Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Интервью с Иосифом Григулевичем

Я напрашивался на интервью к «обычному» полиглоту, знающему 14 языков, а попал к легенде. Разве мог я предположить, что собрался «распотрошить» в интервью самого неуловимого разведчика века, о существовании которого в свое время знали только два человека – Сталин и Берия.

Григулевич еще сомневался:

– Повторите вашу фамилию, молодой человек. Я не расслышал…

– Рыков. Сергей Рыков…

Трубка зашуршала тишиной. Через паузу Григулевич ответил вопросом:

– Полчаса вам хватит?

– Еще как!

Мы проговорили часа три, а потом встречались еще дважды. Но до этого были престижный дом на Кутузовском проспекте; клацающая, как в тюремной камере, лязгающая холодным металлом дверь старенького лифта и огромное волнение перед встречей…

Дверь мне открыла жена Григулевича – яркая стройная испанка. Она и меня приняла за испанца, поприветствовав по-испански.

Из глубины длинного коридора вышел Иосиф Ромуальдович Григулевич, а в недавнем прошлом посол Коста-Рики в Ватикане, Италии и Югославии Теодор Бонефиль Кастро – единственный в истории разведок мира нелегал, возглавлявший посольство другого государства. Нелегал, которому до сих пор нет равных по объему и значению переданной информации.

Рыков в гостях у «охотника» за Троцким – чем не интрига?!

Но тогда, 40 лет назад, пожимая мягкую ладонь ученого, журналиста, писателя (автора более тридцати книг), видного общественного деятеля, крупнейшего в Европе специалиста по истории и этнографии стран Латинской Америки, редактора журнала «Общественные науки», члена-корреспондента Академии наук СССР, доктора наук, одного из основателей Института стран Латинской Америки, полиглота Григулевича, я и не предполагал, с кем имею дело.

Григулевич по-испански попросил жену приготовить нам кофе. И пригласил в кабинет. Как только я утонул в глубоком кресле, Григулевич вышел. Ходил он тяжеловато, почти волоча ноги по паркету, будто крадучись, шаркая тапками, как полотер. (Много лет спустя, когда я узнал, с кем беседовал за вкусным ароматным кофе на Кутузовском проспекте, я предположил, что Григулевич «по старой доброй привычке» профессионала оставил меня одного для того, чтобы понаблюдать из соседней комнаты, как я буду себя вести. Возможно, бред воспаленного фильмами «про шпионов» мозга, но мои похожие встречи в дальнейшем с другими непростыми людьми подтвердили, что «фантазии» имеют право на жизнь.)

Хозяин вышел, а я разглядывал его кабинет. Океанский, в половину кабинета письменный стол, заставленный пирамидами книг на всех языках мира, журналами, рукописями…

Две стены книг от пола до потолка (всего их у Григулевича было более пяти тысяч томов), экзотические фигурки и маски вдоль полок… Подлинник Марка Шагала с автографом художника. Книги, подписанные Фиделем Кастро, Нерудой, Мориаком, Моруа…

Портрет Гарибальди. Фотография в изящной рамке – Григулевич рядом с Хемингуэем. Еще фотография – Григулевич и Нуньес Хименес (бывший президент Академии наук Кубы) рубят тростник. (Иосиф Ромуальдович Григулевич подарил этой академии более двух тысяч томов уникальных книг из своей домашней библиотеки.) Просьба, написанная на испанском и выставленная под стеклом на самом видном месте: «Por favor, no molestar! Silencio» («Прошу не мешать! Тише!»).

В этой семье говорили в основном на испанском. А могли бы, как хозяин дома, на английском, немецком, французском, итальянском, польском, литовском, латинском… И даже тюркском. Но в отличие от главы семьи такого количества языков здесь никто не знал.

Я до сих пор очарован судьбой этого человека, о котором после его ухода можно писать все или почти все, что знаю.

Иосиф родился в Литве в семье караимов. Родной язык – кипчакский. Еще подростком ушел в революцию. Сидел в одной тюремной камере с народным поэтом Белоруссии Максимом Танком и немецкий язык учил, читая в подлиннике работы Маркса. Эмигрировал в Польшу. Учился в высшей школе социальных наук в Париже, работал во французском коммунистическом журнале. Участвовал в антифашистском движении, выступал на рабочих митингах вместе с Жаком Дюкло, Анри Барбюсом, соратником Маркса Шарлем Рапопортом… В Париже он был уже не Юзик, как называли его близкие, а Мартин Эдмонд Антуан.

По заданию Коминтерна в августе 1934 года сел на пароход в Шербурге, пересек Атлантику и высадился в Буэнос-Айресе. В то время в Аргентину переехали и родители Григулевича, выдавленные из Литвы режимом ненависти к малочисленному народу.

В Аргентине Иосиф (а тогда Хосе Окампо) работал в Международной организации помощи борцам революции. Прилично зная испанский, Григулевич выучил все основные диалекты народов Латинской Америки. В Венесуэле (допустим) он безукоризненно общался «по-венесуэльски», в Боливии – «по-боливийски», Мексике – «по-мексикански»… Здесь же встретил свою первую любовь. Родился сын, который много позже погиб…

Когда в 1936 году начался фашистский мятеж генерала Франко, Григулевич стал членом Комитета помощи республиканской Испании. На помощь республике поспешили добровольцы из многих стран мира, и Григулевич (носивший в то время, разумеется, уже совсем другое имя) обратился с просьбой в ЦК компартии Аргентины разрешить ему поехать в Испанию сражаться на стороне республиканцев. Посол Испанской Республики в Буэнос-Айресе, известный писатель, католик-антифашист Осорио-и-Гальярдо поставил визу в его паспорт, Григулевич нанялся помощником повара на греческий пароход, отплывающий в Антверпен, и через Париж, Тулузу и Барселону добрался до Мадрида.

В Мадриде работал адъютантом по международным вопросам при начальнике штаба армии Мадридского фронта.

Здесь он впервые познакомился с Эрнестом Хемингуэем, тогда еще не очень знаменитым в СССР, но уже прогремевшем на Западе. Было это во время сражения под Гвадалахарой: ночь, бой, ливень. Раскаты канонады. Сотни пленных итальянцев фашистской дивизии генерала Бертонцолли. Около группы пленных – толпа любопытных. И среди них – плотный, коренастый человек в коричневой куртке на молнии. Человек заговорил с пленными итальянцами, и Григулевич удивился, как хорошо он знает язык, – пленные были крестьянами из Сицилии и потому говорили на своем, сицилийском диалекте. Кроме того, и по-испански человек в куртке говорил неплохо.

Это был Эрнест Хемингуэй. Потом они встречались еще несколько раз. В последний раз Григулевич видел старика Хэма в 1960 году на Кубе, на вилле писателя. Вспоминали Испанию. Иосиф Ромуальдович, помню, тоже был очарован личностью писателя, хотя рассказывал о нем с доброй иронией: Григулевич практически не пил спиртного, а великий Хэм любил приложиться. Хэм пил водку, полоща ей горло, что шокировало Григулевича. Пил и нахваливал. А когда уже «набрал высоту», решил похвастать знанием русского языка.

– Знаешь, Иосиф, сказал Хэм, – какое слово я выучил по-русски на всю жизнь?

И в очередной раз, прополоскав рот водочкой, торжественно выдал по слогам. – Гов-но!

Прости, читатель, за пикантную деталь, но в устах великого человека и глупость становится великой.

В тот день Хемингуэй написал 600 слов своего очередного романа и считал, что поработал продуктивно. (Американские писатели и журналисты уже в то время считали написанное не по строчкам, а по количеству слов.) Хемингуэй работал, стоя босиком в ящике с землей, что немало удивило Григулевича. Землю в ящике менял писателю негр. И еще одна подробность, удивившая гостя: оба туалета на вилле Хемингуэя были заставлены полками книг. Причем в одном туалете была подборка приключенческой литературы, а в другом – литература о путешествиях.

Вообще, и Хемингуэй был большим книгочеем. Весь его дом был уставлен шкафами с книгами. Книгами и чучелами животных.

Сергей Рыков, Источник: http://www.tribuna.ru/other_sections/history_club/o_nem_znali_tolko_stalin_i_beriya/