Засурский Я.Н. Реквием павшим за героическую Испанию
Творчество Хемингуэя в конце 30-х гг. теснейшим образом связано с его участием в антифашистской борьбе испанского народа. В произведениях этого времени яснее звучит гуманистическое начало, меньше ощущаются черты опустошенности и пессимизма. Таковы роман «Иметь и не иметь» (1937), пьеса «Пятая колонна» (1938), сценарий «Испанская земля» (1938), роман «По ком звонит колокол» (1940).
Действие романа «Иметь и не иметь» происходит на Кубе и во Флориде. Герой романа — американский моряк Гарри Морган — мужественный и сильный человек, но он из тех, кто «не имеет». Нужда заставляет его возить на лодке богатого американца, который забавляется рыбной ловлей, хотя ничего в ней не смыслит, заниматься незаконной переправкой рабочих-китайцев. При контрабандной перевозке его ранили в руку, и ее пришлось ампутировать. Хемингуэй впечатляюще рисует отчаянное положение своего героя:
Теперь сколько ни рискуй, много не заработаешь, Эл, — сказал он. — Взять хотя бы меня. Я, бывало, весь сезон возил любителей на рыбную ловлю и получал по тридцать пять долларов в день. И вот в меня стреляют, и я остаюсь без руки и без лодки из-за паршивого груза спиртного, который весь не стоит моей лодки. Но одно могу тебе сказать: я не допущу, чтобы у моих детей подводило животы от голода, и я не стану рыть канавы для правительства за гроши, которых не хватит, чтобы их прокормить. Да я н не могу теперь рыть землю. Я не знаю, кто выдумывает законы, но я знаю, что нет такого закона, чтобы человек голодал...
Итак, герой Хемингуэя говорит об экономике, против увлечения которой писатель ранее предостерегал. Больше того, его герой бунтует против таких законов, по которым человек обречен на голод. И не случайно Эл, знакомый Гарри, называет его красным.
Угроза голода заставляет Гарри решиться на отчаянный шаг — взяться за перевозку на Кубу вооруженных людей. Опасаясь за свою жизнь, он пытается расправиться с ними, убивает их, но сам получает смертельные раны, Гарри вынужден жить и умереть по волчьим законам.
Помимо линии Гарри Моргана в романе существенное значение имеет намеченная только в последней, третьей части проблема писателя и современности. Хемингуэй рисует образ писателя-конъюнктурщика Ричарда Гордона. Его жена, которую он лишил счастья материнства, высказывает не только свое, но и авторское отношение к нему: «Если б еще ты был хорошим писателем, я, может быть, стерпела бы остальное. Но я насмотрелась на то, как ты злишься, завидуешь, меняешь свои политические убеждения в угоду моде, в глаза льстишь, а за глаза сплетничаешь». Ричард Гордон пишет четвертый роман, на этот раз о грандиозной стачке на текстильной фабрике. Он пишет о том, чего не знает и не понимает. За это его осуждает коммунист Джек Нильсон, успевший побывать в Мексике, на Кубе, в Южной Америке. Писатель Ричард Гордон, находясь в городке Ки-Уэст во Флориде, не замечает больших событий, происходящих там, он не умеет видеть жизнь и как писатель обречен на провал.
Для Хемингуэя роман «Иметь и не иметь» означал поворот к новому видению жизни, он пытался по-новому осмыслить место писателя в жизни и осудить тех, кто примазывается к великому движению против законов, обрекающих людей на голод. Ричард Гордон не приемлем ни для коммунистов — героев романа «Иметь и не иметь», ни для Хемингуэя.
Образом Ричарда Гордона Хемингуэй прощается и с опустошенными героями ранних своих произведений. Ведь Гордон — это тоже своеобразный вариант человека «потерянного поколения», человека, утратившего веру в жизнь и плывущего по воле волн.
Впервые в романе Хемингуэя появляются коммунисты. Они — на периферии романа. Но к ним Хемингуэй относится с уважением: «Чтоб быть коммунистом, нужны дисциплина и воздержание; пьянчуга не может быть коммунистом» — так характеризует коммунистов один из героев романа.
Одна из заключительных глав рассказывает о жизни тех, кто «имеет». Это богачи, владельцы фешенебельных яхт. И Хемингуэй не боится прибегнуть к публицистическим отступлениям, чтобы передать суть этих опустошенных богатством людей. Рассказывая о Генри Карпентере — спекулянте и хищнике, он напоминает, как Карпентер изувечил жизнь других людей, — о самоубийствах и банкротствах, пружиной которых была его деятельность.
В последних словах умирающего Гарри: «Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один.— Он остановился. — Все равно человек один не может ни черта» — выражен отказ от одинокого бунтарства, которое было свойственно многим прежним героям Хемингуэя, отказ от того стремления бежать от общества, которое присуще герою романа «Прощай, оружие!» лейтенанту Генри.
Роман «Иметь и не иметь» не похож на прежние книги Хемингуэя. Развивая эпические тенденции романа «Прощай, оружие!», в «Иметь и не иметь» писатель стремится рассказать о судьбе моряка Гарри Моргана на более широком социальном фоне, но этот фон, значительно расширяясь, еще плохо увязывается с основным действием книги — поэтому недостаточно органичен. Хемингуэй осваивает новый для него жизненный материал, и, может быть, поэтому в последнюю часть книги врываются и необычные для художественной манеры писателя публицистические отступления.
Роман «Иметь и не иметь» был для Хемингуэя новой попыткой проложить пути к большой социальной проблематике. От описания боя быков и охоты на львов он перешел к проблеме отношения тех, кто имеет, и тех, кто по законам капиталистического мира не имеет. Логика развития реалистического метода неуклонно влечет писателя к эпосу, который он ранее считал уделом плохих писателей. Гарри Морган привлекает Хемингуэя не только тем, что имел мужество смотреть смерти в глаза, но и тем, что он понял пагубность своего стремления приобщиться к тем, кто имеет. Гуманизм Хемингуэя углубляется. Его поиски настоящего в жизни выходят за рамки противопоставления жизни и смерти, человека и природы, в сферу судьбы человека в обществе. Хемингуэй не может еще решить эту проблему, именно этим объясняется и художественная, и некоторая идейная противоречивость романа «Иметь и не иметь». Но не это главное. Главное в том, что Хемингуэй вступил на новый путь поисков настоящего. И этот путь привел Хемингуэя на улицы городов сражавшейся республиканской Испании, где он увидел настоящих людей и запечатлел их в своих произведениях. Гуманизм Хемингуэя в годы гражданской войны в Испании становится боевым и активным.
Пафос борьбы испанского народа отразился в сценарии «Испанская земля», в рассказах и очерках тех лет. Повествуя о мужественном шофере Иполито в очерке «Мадридские шоферы» (1938), Хемингуэй заканчивает его словами: «Пусть, кто хочет, ставит на Франко, или Муссолини, или на Гитлера. Я делаю ставку на Иполито». Эти слова имели вполне конкретных адресатов из числа тех, с кем Хемингуэй был дружен в 20-е гг. — Эзру Паунда, который сделал ставку на Муссолини и оказался в противоположном от Хемингуэя политическом лагере, Джона Дос Пассоса, который приехал в Испанию вместе с Хемингуэем и Йорисом Ивенсом снимать фильм «Испанская земля», но затем отказался в нем участвовать и вернулся в США. В отличие от них, Хемингуэй сделал ставку на испанский народ.
В конце 30-х гг. Хемингуэй впервые выступает как драматург. Его пьеса «Пятая колонна» рассказывает о борьбе против агентов-франкистов в Мадриде. Сам автор писал о ней: «Это всего только пьеса о работе контрразведки в Мадриде. Недостатки ее объясняются тем, что она написана во время войны, а если в ней есть мораль, то она заключается в том, что у людей, которые работают в определенных организациях, остается очень мало времени для личной жизни». Эта пьеса — лучшее свидетельство участия Хемингуэя в испанских событиях, и, как замечает сам автор, «если то, что она была написана под обстрелом, объясняет ее недостатки, то с другой стороны, может быть, это придало ей жизненность». Впервые в творчестве Хемингуэя его герои отказывают себе в личной жизни, потому что они приносят ее в жертву великому и справедливому делу, ставят интересы общества выше личных.
Роман «По ком звонит колокол» посвящен борьбе испанского народа против франкистов. Именно эта благородная идея одухотворяет Роберта Джордана — главного героя книги, американского добровольца, участвующего в борьбе против фашистов. Тепло описаны испанские патриоты Эль Сордо, Ансельмо, Пил ар, Мария. Хемингуэю удалось передать пафос народной борьбы, правда, он по-своему истолковывает борьбу реакции и народа в Испании. Он проводит параллель между испанскими событиями и войной Севера и Юга и пытается уподобить испанских республиканцев американским поборникам аграрной демократии. Идеал аграрной демократии отстаивает и Роберт Джордан. Хемингуэй исключает из поля своего зрения рабочую среду. Особенно ощутимо эта ограниченность писателя проявилась в обрисовке испанских коммунистов и руководителей интернациональных бригад.
Точность в деталях, в описании батальных сцен — все это есть в романе. И тем не менее роману Хемингуэя не достает того историзма, который имеется у таких представителей критического реализма в США, как С. Льюис, историзма в восприятии жизни общества, в видении социальной сути событий. Дело здесь не в недостатке таланта — литературный талант, мастерство художника слова, знатока человеческой души проявляются на каждой странице книги «По ком звонит колокол». Дело здесь в творческом методе Хемингуэя, остерегающегося больших социальных обобщений, заменяющего их исключительно точной, филигранной передачей внешних проявлений человеческих чувств и настроений. И тем не менее роман «По ком звонит колокол» — это и шаг вперед в творческой эволюции писателя, ибо в нем Хемингуэй впервые создает образ активного борца за свои идеалы, за народное дело. И если Гарри Морган увидел, умирая, бесплодность одинокого бунтарства, то Роберт Джордан нашел путь к народу, вставшему на защиту своей свободы.
Американский критик М. Гейзмар не без оснований писал в 1942 г. о книге «По ком звонит колокол»: «Если роман остается рудиментарным в своем понимании центральных социальных проблем нашего времени, а иногда и невнятным в выражении их, то он тем не менее представляет переходный шаг от «Иметь и не иметь» и эмбриональной «Пятой колонны». И этот третий шаг на пути возвращения Хемингуэя к человечности выражает возможности, заложенные в Хемингуэе». В последующем творчестве писателя, однако, эти возможности не получили нового (развития.
В романе «По ком звонит колокол» удивительно успешно решена проблема положительного героя. Образ Роберта Джордана, отдающего жизнь за справедливое дело, — подлинное художественное открытие Хемингуэя, его высшее достижение, уникальное в американской литературе воплощение подлинного героя XX века.
Роберт Джордан — наиболее интеллектуальный из героев Хемингуэя — преподаватель испанского языка из города Миссула в штате Монтана, он приехал в Испанию летом 1936 г., и те качества, которые писатель особенно ценил в своих героях — мужество, презрение к смерти, умение обращаться с оружием и ценить мир, — Джордан приобретает в Испании, в этом Хемингуэй видит рост его личности, но не только в этом. «Ты узнал иссушающий рот, изгоняющий страх, очистительный экстаз боя, и ты воевал то лето и ту осень за всех бедных в мире, против всякой тирании, за все, во что ты верил, и за новый мир, для которого ты был воспитан», и в этих размышлениях Джордана летом 1937 г. выявляется еще одно новое для героя Хемингуэя качество — в отличие от лейтенанта Генри, заключившего сепаратный мир и пытающегося обрести себя в микромире личного счастья, и от моряка Гарри Моргана, познающего в предсмертный час бесплодность одинокого бунта, Роберт Джордан идет на бой за высокие идеалы, он — борец за социальную справедливость, «за всех бедных в мире».
Джордан гибнет, но в его смерти нет обреченности. Перед смертью он размышляет о жизни: «Я сделал в ней что-то хорошее. Я пытался сделать с теми талантами, которые у меня были. Есть, ты имеешь в виду. Ладно, есть. Я боролся за то, во что верил, теперь уже год. Если мы победим здесь, мы победим везде. Мир — прекрасное место, и за него стоит воевать, и мне очень неприятно уходить из него (I hate very much to leave it). И тебе повезло, сказал он себе, что у тебя такая хорошая жизнь». Погибая, Джордан думает о жизни. Его мысли устремлены к будущему: «Если мы победим здесь, мы победим везде», — это придает истории Роберта Джордана характер оптимистической трагедии.
Новые качества героя Хемингуэя в романе «По ком звонит колокол» особенно осязаемо проявились в отношении Джордана к проблеме времени — три дня и три ночи, которые он провел с партизанами, — последние в его жизни, они для него равны вечности.
В ночь накануне взрыва моста Джордан буквально ощущает движение времени: «Сейчас Роберт Джордан лежал с девушкой и смотрел, как проходит время на его запястье. Оно шло медленно, почти незаметно, ибо это были маленькие часы и он не мог различить вторую стрелку. Но, наблюдая за минутной стрелкой, он обнаружил, что может почти что проверять его ход своей сосредоточенностью». Ход времени не только не пугает Джордана, как он пугал и страшил Квентина — героя романа Фолкнера «Шум и ярость», сломавшего стрелки своих часов, наоборот, кажется, что он может управлять ходом времени. Если для Квентина настоящее обращено в прошлое, то для Джордана настоящее неразрывно связано с будущим, и в этом проявляются те новые черты этого героя Хемингуэя, которых мы не найдем у героев критического реализма и которые сближают и роднят его с героями литературы социалистического реализма — с героями Горького, Шолохова, Фадеева, Арагона.
Роман «По ком звонит колокол» — крупнейшее эпическое произведение Хемингуэя, и, может быть, поэтому в нем столь очевидно выявляются сильные и слабые стороны его творчества.
Действие романа располагается на небольшом временном отрезке — это трое суток, которые потратил на выполнение боевого задания командования республиканских войск в тылу франкистов американский доброволец Роберт Джордан. Описание этой небольшой военной операции за линией фронта приобретает в романе эпический размах — напряженность и масштабность сюжета романа передают слова внутреннего монолога Джордана: «Этот мост, может быть, тот пункт, от которого зависит будущее человеческого рода, как оно может зависеть от всего, что происходит на этой войне». Поэтому такую значимость приобретает каждое событие в жизни Джордана и испанских партизан, с которыми он готовит уничтожение моста через горную речку.
Хемингуэй вписывает этот эпизод в Общую картину гражданской войны в Испании — вкрапленные в книгу рассказы Пилар, Марии, Хоакина и других партизан, внутренние монологи Джордана, перебирающего в своей памяти и свое детство, и картины прежних боев в Испании, и недолгие часы отдыха в Мадриде в перерыве между боевыми заданиями, создают широкий исторический фон действиям небольшой группы смельчаков. В канву романа вплетены портреты реальных исторических личностей — умный и храбрый командир дивизии, испанский коммунист Хуан Модесто, Энрике Листер, «который знал, как выковать из дивизии боевое соединение», генерал Миаха, «тупой, как сова», и многие другие.
Любовь Роберта Джордана к испанской девушке-партизанке Марии окрашивает эпическое повествование Хемингуэя в драматические и трагедийные тона. Сцены любви Роберта и Марии откровенны и целомудренны. Мария многими чертами своей женственности напоминает Кэтрин из «Прощай, оружие!», но ее отличает от прежних героинь Хемингуэя активность в отношении к жизни, она хочет чистить оружие Джордану, хочет быть вместе с ним во время взрыва моста, она равноправная участница боевых операций, партизанка.
Отец Марии — мэр города, республиканец — и ее мать были расстреляны фашистами на глазах Марии, над самой Марией фашисты надругались; постоянно напоминают о фашистских зверствах ее короткие волосы — фашисты остригли ее наголо.
Любовь к Марии обнаруживает глубину чувств Роберта Джордана и обнажает цельность его характера — любовь к Марии — это и ненависть к фашистам. Антифашистское звучание романа получает эмоциональную окраску и вместе с ней особую экспрессивность.
Новые качества гуманизма Хемингуэя передает характер Джордана, которым овладевает «чувство посвящения долгу, по отношению ко всем угнетенным мира». Ради этого он воюет с фашистами и уничтожает их, ради этого он гибнет. Вместе с тем Хемингуэю и его героям Роберту Джордану, Ансельм о, Пил ар чужда бессмысленная жестокость Пабло — мужа Пилар.
Писатель-гуманист видит в фашистах воплощение всего, что враждебно гуманизму, человечности. «Какие они варвары!» — этими словами выражают свою ненависть к фашистам герои романа. Варвары — в этом слове наиболее полно передано отношение и писателя к франкистам.
В романе Хемингуэя «По ком звонит колокол» появляется новое для его гуманизма понятие коллектива, братства по оружию и по общей борьбе за высокие идеалы: «Они воевали там с истинным товариществом революции», — пишет Хемингуэй о своих героях.
Индивидуализм неприемлем автору романа «По ком звонит колокол», и он осуждает за индивидуализм Пабло, который едва не стал дезертиром. В конце концов Пабло вернулся в лагерь — уйдя из него, он почувствовал себя «слишком одиноким». Одиночество оказывается для него самым страшным наказанием.
В романе «По ком звонит колокол» претерпевает некоторые новые изменения повествовательная манера Хемингуэя. Писатель отказывается от предпринятых им в романе «Иметь и не иметь» попыток дать широкую панораму жизни общества — он вновь сосредоточивает свое внимание, как и в ранних своих романах «И восходит солнце» и «Прощай, оружие!», на главном герое, и его глазами Хемингуэй пытается воссоздать общую картину событий в Испании, лишь изредка прибегая к авторским отступлениям. Подобная композиция романа, способствуя его большей органичности и художественной цельности, вступает в противоречие с его эпическим планом. Преподаватель испанского языка, приходящий к испанской революции и отдающий за нее жизнь, по самой логике характера, которым его наделил писатель, Роберт Джордан не может дать полноценной общей картины борьбы испанских республиканцев.
Один из наиболее близких Хемингуэю героев романа советский журналист Кар ков назвал Джордана «молодым американцем слабого политического развития, но прекрасно находящим общий язык с испанцами и имеющим отличный партизанский послужной список»18. Сам Джордан в разговоре с Карповым сказал: «Мое мышление не действует, пока мы не одержим победу в войне» (my mind is in suspension until we win the war). Подобное высказывание очень показательно для Джордана, отдающего все силы войне против фашизма, и помогает понять логику его характера, известную ограниченность его кругозора.
При всей близости образа Джордана к Хемингуэю между ними никак нельзя ставить знак равенства — восприятие испанских событий Джорданом служит прежде всего выявлению особенностей его характера, авторские же позиции в большинстве случаев прямо не высказаны, они содержатся лишь в антифашистском под тексте романа, философия истории исчезает из романа, ее заменяют взгляды «молодого американца слабого политического развития».
Хемингуэй здесь в чем-то возвращается к приемам своего раннего творчества и, пожалуй, злоупотребляет подтекстом, что отрицательно сказалось на романе, который по своему характеру имел большое философское звучание, — частности иногда затемняют главное, существенное, и это объективно мешает выявлению точки зрения автора.
Хемингуэй не пытается раскрыть суть идеалов, за которые борются испанские республиканцы, они остаются в подтексте романа и, по существу, не выявляются. В результате противопоставление республиканцев и франкистов подчас оказывается внешним и недостаточно глубоким, на это обратили внимание не только прогрессивная пресса США, но и многие американские критики, в том числе далекие от сочувствия коммунистам. Выше приводилось мнение на этот счет либерального критика Максуэлла Гейзмара. Эдвин Берри Бэргем утверждал даже, что роман «достигает результата, как раз обратного тому, к которому стремился автор, что он уничижителен к делу испанской демократии (is derogatory to the cause of Spanich democraty) и тем самым оказывается сочувственным по отношению к испанскому фашизму». Даже при всех оговорках Бэргема с его мнением нельзя никак согласиться, но повод для такого мнения дает структура романа Хемингуэя, в котором важнейшие обстоятельства эпопеи испанского народа оставлены за пределами романа, вынесены в подтекст.
Стремясь объяснить особенности построения романа «По ком звонит колокол», тот же Бэргем писал, что Хемингуэй «пытался избежать явных пороков левой литературы, которые проявились в переупрощении мотивировок и сюжета». И хотя Бэргем прав не во всем — созданию образа Джордана и испанских республиканцев в значительной мере способствовал опыт передовой литературы 30-х гг., в композиции и сюжете романа сказалось стремление писателя отойти от традиций литературы 30-х гг. и, в частности, от опыта своего романа «Иметь и не иметь». Хемингуэю, который всегда был противником примитивной дидактичности, удается избежать прямолинейных рассуждений и повторения общеизвестных политических истин и фактов, которые свойственны худшим образцам литературы 30-х гг., и из его эпоса об испанской народной революции ушла эпическая глубина, которая отличает «У нас это невозможно». С. Льюиса и особенно ярко выражена в «Гроздьях гнева» Стейнбека. Предоставив слово своим героям, Хемингуэй спрятал в подтексте собственное понимание развития событий в Испании, судеб испанского народа. Возможно, что Хемингуэй не был готов его сформулировать и воплотить в художественную ткань романа — сказывалось смятение в его взглядах на жизнь и судьбы человечества, которое, очевидно, связано с разочарованием Хемингуэя, вызванным поражением Испанской Республики, и свидетельствовало о приближении определенного кризиса в творческом методе и мировоззрении писателя. Не случайно последующие двадцать лет его жизни были менее продуктивными.
Нельзя забывать также и о том, что творческой индивидуальности Хемингуэя несвойственна эпическая широта и философичность, а социальные категории он всегда предпочитал переводить в план категорий этических.
При том, что роман о подвиге Джордана и испанских партизан не всеобъемлющ и не лишен противоречий, «По ком звонит колокол» по-своему отразил пафос борьбы испанского народа против франкистов, антифашистские чувства американского народа. И американские буржуазные критики, с удовольствием отметившие нечеткость и неясность философии истории Хемингуэя, встретили роман без всякого энтузиазма — им был неприемлем антифашизм Хемингуэя и Роберта Джордана. Альфред Кейзин в книге «На родной почве» заявил в 1942 г., что «По ком звонит колокол» относится к наименее значительным из работ Хемингуэя. Ведущие характеры совершенно нереальны», он называет даже эту книгу «неудовлетворительным романом». Аналогичные взгляды высказывают У. М. Фрохок и Эдмунд Уилсон. Особенно показательно, что Кейзин и Уилсон упрекают Хемингуэя в романтизме — они попросту не принимают высокий полет мыслей и чувств его героя — антифашиста Джордана.
Реакционная критика надеялась на возможность перехода Хемингуэя в свой лагерь, но просчиталась — Хемингуэй не отступил от своих антифашистских идеалов. В 1942 г. он выпускает антологию «Люди на войне», в которую включает лучшие произведения батальной литературы. В предисловии к этой книге он выражает свою ненависть к фашизму. Он осуждает и политику мюнхенцев, способствовавшую развертыванию мировой войны: «Война, — пишет он, — была вызвана шаг за шагом предательством демократий (Хемингуэй имеет в виду США, Англию, Францию. — Я. 3.) как раз тех стран, которые сражались или были готовы сражаться ради предотвращения ее».
Писателя беспокоит отношение западных союзников к СССР, он называет величайшей опасностью возможное разочарование народов Советского Союза и Китая по отношению к союзникам. Хемингуэй ни в коей мере не поддался той антисоветской пропаганде, которая раздувалась на Западе в конце 30-х — начале 40-х гг. и которой поддались многие литераторы США, и сохранил поразительную зрелость в оценке такого серьезного исторического события, как вторая мировая война.
Интересны относящиеся к тому же времени суждения писателя о литературном труде. Хемингуэй вновь обращается к проблеме факта в литературе, но решает ее иначе, чем в первых своих книгах 30-х гг. «Дело писателя, — утверждает он, — писать правду. Его критерий (standard) верности правде должен быть таким высоким, что его вымысел (invention), созданный на основе собственного опыта, должен дать более правдивую картину, чем любая фактография (anything factual). Ибо в фактах можно плохо разобраться, а когда хороший писатель пишет что-то, у него есть и время, и широта кругозора для того, чтобы создать нечто абсолютно правдивое». Осуждая фактографию, Хемингуэй, по существу, пересматривает по крайней мере некоторые из своих прежних суждений, подчеркивает важность и значимость художественного обобщения, и в этом сказывается творческий опыт зрелого Хемингуэя — автора романов «Иметь и не иметь» и «По ком звонит колокол». И вместе с тем здесь проявляются его новые художественные искания, тенденция к углубленному проникновению в суть факта, а не только в последовательность смены событий, чувств, переживаний.
В годы второй мировой войны писатель активно участвует в боях против фашистов. Живя на Кубе, он неоднократно на своей яхте выходил в море вместе с судами американского военно-морского флота на перехват немецких подводных лодок, а затем стал военным корреспондентом, высаживался вместе с американцами в Нормандии, воевал с фашистскими войсками во Франции и в Германии, одним из первых вместе с французскими франтирерами и партизанами вошел в Париж, сражался за его освобождение от немецких оккупантов.
В послевоенные годы Хемингуэй, в отличие от многих американских писателей, не поддался давлению антикоммунизма и реакции, атмосфере маккартизма.
Он жил преимущественно на Кубе и был свидетелем кубинской революции, к которой относился с большим сочувствием.
В 1950 г. была опубликована повесть «За рекой, в тени деревьев», рассказывающая о послевоенной жизни американского полковника и о его смерти.
Как справедливо отмечал И.А. Кашкин, повесть «либо самоповторение в виде прекрасных описаний охоты, ветра Венеции, прогулок по Венеции, воспоминаний о войне, либо, что хуже, — это самопародия, потому что как иначе оценивать по сравнению с трагической любовью «тененте» Генри и Кэтрин Беркли невразумительный роман старого полковника Кентвелла с девятнадцатилетней венецианской графиней (словно в насмешку названной автором Ренатой — Возрожденной), которую сам Кентвелл называет «дочкой». Но и в этой повести, которая не относится к лучшим достижениям писателя и которая им написана во время тяжелой болезни, он не скрывает своих антифашистских чувств, хотя они и не определяют основного пафоса повести, где главное место занимает проблема старости и смерти.
Одним из крупнейших произведений послевоенной литературы США стала замечательная повесть Хемингуэя «Старик и море» (1952), которая возвращала читателя к борьбе человека с природой, со стихией.
В этой повести Хемингуэй не затрагивает прямо проблему судьбы человека в обществе, так волновавшую его в 30-е гг. Она остается снова как бы в подтексте.
Гуманизм писателя выражен здесь в идее торжества старого рыбака над океаном, в победе над смертью, которую ему несли акулы и море. В послевоенные годы эта книга выделяется как произведение гуманистическое, проникнутое верой в человека, в его силы, и противостоящее литературе упадка, пессимизма и неверия, захватившей авансцену американской культурной жизни последних двух десятилетий.
Рассказывая о работе над повестью «Старик и море» корреспонденту журнала «Пэрис ревью» Джорджу Плимптону, Хемингуэй обронил фразу, поразительно точно передающую как отношение писателя к повести и своему творчеству, так и его место в литературе США XX века: «На счастье, у меня были хороший человек и хороший мальчик, а в последнее время писатели забывают, что еще есть такие вещи». Чуждый склонности к сатире, Хемингуэй был всегда поэтом хороших людей, и в этом отличительное свойство его человечности и гуманизма, его писательского кредо и призвания.
В последние годы жизни Хемингуэй много болел — сказывались фронтовые ранения и последствия воздушных катастроф, в которые он попал в 1954 г. в Африке. 2 июля 1962 г. писатель покончил жизнь самоубийством.
Не все написанное Хемингуэем опубликовано, не полностью издана его переписка, поэтому трудно судить о многих сторонах его идейной и творческой эволюции, особенно в последние двадцать лет после издания романа «По ком звонит колокол».
В 1964 г. вышла первая изданная посмертно книга Хемингуэя — автобиографическая повесть «Праздник, который всегда с тобой». Поэтично воспроизводит писатель атмосферу парижской жизни в годы своего литературного ученичества. В ней множество ярких наблюдений и тонких суждений о литературе. Она проникнута солнечными бликами первых творческих озарений писателя. Звучат и элегические мотивы: писатель не скрывает своего огорчения, что не все написал и сделал так, как, теперь ему кажется, он должен был писать и девать. Этими мотивами книга несколько напоминает один из лучших рассказов писателя «Снега Килиманджаро».
За последние годы увидели свет еще ряд посмертно опубликованных произведений писателя — роман «Острова в океане» (1970), африканский дневник «Лев Мэри» (1972), письма.
Каждая новая публикация Хемингуэя вызывает огромный интерес. Советский читатель не просто полюбил его книги — творчество американского писателя стало частью и нашего культурного обихода. Великий американец особенно близок нам «своим гуманизмом, своей неистощимой верой в человека.
Американские исследователи сделали многое для того, чтобы собрать ранее не публиковавшиеся статьи и очерки писателя. Все это позволяет нам сегодня глубже, шире представить масштаб интересов Хемингуэя — художника, мыслителя, публициста.
Но у Хемингуэя имеются не только поклонники, но и недоброжелатели. И как ни странно, именно в США последних больше, чем где бы то ни было. К их числу относятся и литературные критики. Например, в новом издании «Литературной истории Соединенных Штатов», опубликованном в 1974 г., известный американский критик Ихаб Хасан стремится доказать, что последние два десятилетия жизни Хемингуэй находился в творческом упадке. Говоря о посмертно опубликованном романе «Острова в океане», он называет Хемингуэя писателем, который оставался все «таким же воинственным романтиком в 60-е годы, каким он был и в 20-е». Однако к концу жизни он, по мнению критика, лихорадочно «боролся лишь с временем, да с аморфными и не поддающимися обработке рукописями».
Хасану, как мы видим, не нравится приверженность Хемингуэя своим взглядам и позициям: в этом он усматривает узость, даже отсталость. В своих оценках Хемингуэя Хасан отражает те тенденции в литературной жизни, которые сам писатель решительно не принимал. Речь идет о том, что в послевоенной американской литературе было утрачено ощущение реального героя, цельной личности. Общественная жизнь США конца 40-х — начала 50-х годов характеризовалась господством маккартизма; культура все больше становилась коммерческой, и выражением этого была «массовая» беллетристика, подделка под настоящую литературу. Эти годы вызывали разочарование у многих американских писателей, не видевших в реальной действительности ничего, что было бы способно противостоять антигуманным и стяжательским ценностям буржуазного мира.
Хемингуэй в литературе США XX века выделяется постоянством своих привязанностей и интересов. Он ненавидел войну, насилие, ложь, любил цельных, мужественных людей. В его жизни осталось, как живая и неумирающая память, детство в лесах на берегу озера в родном Мичигане. Бессмысленность гибели миллионов людей на фронтах первой мировой войны, героизм испанских республиканцев — все, что было им пережито, запечатлено и в его книгах.
В литературу нашего столетия Хемингуэй вошел как замечательный художник-реалист, активно отстаивающий необходимость писать правду и только правду. Если в 20-е гг. правдивость в искусстве для Хемингуэя была связана, прежде всего, с личным опытом, то уже к концу 30-х гг. он мудро и глубоко формулирует свое эстетическое кредо реалиста-писателя.
Этот вывод, который писатель сделал в предисловии к антологии «Люди на войне», изданной в 1942 г., приобретает новые, еще более четкие очертания в поздних высказываниях Хемингуэя, особенно в его посмертно опубликованном африканском дневнике.
От поэтики факта и правдоподобия Хемингуэй переходит к поэтике правды жизни — глубокого реализма. И вместе с тем реализм Хемингуэя своеобразен. Для творческой индивидуальности писателя характерно и мужественное романтическое начало. В этом смысле он сродни Джеку Лондону, который также сочетал глубокий реализм с величайшей симпатией к людям волевым, мужественным и смелым. Хемингуэй, однако, нигде не высказывал своего отношения к Джеку Лондону и лишь в первых своих публикациях, которые относятся к 1916 г., откровенно подражает ему.
Дело здесь, конечно, не в том, что юный Хемингуэй увлекался Джеком Лондоном, который тогда был в рассвете славы. Творческая манера Хемингуэя и Джека Лондона совершенно различна. Богатый метафорический стиль Джека Лондона не похож на аскетическую манеру письма Хемингуэя. Но обоих художников объединяют восхищение настоящим человеком, высокий и активный гуманизм.
Среди героев Хемингуэя мы видим людей разных — удачливых и неудачливых, тех, кто потерпел поражение в жизненных бурях, как лейтенант Генри в романе «Прощай, оружие!», или погиб непобежденным, как Роберт Джордан из романа «По ком звонит колокол». Но всех их отличают мужество, стойкость, постоянное горение и высокая нравственность.
Сегодня Эрнест Хемингуэй напоминает нам об этом. Мы чтим в Хемингуэе необычайно одаренного художника, писателя-гуманиста, правдолюбца, глазами которого читатели мира увидели на фоне грандиозных революционных, героических и трагических событий XX века величие настоящего человека.
Значение творческого наследия Хемингуэя выходит за рамки американской литературы. Гуманистическими исканиями настоящей жизни, настоящего, хорошего человека, — исканиями, которые привели писателя к замечательным художественным достижениям и открытиям, Хемингуэй завоевал почетное место в мировой литературе XX века.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"