Стеценко Е.А. Тема войны в романе Э. Хемингуэя «Прощай оружие»

Стеценко Е.А. - Концепты хаоса и порядка в литературе США. (От дихтомической к синергетической картине мира). М.: "ИМЛИ РАН", 2009.

Если «левого» писателя Дос Пассоса волновало, прежде всего, несоответствие естественным жизненным законам современной ему буржуазной цивилизации, то Э. Хемингуэй, представитель «потерянного поколения», травмированного Первой мировой войной и вынужденного заново собирать свой мир из осколков разрушенного, пытается найти в судьбе человечества отражение общих принципов мироздания. В романе «Прощай, оружие!» (A Farewell to Arms, 1929) они изображены враждебными человеку, как враждебны ему природа, социум и война. Пессимистическое и трагическое звучание книги автор обосновывал неизбежной смертностью всего сущего, написав в предисловии: «Меня не огорчало, что книга получается трагическая, так как я считал, что жизнь - это вообще трагедия, исход которой предрешен» " Писатель убежден в фаталистической катастрофичности действительности, но ему важна самоидентификация в ней человека, зависимого от обстоятельств, но имеющего свободу нравственного выбора. Даже обреченный на поражение, человек у Хемингуэя в какой-то степени автор своей судьбы, как писатель автор своей книги. Он «сочиняет» свою биографию, существуя в условиях реальности, как художник в романе сочиняет страну и людей, оставаясь верным правде жизни.

Активное отношение к окружающему и неприятие зла и несправедливости, присущие и автору, и героям, придают повествованию социальное звучание и упорядочивают хаос бытия в контрастных оппозициях. Роман пронизывает антивоенный пафос, декларативно выраженное негативное отношение писателя «к тому непрекращающемуся наглому, смертоубийственному, грязному преступлению, которое представляет собой война» ("Прощай, оружие!"; с. 3). Война для Хемингуэя это настолько противоестественная ситуация, обнажающая все зло и бессмысленное равнодушие мира, что люди, попадающие в ее жерло, оказываются в состоянии полной безысходности. Враждебная жизни война разрушает установленный природой порядок и вносит в нее хаос, чреватый энтропией и гибелью. В контексте книги война и природа схожи суровостью, серостью, унынием и мертвенностью. Пейзаж в романе - это всегда слякоть, непогода и непрерывный дождь, сопровождающий все события. Солдаты с выступающими под плащами спереди винтовками напоминают беременных женщин, но беременных не новой жизнью, а смертью. Все мертво и в изувеченной войной осенней природе с почерневшими листьями и поредевшими виноградниками. «Этот лес был зеленый летом, когда мы пришли в город, но теперь от него остались только пни и расщепленные стволы, и земля была вся разворочена...» ("Прощай, оружие!"; с. 9)

Подобная мрачность повествования во многом обусловлена тем, что рассказ ведется от лица героя, лейтенанта Фредерика Генри, американца, воюющего в Первой мировой войне в итальянской армии. Травмированный войной Генри воспринимает весь мир как хаос и в начале романа сам ведет беспорядочную жизнь, соответствующую бессмысленности окружающего. Пьянство и посещение борделей - это симптомы душевного кризиса героя, который, отдавая себе отчет в абсурдности всего происходящего, пытается все же, насколько это возможно, честно выполнять свой долг и не изменять своим нравственным убеждениям. Однако стремление подчинить стихийность войны какому-то порядку тщетно, поскольку любые планы разрушаются либо случаем, либо подлинными законами кровавой бойни, не совпадающими с человеческими о ней представлениями. Хемингуэй жестко отвергает всякую романтизацию войны, его герой против высоких слов - «слава», «подвиг», «святыня»: ...Но ничего священного я не видел, и то, что считалось славным, не заслуживало славы, и жертвы очень напоминали чикагские бойни...» Абстрактные слова «были непристойны рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами» ("Прощай, оружие!"; с. 152), то есть жизненной конкретикой.

Аномальность войны постоянно подчеркивается в романе мотивами подлинного (находящегося в гармонии с глубинными жизнеобразующими потенциями мира) и ложного (деструктивного, порождающего хаос). На войне хаос прикрывается мнимым порядком - составляются неисполнимые планы, офицеры постоянно вынуждены носить при себе не нужные им каску, противогаз и пистолет. Роман Генри и медсестры Кэтрин — это постепенный отказ от диктуемых войной норм поверхностных и бесперспективных человеческих взаимоотношений и обретение истинного чувства и надежды на счастливое будущее. Их связь начинается как банальный полевой роман офицера и медсестры, а Генри ведет себя как стандартный соблазнитель - он «был зол» и в то же время знал все наперед, «точно ходы в шахматной партии». Здесь он еще часть войны как пространства безысходности и смерти, но любовь к Кэтрин стимулирует в нем неистребимую жажду жизни, уверенность в возможности уйти от исторических катаклизмов, выжить и. самому построить свое будущее.

Привязанность к женщине для Хемингуэя - это одно из проявлений любви как универсального естественного чувства, способного гармонизировать мир. «Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить» ("Прощай, оружие!"; с. 63). Об этом Генри говорит с итальянским священником, который мечтает о родных краях, где патриархальные нравы, природа, уважение к женщине, гостеприимство, то есть естественный порядок человеческой жизни. Но этот порядок, к которому стремятся герои, целиком ушедшие от реальности и погрузившиеся в свое чувство, не соответствует, с точки зрения автора, законам природы и социума, где властвует хаос. Тревожные ноты звучат в романе в течение всего повествования, сообщая ему зыбкость, неустойчивость и предсказывая трагический финал. Лейтмотив дождя, сопровождающий все ключевые эпизоды и события, порождает дурные предчувствия у Кэтрин, утверждающей, что она умрет в дождь. Объективно герои лишены власти над своей судьбой, случайность - вот непреложный закон мироздания.

Случайны поражения и победы, встречи, ранения, шальные пули и летящие снаряды, подобные выигрышам и проигрышам на скачках. Генри, оправившись после ранения, снова попадает на фронт, на этот раз в отступление, которое представлено хаотическим движением орудий, солдат, крестьян и повозок по дороге, обстреливаемой австрийцами. Законы войны, с помощью которых военные пытаются восстановить порядок, жестоки, бессмысленны и несправедливы и только умножают неоправданное насилие. Застряв в грязи на проселочной дороге, Генри пристреливает солдата, не подчинившегося его приказу (отказавшегося вытаскивать машину), а сам с двумя шоферами идет пешком, причем одного из них убивает шальная пуля (игра случая), другой же решает сдаться в плен. Вокруг полная неразбериха - не взорван мост, по которому свободно проходит неприятель; отступающие солдаты разбегаются по домам, решив, что для них война закончена. Апофеоз жестокости и хаоса войны - эпизод, когда полевая жандармерия вылавливает из толпы отступающих офицеров, отбившихся от своих частей, и расстреливает их как предателей и переодетых немецких шпионов. Генри чудом удается спастись, прыгнув в реку, где он плывет в хаосе бревен и водоворотов. Это событие становится переломным в жизни героя, чей «гнев смыла река вместе с чувством долга». В этой «точке бифуркации» он решил, что война его больше не касается: «та жизнь кончилась», в мире «много было разных мест». Генри отдается иллюзии свободы от истории, общества, темных сторон жизни и смерти, ошибочно считая, что можно жить только частной жизнью, в своем замкнутом мирке. «Я создан не для того, - убеждает себя герой, чтобы думать. Я создан для того, чтобы есть. Да, черт возьми. Есть, и пить, и спать с Кэтрин» ("Прощай, оружие!"; с. 192).

Влюбленные бегут от войны ночью на лодке в нейтральную Швейцарию, предприняв опасное плавание в бурю - природный хаос, из которого смогли также вырваться и приплыть в безопасное место. Швейцария для них - прообраз земного рая, уютный веселый городок, прогулки на природе, где можно строить планы на будущее счастье. Но их мечты разрушаются законами мира, от которого невозможно скрыться, замкнутое существование неизбежно энтропийно. Под звуки дождя Кэтрин и рожденный ею ребенок умирают, оставляя Генри размышлять над трагичностью жизни: «Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют» ("Прощай, оружие!"; с. 264). Люди сравниваются с муравьями на коряге, брошенной в костер, на которой они мечутся, падают в огонь, ползут, обгорелые, не зная куда.

У Хемингуэя мир безнадежно жесток и энтропией. «Когда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки» ("Прощай, оружие!"; с. 204). Мир неустойчив, он саморазвивается без учета человека, и сопротивление ему, а также попытки установить свой порядок могут дать непредсказуемые результаты. Генри несколько раз решается сам направлять свою жизнь, но его замыслы ломаются обстоятельствами. Прошлое и будущее пожираются настоящим, стремящимся к трагическому финалу в однонаправленном потоке линейного времени. В этом безальтернативном мире человеческий выбор - только промежуточный вариант при неизбежном конечном исходе. У человека есть возможность сделать выбор в пользу гармонии и добра, противопоставив враждебным обстоятельствам внутреннюю стойкость, но его победа может быть только в нравственной сфере. И все же концовка романа открыта - герой, обогащенный тяжелым опытом и более глубоким знанием жизни, стоит на развилке своей судьбы. Несмотря на пессимистический настрой, роман не оставляет впечатления безысходности благодаря его гуманистической направленности. Определенным образом, преодолением фатальности хаоса бытия является и «телеграфный» стиль хемингуэевской прозы и его знаменитый «принцип айсберга», когда на поверхность выносится только фрагмент выражения мысли, оставляя большую смысловую часть в подтексте. Таким образом, точный, однозначно закрепленный в конкретном слове текст заключает в себе большой эстетический и содержательный потенциал, фактически, создавая возможность саморазвития художественного мира.