делается на спасении мальчика-оборвыша, который обопрется на плечо бывшего солдата. Благодаря этим ребячьим фигурам приоткрывается перспектива, дается посыл в будущее, намечается мотив связи поколений и неизменной общности людей. Отсюда — композиционная схожесть текстов.

Но сопоставление типологически близких творений обнаруживает и их своеобразие. Хемингуэй рисует своего Старика в мирной обстановке, в условиях повседневных рыбачьих будней. Поэтому он очень детально, во всеоружии собственного опыта, передает труд своего Сантьяго, его мастерство, проявляемое им в его нелегкой профессии. Шолохов изображает Соколова в условиях военной страды, когда необходима предельная собранность физических и нравственных сил; он акцентирует внимание на величии воинского подвига солдата. Избранный аспект темы потребовал от американского классика развернутого, неторопливого почти бессюжетного повествования, замедленного (особенно в первой части) темпа и неторопливого ритма. Русскому художнику понадобилась множественность эпизодов, пестрота событий, развитость сюжета, убыстренность темпа. Хемингуэй избирает соответствующий его замыслу жанр повести притчеобразного характера. Шолохова привлек жанр рассказа, органичный для его творческого решения; для него подходящей оказалась исповедь, которую произносит Соколов, обращаясь к попутчику. Хемингуэй, рисуя рыбака-поэта, щедро вводит в повесть лирические излияния и пейзажные зарисовки. Колорит "Судьбы человека" более суров и мрачен. Главное же отличие сопоставляемых вещей состоит в том, что рассказ Шолохова тесно связал судьбу Человека с судьбой его народа в годы страшных для него испытаний, историю личности с историей его страны. Эта задача в замыслы Хемингуэя при работе над "Стариком..." не входила. Поэтому при чтении рассказа о Соколове ощущается значительно более тесная связь последнего с людьми, сражающимися рядом с ним; оттого здесь в большей мере приглушается мотив одиночества. Кроме, того, утраты Андрея выступают на фоне общей военной победы, которая становится победой и самого Соколова. Оттого и героизм, и победное торжество предстают здесь в ином ключе, в мощном освещении самой истории.

По-иному проявилась типологическая близость повести Хемингуэя и "повествования в рассказах" "Царь-рыба" В. Астафьева. "Схождение" обнаруживается прежде всего, на сюжетном уровне и сказывается преимущественно в главе, одноименной с книгой в целом. Как и в повести американского автора, здесь рассказывается о встрече рыбака с громадной рыбой, красота, величие и достоинство которой подчеркнуто уже в заголовке. Как и в первом случае, в рассказе В. Астафьева дается пластичное и живое описание красавца морских глубин. Но именно оно становится здесь доминирующим, потому что все симпатии автора отдаются рыбе, а не тому, кто вступает с нею в единоборство. На этот раз рисуется не жизненно необходимый и разрешенный промысел рыбака, а подлое браконьерство. Участником последнего выступает удачливым, преуспевающий, здоровый и сильный, но мало привлекательным Игнатьич, не из нужды, а из алчности занявшийся своим гнусным делом. Поэтому своеобразие решения темы проявляется у Астафьева в том, что здесь воспроизводится не радостное и поэтическое, хотя и опасное общение с природой, а борьба с нею, изначально чреватая катастрофой. Заостряя экологический аспект избранного мотива, писатель направляет свой пафос на защиту природы от человеческого разбоя и жестоко наказывает своего Игнатънча, делая его жертвой своего промысла. Если Хемингуэй, рисуя морской поединок, обнаруживал в своем Старике лучшие качества человека, то Астафьев выявляет в своем персонаже худшие: жадность, слабость воли, смирение, жестокость, исповедь Игнатьича, раскаяние в своих грехах представляются и трагикомичными, и неуместными. Рассказ отечественного писателя своеобразен и обращенностью к привычному для русской прозы жанру повествования в новеллах, и трансформацией фольклорной сказки о чуде-рыбе, дарующей человеку счастье и держащей на своей чешуйчатой спине весь мир. Сибирский писатель менее, чем его предшественник, сдержан в своем повествовании и выражает свое негодование в публицистических отступлениях. Он затрагивает общественно значимую, современную экологическую проблему, но пафос гуманизма звучит у него глуше и отступает на задний план.

Так на примере трех значительных произведений XX века мы видим разные модификации типологической общности художественных явлений, генетически восходящих к повести Э. Хемингуэя "Старик и море".

Е.С. Роговер

Примечания:

1. Повесть "Старик и море" цитируется по изданию: Хемингуэй Эрнест. Собр. соч. В 4 т. — М.: Худ. литература, 1968. Т. 4. С. 219 — 290.




 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"