Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй

На правах рекламы:

Дом из бруса цена бруса ключ — и бань из бруса, фундаментов. Г. Кемерово и область (skandirus.com)

 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Биограифя Эрнеста Хемингуэя - Глава 4

Эрнест Хемингуэй. Биография

Отправиться в послевоенную Европу с очаровательной женой, имея кипу рекомендательных писем и достаточно денег на несколько месяцев недорогой жизни, было воплощением мечты молодого автора. Эрнест уже считал себя писателем, так же как и корреспондентом газеты. Описание событий в Шарлеруа во время его медового месяца раскрывало его именно с этой стороны. Высказывания могли принадлежать только Эрнесту или его близким друзьям. Он исписал стопы бумаги. И хотя в тот момент ему удавалось продавать статьи только газетным изданиям, дела шли прекрасно. С любовью Хэдли и ее энтузиазмом он имел достаточно причин для самоуверенности.

Париж стал их первым пристанищем в первые полтора года жизни в Европе. Они путешествовали налегке, оставив большую часть своего имущества в Оук-Парк. Наш практичный отец настоял на том, чтобы отослать им посылку с продовольствием. А мать, по-своему еще более практичная, сделала им подарок в виде чека. В Нью-Йорке они встретили друзей и получили другие прощальные подарки. Затем они взошли на борт старого французского лайнера «Леополдина».

Вояж через Северную Атлантику в середине декабря был нелегок из-за сильных ветров и холода. Но это было забавно. Хэдли с ее игрой на фортепьяно пользовалась большой популярностью. Эрнест провел три боксерских раунда с Генри Кадди, боксером среднего веса из Солт-Лейк-Сити, который тоже направлялся в Париж для участия в серии боев. Рассказывали, что Хэш заботилась об Эрнесте как о настоящем чемпионе, во время поединков она обтирала его губкой и ободряла в перерывах между раундами. На одном из матчей на борту судна Эрнесту поступило предложение. Кадди, пораженный его великолепной техникой, настойчиво рекомендовал Эрнесту профессионально заняться боксом во Франции. Эта похвала доставила Эрнесту особое удовольствие.

Когда борт парохода коснулся пристани в Виго, Эрнест написал домой о своих впечатлениях о гавани, о больших косяках тунца, выпрыгивающего на шесть с лишним футов из воды, преследуя сардин. Он рассказывал, как произошла встреча с китом, недалеко от мыса Финистер, и отметил, что в гавани Виго во время войны неоднократно прятались немецкие подводные лодки. А еще Хэш говорила по-французски с тремя аргентинцами. Они были просто без ума от нее.

Они сошли на берег в Ле-Харв и приехали в Париж за три дня до Рождества. В отеле «Джакоб» они сняли апартаменты, а Эрнест дополнительно снял маленькую комнату на четвертом этаже. Там он мог работать совершенно уединенно. Обустроившись наконец, они оба слегли от простуды и воспаления миндалин.

В первую неделю января Эрнест написал, что они с нетерпением ожидают переезда в небольшую квартиру на улице Кардинала Лемуана. Там Хэдли могла играть на фортепьяно и работать над некоторыми произведениями Скрябина. Париж взволновал ее, она полюбила его жизнь. В своих восторженных письмах нашей семье она с восхищением описывала целые обеды, за которые нужно было заплатить всего семь или восемь франков, это около шестидесяти центов, и завтраки, состоящие из отменного кофе с горячим молоком и рогаликами, которые были еще дешевле.

В то время Париж был снова настоящим раем для художников и писателей, как это всегда неожиданно случалось на протяжении нескольких веков. После каждой войны и повсеместно прогрессирующей инфляции Париж становился особенно привлекательным для личностей, желавших вести недорогой образ жизни и занимавшихся изящными искусствами или мечтавших о таком занятии.

Американцы и англичане, жившие в то время в Париже, скоро перезнакомились друг с другом, как будто они находились в Сохо или Грин-Виллидж. С помощью их друга Шервуда Андерсона, уже известного и хорошо публикуемого писателя Среднего Запада, Эрнест и Хэдли были хорошо информированы о выдающихся личностях еще до своего приезда.

Они скоро встретились и подружились с Сильвией Бич, владевшей книжным магазином «Шейкспиар энд компани». С помощью рекомендаций Андерсона они познакомились с Гертрудой Стайн, Элис Токлас, Эзрой Паундом, Льюисом Галантиром и некоторыми другими серьезными людьми, а также со многими шарлатанами и дилетантами.

Во время первых трех месяцев пребывания в Европе Эрнест совершил непродолжительную поездку в Швейцарию. Он привез оттуда достаточно материала и вскоре отправил несколько толстых конвертов с уже подготовленными статьями. В конце марта его попросили из офиса в Торонто отправиться в Геную для подготовки репортажей о европейской экономической конференции. Это обернулось работой в течение двух месяцев и способствовало дальнейшему укреплению его репутации в газете, в которой его статьи под собственным именем начали появляться ежедневно. Редакция газеты «Стар» повысила его статус до иностранного корреспондента и начала платить семьдесят пять долларов в неделю плюс затраты на подготовку материала.

Эрнесту очень нравилась работа в газете. На конференции он повстречал Муссолини, Линкольна Стеффенса, Макса Бирбома, Макса Истмана и других. По возвращении в Париж у него опять разболелось горло, но в своих письмах он радостно сообщал, что день на Первое мая выдался спокойным, хотя оппозиционеры застрелили двух полицейских. Он рассказал о встрече с Ллойд Джорджем, Чичериным, Литвиновым и добавил, что хотел бы поехать в Россию по заданию газеты. Но эту поездку ему так и не удалось осуществить.

Он жаловался на отвратительную погоду, ведь дожди всегда действовали на Эрнеста угнетающе. Но в то же время с восхищением описывал прилегающую к Парижу местность с полями, где обитало много больших черно-белых сорок, прогуливающихся вдоль борозд, оставленных плугом, а в одном из своих походов он видел клеста. На него произвели впечатления леса, лишенные низкорослых кустов. Вместе с Хэш он прошел около сорока миль по лесам Шантильи и Компьена, видел оленей, дикого кабана, лис и зайцев. Они ели пирог из мяса дикого кабана с морковью, луком и грибами, с чудесной коричневой корочкой, и Эрнест мечтал о хорошей охоте на птиц осенью. Наблюдая восстановление городов на востоке Франции, Эрнест отзывался о новой французской архитектуре как о безобразном творении.

В то время он работал на своей портативной пишущей машинке марки «Корона», обычно стоявшей на кровати и бывшей в довольно плачевном состоянии, но, тем не менее, печатающей. Для написания воспоминаний об однообразной скучной работе в «Кооперейтив коммонвелт» в «Уэллс-бил-динг» на Уэллс-стрит, 128, в Чикаго год назад, он использовал чистую оберточную почтовую бумагу второго класса, чтобы сообщать нам вести из Европы, какими он их видел. Его парижская квартира была прекрасным местом, отстоящим на двенадцать месяцев от того времени, когда он с надеждой откладывал лиры на поездку в Европу, ненавидя свою прежнюю работу.

Несколько недель спустя Эрнест и Хэш отправились в Монтрё на ловлю форели вместе с другом Эрнеста, майором Дорман-Смитом. Они решили пройти через ущелье Сент-Бернар до Италии, прежде чем возвратиться в Париж. Он писал, что местность вокруг Монтрё поражала воображение. Они взбирались на Кап-о-Муан, коварную крутую возвышенность, что позволило им спуститься вниз по снежным склонам лишь присев и оттолкнувшись. В нижней долине цвело множество нарциссов, и он сообщил, что чуть ниже линии снегов он видел прекрасных куниц.

Эрнест был полон энтузиазма половить на искусственную наживку в долине Роны, где вода была достаточно чистой, чтобы обмануть форель. Он прибавил в весе, который потерял за время последней болезни, но горло по-прежнему беспокоило его. Вопреки всему тому, что врачи могли сделать для него, Эрнест говорил, что оно, вероятно, будет терзать его всю оставшуюся жизнь. Однако он заметил, что Хэдли выглядит здоровой и загорелой, подобно индейской женщине.

Вот так обстояли дела, когда Эрнест наконец получил мандат от газеты «Стар», дающий ему право на поездку в Россию. Ему также выдали чек на большую сумму на всевозможные расходы, и он был готов к освоению новой территории, однако весь проект был отменен руководством без всяких объяснений.

В то лето Эрнест продолжил написание рассказов, казавшихся ему важными. Он изложил на бумаге некоторые самые сильные впечатления о Северном Мичигане. Он также перенимал опыт у Гертруды Стайн, с которой регулярно обсуждал свою работу. Он узнал о рискованных затеях некоторых людей в издательской области, набравшихся решимости основать периодические журналы с небольшим тиражом. Эрнест слушал очень внимательно. Ему казалось, что публикации в этих журналах могут быстро принести признание, правда довольно позднее.

В июле того года Эрнест и Хэдли совершили длительную поездку по Германии вместе с Биллом Бердом из «Консолидейтед пресс» и его женой. Было потрачено много времени на рыбалку и подготовку материала дла журналов. Они использовали любой удобный случай покинуть городское пекло и выбраться на природу. Из Триберга Эрнест написал семье о том, как они прекрасно проводят время, о Хэш, поймавшей три большие форели первый раз в своей жизни, о себе с Биллом, ежедневно вытаскивавших по нескольку рыб.

Его особенно шокировала экономика при страшных темпах инфляции. Он отметил, что из-за продолжения падения немецкой марки у них сейчас фактически больше денег, чем было несколько недель назад, и если они пробудут там еще некоторое время, то, скорее всего, смогут жить, не причиняя ущерба своим сбережениям. С этим письмом он прислал для отца несколько немецких купюр. По его словам, на шестьдесят две марки, присланные им, можно приобрести шесть кружек пива, десять газет, пять фунтов яблок или сходить в театр. На него произвела впечатление высокая художественность исполнения банкнот. Еще он добавил, что хотел отослать еще несколько купюр, но потратил их.

В том месте, где они находились, было больше холмов и лесов. Во Франкфурте они взяли лодку и прошли вниз по Рейну до Кельна. Там его британский друг примкнул к своему полку. После Эрнест и Билл планировали вернуться в бизнес и продолжать зарабатывать написанием статей.

В то лето я написал Эрнесту первое в моей жизни письмо в Европу. Как и большинство писем поклонников, это было просящее о чем-то письмо и предлагающее взамен лишь благодарность и признательность. Я был очарован немецкими деньгами, присланными Эрнестом домой. Я написал, что отец согласился оплатить почтовые расходы, если я нацарапаю несколько строк моему старшему брату в Германию или Францию. Я спросил, не будет ли он так любезен прислать мне несколько неиспользованных почтовых марок. Я только что начал собирать коллекцию, а он был единственным, кого я знал в той части света, кто мог прислать непогашенные марки.

Эрнест ответил очень добрым письмом вместе с пакетом изумительных марок из Италии, Франции, Бельгии и Люксембурга. Это продвинуло меня далеко вперед в моем коллекционировании, дало дополнительные знания по географии, и я стал еще больше восхищаться своим старшим братом.

Позже мы говорили о немецких деньгах, которые, по выражению отца, «катились ко всем чертям». Я снова написал Эрнесту, попросив его при возможности выслать еще этих диких немецких купюр. Он прислал мне целый альбом великолепных образцов валюты, слишком медленно выходящей из-под печатных станков, чтобы не вызывать инфляцию. Я поблагодарил его за это, когда в следующем году он приехал домой из Торонто как раз к Рождеству.

– Эта коллекция денег довольно внушительная, не так ли?

С благодарностью в голосе я произнес, что это настоящее чудо.

– Придержи ее, – сказал он, – она стоит всего ничего сейчас, но кто знает, что будет потом.

Той осенью чрезвычайная занятость разлучила Эрнеста и Хэдли на несколько недель. Редакция газеты «Стар» направила его в Константинополь, где в районе Трейс ожидалась атака турецких формирований против греческой армии. Ситуация могла дать начало новой крупномасштабной войне, и это назначение было идеальным для молодого писателя, желавшего знать больше о насилии и жестокости.

Перед отъездом Эрнесту удалось добиться по знакомству того, чтобы взять интервью у Клемансо, премьер-министра Франции во время войны, лично убившего много людей на дуэли. И хотя его материал изобиловал ценными заявлениями и цитатами, редакция «Стар» не использовала его. Эрнест так негодовал, что отказался на будущее заниматься подготовкой интервью, тем более что из-за этого придется быть вдали от Хэдли.

До своего отъезда в Турцию Эрнест связался с Фрэнком Мейсоном, возглавлявшим бюро INS в Париже. Он попросил разрешения подготавливать дополнительный материал для INS под псевдонимом Джон Хэдли. Мейсон согласился компенсировать все затраты. Это дало возможность Эрнесту зарабатывать вдвое больше на одном и том же материале.

У него была полная свобода в выборе мест сбора информации для подготовки статей. Разговоры о прекращении военных действий в Турции не представляли большого интереса для освещения. Но сами сражения были темой дня. Там были другие корреспонденты и военные наблюдатели, державшие руку на пульсе событий, но они не могли толком изложить свои знания для публикации.

Эрнест быстро завел знакомства с людьми, наиболее осведомленными о происходящем, которые могли свободно говорить, поскольку их высказывания приводились не дословно. Он не придавал значения бесконечным спорам о политике в высших эшелонах власти, допуская, что обе стороны умело прибегают к дипломатическим уловкам, чтобы не допустить потери контроля над нефтью Ближнего Востока. Он подготовил к публикации прекрасный материал о местном населении, их условиях жизни и о том, что происходит с ними во время этой битвы за нефть.

Следуя за армиями в западном направлении через Трейс, Эрнест узнал, какое жуткое несчастье несет в этом веке война людям, занимающимся сельским хозяйством. Продвигаясь по территориям, оккупированным войсками, он в конце концов достиг мест, где страдало мирное население. То, что предстало его глазам, и ужас, проникший в его сердце, позволили в дальнейшем так ярко описать события, что многие читатели были в шоке. Но его наблюдения еще раз доказали ему, что самое главное в жизни – это писать правдиво. Он был убежден, что лучший способ сделать что-то для изменения условий жизни людей – это показать все эти вещи так отчетливо, как он только способен, чтобы люди везде воспылали страстью действовать. Это было началом формирования его жизненного кредо. Годы спустя он развил его до классического принципа моральной ответственности.

Если его травмировали какие-то международные события или личные обстоятельства, он обычно оценивал свое отношение к этому следующей фразой:

– Если ты чертовски хорош во всех отношениях, все вокруг – это твой собственный чертов недостаток.

Это утверждение всегда провозглашалось четко и с абсолютным внешним спокойствием.

Когда в октябре Эрнест вернулся в Париж, он и Хэдли стали наверстывать упущенное за период его отъезда время. Это был прекрасный сезон. Хэдли с нескрываемой радостью писала нашим родителям: «Я не знаю никого, кто был бы так рад возвращению другого!»

С большой гордостью она сообщила, что, по ее мнению, он завершил великолепную писательскую работу по месту его предписания, и спросила, видели ли его родители большое предисловие к первой из серии его статей.

За свою славу Эрнесту пришлось заплатить большими неудобствами. У него опять разболелось горло, и вдобавок он слег от лихорадки на столь длительный период, что хинин стал частью его диеты. А следы от укусов покрывали все его тело, и к тому же ему пришлось остричь свои волосы очень коротко, чтобы извести всю поселившуюся там живность. Кроме всего, ему предстояло сделать кучу работы при очень скромных финансах, в условиях, когда не было ни дружеского участия, ни слова поддержки. В дополнение ко всему ее письма постоянно не доходили из-за почтовой неразберихи, и им обоим было очень плохо. Но теперь все позади, и они снова были вместе. Хэдли сделала немыслимое для приведения в порядок квартиры, а Эрнест был просто без ума от этого. Он привез прекрасные бусы из бисера, янтаря, а еще из черного коралла с серебром, принадлежавшие одному из бывших приближенных русского царя, а сейчас портье в Константинополе.

Но Эрнест скоро получил новое назначение. Новая работа заключалась в добывании новостей по очень трудной теме – мирной конференции в Лозанне. Как человек, реально понимающий обсуждаемые проблемы Греции и Турции, Эрнест обладал исключительным пониманием ситуации для подготовки материала.

С помощью Хенка Уэлза из газеты «Чикаго трибьюн» Эрнест, находясь на конференции, поработал в качестве репортера и для «Универсал ньюс». Это было неоценимо, поскольку Швейцария была дорогой для жизни страной. Газета «Стар» оплачивала все счета по затратам, одобренным ею, но всегда после их утверждения и с большой задержкой. На конференции иностранную прессу читали все делегации, как индикатор общественного мнения. Никто не доверял репортерам, бравшим неофициальные интервью. Результаты разочаровывали. Хотя все понимали, что происходит, никто не мог заявить об этом гласно и подтвердить документальными доказательствами.

Билл Райал из «Манчестер гардиан» многое поведал Эрнесту о политических маневрах. Райал был в прошлом пехотным офицером и хорошо знал, как работает министерство иностранных дел Великобритании. Он знал толк в человеческих мотивах, включая холодную, расчетливую борьбу за власть, скрывавшуюся за льстивыми жестами. Позже, используя псевдоним Уильям Болито, Райал показал миру глубину своего понимания в книге «Двенадцать против богов». Он уяснил для себя и побуждал других идти таким путем. Эрнест дискутировал с ним, пил вместе с ним и стал его большим почитателем.

Как раз перед Рождеством Хэдли собрала газеты Эрнеста, его короткие рассказы и часть романа, над которым он работал уже длительное время. Упаковав рукописи в один чемодан, она взяла небольшую сумку с личными вещами и, покинув квартиру, отправилась вместе с мужем на праздники в Швейцарию. Она прибыла туда, но без багажа. Чемодан с рукописями, по всей видимости, был украден на железнодорожном вокзале в Париже.

Эрнест прилагал все усилия для поиска пропажи. Но все было тщетно. Вероятно, вор не умел читать по-английски и, несомненно, был расстроен тем, что добычу тяжело будет продать. Скорее всего, он уничтожил содержимое, как никчемный улов. В конце концов Эрнесту пришлось смириться с потерей. Позже он говорил об этом как о самом досадном событии за всю его жизнь.

После отпуска Эрнест написал несколько характерных очерков о различных участниках конференции в Лозанне. Он запечатлел турок, русских и их тайную полицию, итальянцев с их фашистскими устремлениями, и особенно Муссолини. Затем они вместе с Хэдли отправились в Рапалло поговорить с Эзрой Паундом.

Эзра познакомил Эрнеста с Робертом Макалмоном, еще одним американцем. Макалмон был владельцем небольшого газетного издательства и только что опубликовал первые части его «Кантос». После непродолжительного общения с Эрнестом Макалмон заинтересовался его работой. Это был невероятно печальный момент, когда Эрнест вынужден был объяснить то, что практически все его труды были потеряны. Остались только несколько поэм и разрозненные обрывки других произведений. Но его беседа с Макалмоном была содержательной. Они произвели друг на друга приятное впечатление и пришли к мнению о том, что их сотрудничество принесет взаимную пользу. Все так и получилось в тот год.

Несмотря на все препятствия, в Кортина-д'Ампеццо, что в Итальянских Альпах, можно было прекрасно покататься на лыжах. Перед возвращением в Париж Эрнест и Хэдли насладились несколькими неделями счастливой жизни. По возвращении туда Эрнест узнал о том, что бабушка Хемингуэй умерла. Искренне сожалея, он написал дедушке, что для него невозможно поверить в это, что она была не тем человеком, который мог покинуть их навсегда. Когда он закончил письмо, то вышел на улицу и в одиночестве напился.

В марте редакция «Стар» поручила ему подготовить серию рассказов о Руре и французской оккупации. Эрнест написал семье и подробно поведал о своих планах, намерениях и дальнейшей деятельности. По его словам, новая серия рассказов была запланирована в виде двенадцати статей для ежедневного издания «Стар» и должна была появиться в середине апреля. Он писал отцу, что рад получать от него письма, и извинился за то, что не может писать чаще. Он рассказал о тридцати восьми часах, проведенных в поезде, и о том, как это было изнурительно. В тот год он проехал на поезде около десяти тысяч миль, побывав в в Константинополе, три раза в Италии, шесть раз совершая поездки от Швейцарии до Парижа и обратно. Он был сыт по горло этими путешествиями.

После цикла статей о Руре Эрнест погрузился в работу над своими собственными сочинениями, восстанавливая по фрагментам часть работы, потерянной в том злополучном чемодане. Подготовка к публикации Макалмоном его первой книги «Три рассказа и десять поэм» шла полным ходом. А Билл Берд заставил его собрать вместе зарисовки и рассказы для будущей книги под названием «В наше время». Тем летом Эрнест не только корректировал для печати свои публикации, но и работал над новым материалом.

В июне он поблагодарил в письме отца за журналы по охоте, которые тот высылал регулярно. Эрнест сказал, что они вместе с Хэдли читали их лежа в кровати, и у него вновь пробудилось желание поехать половить рыбу на Стуржн, Блэк или какую-нибудь другую северную реку.

Он написал о том, что они вместе с Эзрой Паундом видели знаменитого негра Баттлинга Сики. Эрнест верил в то, что он станет чемпионом мира по боксу. Он говорил о том, что надеется увидеть больше боев, если только закончится дождь, который превращал Париж в «совершенно противный город».

В его письме отцу были строки о том, как он жил с группой тореадоров, когда находился в Испании, и этот опыт пригодится ему в написании хороших рассказов. Он собирался выступить в роли пикадора, но правила того времени запрещали это. Тем не менее, писал он, если бы им с отцом случилось оказаться наедине с быком, он показал бы, на что способен.

Эрнесту было очень приятно узнать о том, что семье понравились его франко-германские статьи. После того как он опубликовал девять статей, редакция «Стар» телеграфировала ему с просьбой о продолжении. Так что всего он написал одиннадцать и был убежден в том, что они были подготовлены отлично и правдиво доносили события до читателей.

В конце июля 1923 года Макалмон в Дижоне на востоке Франции отпечатал первые экземпляры книги «Три рассказа и десять поэм». Она вышла маленьким тиражом, всего триста экземпляров. Но это уже была книга, и ее выставили на продажу. Сейчас, почти сорок лет спустя, каждый сохранившийся экземпляр этого издания оценивается в несколько сотен долларов, а то и дороже. Библиотека конгресса хранит эти экземпляры в коллекции редких книг.

Когда книга вышла, Хэдли была уже на шестом месяце беременности. Чтобы обеспечить квалифицированное медицинское обслуживание, а также американское или канадское гражданство для будущего ребенка, они решили, что будет разумнее всего отправиться в Торонто в конце августа. Там Эрнест надеялся договориться с руководством «Стар» о постоянной работе в газете.

К середине сентября Эрнест и Хэдли комфортно устроились в отеле «Селби» в Торонто. Оттуда Хэдли написала нашим родителям, что она и Эрнест решили сообщить нашим семьям приятные новости после благополучного переезда, чтобы они не беспокоились. Это казалось им лучшим способом предотвратить чувство тревоги, ведь в случае чего никто не смог бы им помочь.

В Торонто их радостно встретили старые друзья Эрнеста, они были готовы сделать буквально все для них. Они нашли квартиру в тридцати минутах езды на автомобиле от офиса «Стар», хотя и на краю города. Хэдли занялась меблировкой, подготовила белье и одежду для ребенка.

Новая квартира располагалась в Седава-Мэншенс, на Батхурст-стрит, 1599. На этот адрес отец отослал хранившиеся у него подарки, полученные в день венчания. На коробках было аккуратно помечено: «домашняя утварь поселенца», чтобы избежать таможенных пошлин.

Отец написал ответное письмо в большом волнении: «Я только что возвратился после недельного отдыха на севере и обнаружил ожидающие меня радостные вести. Я был в таком восторге и трепете! Я поздравляю вас обоих как родителей и хочу заверить, что сделаю все возможное для вас, если потребуется какая-либо помощь. Мне было так приятно получить письмо, написанное на борту судна, и я с волнением ждал адреса, чтобы написать вам до моего отъезда на север. Мне было особенно приятно получить весточку от Эрнеста. Получил ли ты вовремя большое письмо к твоему дню рождения? Мой мальчик, все это время я думал о тебе. Не забывай, что твой старый отец и мать любят тебя. Она будет очень рада услышать о тебе…»

10 октября 1923 года Хэдли родила прекрасного здорового сына. Они назвали его Джон Хэдли Никанор Хемингуэй. В это время Эрнест возвращался домой из Монреаля, где освещал визит Ллойд Джорджа. Пока обе семьи ликовали по поводу рождения Джона Хэдли и того, что Эрнест устроился на «хорошую работу» по эту сторону океана, Эрнест чувствовал себя несчастным.

Заместитель главного редактора газеты был наделен способностью сломать дух любому таланту в газетном бизнесе. Таким талантом он посчитал Эрнеста. Друзья Эрнеста Кранстон и Кларк давно перевелись в еженедельное издание «Уикли стар», где было меньше неприятностей, чем в редакции ежедневных новостей. Эрнест собирался поступить так же, и, если это не получится, он был готов покинуть эту «карусель», пока она сама не скинула его на землю.

7 ноября он написал семье благодарное письмо за чек, который, по его словам, был очень кстати в это очень трудное время. Он был в окрестностях Кобалта и Садбари около Гудзонова залива, где взял интервью у Каунта Апония, сэра Уильяма Листера, доктора Бантинга, а также Ллойд Джорджа. Еще он написал две интересные статьи про бой быков для еженедельника.

Рождение ребенка не очень изменило его. Он еще несколько месяцев назад высказал Гертруде Стайн мысль о том, что он еще слишком молод для отцовства. Нашим родителям он написал о том, что ребенок с его пронзительными воплями не что иное, как помеха, и ему кажется, что эти крики он будет слышать еще несколько лет.

Отец передал Эрнесту поздравления некоторых его учителей по колледжу. Что касается мистера Платта, Эрнест просил передать ему самые лучшие пожелания. Но в отношении Макданиела он сказал, что не видит причин выражать добрые чувства, поскольку этот тип не имеет больше власти над ним и не может причинить ему боль.

Погода вновь стояла отвратительная и подавляла своей унылостью. Он вспоминал, как прошлым летом он выезжал на Марн пострелять ворон, а потом подбил щуку из своего автоматического пистолета 22-го калибра. На открытом месте неподалеку от Трейс он за один день подстрелил более двадцати куропаток из своей двустволки 12-го калибра. Он говорил, что мечтает опять побывать в Испании. В Галисии были самые лучшие в Европе места для ловли форели. А Испания была лучшей страной, хотя он считал, что практически любое место интересно, если ты там еще не побывал. Возвращение в Канаду было ошибкой, и он жаждал исправить этот промах как можно скорей.

Как раз перед Рождеством Эрнест сообщил домой о том, что считает нецелесообразным для Хэдли перевозить ребенка в Оук-Парк. Они пришли к выводу, что ничто не должно помешать ее ухаживанию за сыном, потому что 19 января они отправляются в Европу, а переходить на кормление соской на время их путешествия было бы рискованно.

Эрнест один приехал в Оук-Парк всего лишь на два быстро пролетевших дня. Он торопился назад в Торонто, чтобы успеть вместе с Хэдли встретить Рождество. После скандала в офисе он разорвал все отношения с «Торонто стар» и вместе с Хэдли и маленьким Джоном сел на судно, отправляющееся из Монреаля во Францию. Хэдли была согласна с Эрнестом в том, что наиболее логичным действием для них стало бы возвращение туда, где жизнь дешевле, а друзья более открыты. Тем более, что его вторая книга «В наше время» (парижское издание 1924 года, небольшим тиражом в 170 экземпляров) была готова к публикации в ближайшие недели. Именно теперь Эрнест стал полностью рассчитывать на себя самого и свою способность выжить за счет писательского творчества. Он чувствовал, что, если он завершит все свои творческие задумки, результаты оправдают те времена, когда приходилось потуже затягивать пояс.

Без задержек они приехали в Париж и сняли недорогую квартиру на улицу Нотр-Дам-де-Шам, 113. По словам Хэдли, там «работал плотник, все было усыпано опилками, и Эрнест бросил ключи от своей пишущей машинки прямо на пол». Ему срочно нужно было проделать много работы, ведь сбережения после тех четырех беспокойных месяцев в Торонто могли подойти к концу до того, как он получит новые гонорары за свое творчество.

К апрелю им удалось навести порядок в делах. Хэдли написала матери и поблагодарила ее за несколько семейных фотографий. Описывая семейную жизнь, она сказала, что ребенок весь день спал в своей кроватке рядом с большим французским окном полностью одетым, как для прогулки. Он проснулся к моменту кормления розовощекий и смеющийся. На празднование шести месяцев со дня его рождения пришли Гертруда Стайн и Элис Токлас. Они подарили ребенку резиновые игрушки и прекрасную серебряную чашку для апельсинового сока. Затем взрослые удалились в гостиную, где перед обедом ели устриц и за белым вином произносили тосты.

Хэдли начала сожалеть о месте расположения их новой квартиры. Тут пересекались пути многочисленных друзей, а также происходили другие, приносящие беспокойства, встречи. Было слишком шумно для спокойной работы Эрнеста. Он писал по утрам, когда она готовила для ребенка, кормила его и купала. В полдень Эрнест проявлял заботу о Бамби, как они называли Джона Хэдли.

Эрнест и Хэдли ходили в теннисный клуб, а Эрнест еще два раза в неделю боксировал с Джорджем О'Нейлом в их квартире. Чтобы убедить мать и отца в том, что с ребенком все будет в порядке, Хэдли напомнила им о том, что Гертруда Стайн имеет диплом колледжа Джона Хопкинса по специальности акушера и каждые несколько дней она навещает их.

Она говорила о том, что Эрнест создал себе хорошую репутацию среди людей литературного мира. А Форд Мадокс Форд, редактор «Трансатлантик ревью», который учил Джозефа Конрада писать по-английски, сказал ему, когда Эрнест жаловался на то, что пройдут долгие годы, прежде чем имя человека прославится:

– Чушь! Ты станешь известным совсем скоро.

В то лето Форд Мадокс Форд провел очень успешное турне с лекциями по Соединенным Штатам. Проезжая по Среднему Западу, он позвонил нам домой. Он хотел поговорить с матерью о ее замечательном сыне и, естественно, был приглашен на чай прямо на следующий день.

Мистер Форд был не только большим человеком в литературном мире, но и физически представлял собой очень крупного человека. Он как башня возвышался над матерью, которая сама по себе была высокой женщиной, и казалось, что он весит не менее трех сотен фунтов.

– А это другой мой сын, Лестер, – сказала мать.

Мы обменялись торжественными рукопожатиями, а потом меня послали принести чай в гостиную. Это была приятная прохладная комната с темными дубовыми панелями на стенах. К чаю было подано много пирожных. Они говорили об Англии, которую мать так любила, о Франции, где она была непродолжительное время, и об Эрнесте. Пирожные были съедены, а чай выпит. Я снова поставил чайник, а в течение следующего часа его опять пришлось наполнять.

Выпив больше двенадцати чашек чая, мать рассказала мистеру Форду практически обо всей жизни Эрнеста в молодые годы. Она извлекла на свет экземпляры «Табулы», в издании которых он принимал участие во время учебы в колледже, показала его школьные книги и рассказала анекдоты, о которых даже я прежде не слышал. Когда наш обладающий утонченными манерами гость покинул нас, он остался в памяти как один из самых приятных собеседников, когда-либо посещавших наш дом.

В то лето Эрнест уехал в Испанию. С ним вместе были Макдоналд Огден Стюарт, Джон Дос Пассос и Боб Макалмон. Они все изрядно приняли спиртного и позабавились во время фиесты в Памплоне. Один инцидент, происшедший во время боя быков, попал на страницы газет в Штатах. «Чикаго трибьюн» по этому поводу писала следующее:

«Мадрид, 28 июля 1924 года. Два американских писателя, Макдоналд Огден Стюарт и Эрнест Хемингуэй, получили ранения от рогов быка во время проведения боя в Памплоне, куда они прибыли для участия в фиесте. У мистера Стюарта сломано два ребра, а мистер Хемингуэй получил ушибы. Жизни обоих вне опасности.

Мистер Стюарт, мистер Хемингуэй, Джон Дос Пассос и Роберт Макалмон являются американскими писателями, работающими в Париже. Они приехали в испанский город Памплона по случаю традиционного праздника. Там по традиции баррикадируют боковые улицы и в день представления гонят по центральным быков от станции до арены. При этом большая часть толпы людей мчится перед ними. Затем другой бык с замотанными рогами выгоняется на арену, где тореадоры играют с ним в догонялки.

По традиции в Памплоне ты не можешь стать настоящим мужчиной, если тебя не боднул бык. Для мистера Стюарта и мистера Хемингуэя первый день прошел успешно, но на второй день мистер Стюарт получил травму. Это произошло, когда он заявил о том, что может вскочить на спину быка, выдохнуть сигаретный дым ему в глаза, а затем повалить его. Главный тореадор представил мистера Стюарта в красном плаще, который он должен был надеть согласно правилам. Но во время рукопожатия бык рванулся к мистеру Стюарту, поднял его своими рогами, перевернул его, а затем подбросил в воздух и попытался вонзить в него рога. Мистер Хемингуэй поспешил на помощь мистеру Стюарту и тоже пострадал от разъяренного быка. Но бандаж на рогах животного спас его от смерти».

Другие чикагские газеты, а также «Торонто стар» вскоре вышли со своими статьями, и история приобрела новые подробности. Отцу нравилось опьяняющее чувство «целый день находиться в осаде друзей» Эрнеста. Отдавая сотруднику «Трибьюн» Полу Аугсбургу фотографию Эрнеста, сделанную в Милане в декабре 1918 года, он заметил:

– Эта фотография сделает честь любой газете. Если каким-то образом придут еще известия по телеграфу, то дайте мне знать об этом и в ваших руках будет настоящая сенсация.

Ни у одной восходящей звезды Голливуда не было лучшей семейной поддержки в этот момент его карьеры.

В тот год, кроме работы над своим собственным материалом, Эрнест периодически уделял время для «Трансатлантик ревью» Форда Мадокса Форда. Он работал неоплачиваемым заместителем редактора, читая и корректируя рукописи и, в свою очередь, был полезен в этом качестве помогавшим ему людям, таким, как Гертруда Стайн. Эрнест, Билл Берд и Айван Бид выполняли много курьерской работы в штаб-квартире издательства. Эрнест помог убедить остальных в том, что произведение Гертруды «Становление американцев» было бы замечательно выпустить в виде сериала. Эрнест лично переписал первые пятьдесят страниц единственной копии ее рукописи. И теперь, после редактирования и корректуры, это произведение могло предстать перед проницательной публикой после стольких лет, проведенных на полке в квартире Гертруды. Журнал также служил испытательным полигоном для различных рассказов Эрнеста.

Для Эрнеста все складывалось удачно, как в семейной жизни, так и в писательском творчестве. Бамби начал говорить, а Эрнест стал понимать, что ребенок может приносить больше радости, чем раздражения. Когда установилась хорошая погода для лыж, они вместе с женой и сыном отправились в местечко Шрунс в горах Форарльберга. Несколько месяцев они были во власти снегов, работали и наслаждались спортом, прежде чем в середине марта вернулись в Париж.

Эрнест написал семье о том, как они жили в горах на высоте более двух тысяч метров, а вокруг было изобилие куропаток и лис. Олени и серны обитали ниже и так высоко не забирались.

Он сообщил, что Бамби весит уже двадцать девять фунтов, он играет в песочнице с совком и ведерком и всегда весел. Его писательские дела идут прекрасно. Вышла его книга «В наше время», ее хорошо раскупают и, кроме того, его рассказы переводят на русский и немецкий. Он и Хэш стали черными от солнца, как негры из Сенегала, и он вложил в конверт их фотографию, в которой они в лыжной экипировке стоят на фоне хижины, где остановились.

Хэдли от себя добавила некоторые подробности, поблагодарив мать за рождественскую посылку. Та пролежала более двух месяцев на таможне, но, несмотря на это, пирог из фруктов дошел невредимым – кулинарный триумф нашей матери, а также мясной рулет. Она написала, что у Бамби прекрасная няня, которая заботится о нем, пока они с Эрнестом проводят дни в прогулках, останавливаясь на ночлег в горных хижинах, чтобы быть ближе к настоящему снегу. Пик радости во время их поездки они пережили в Мадлин-Хаус, одной из больших хижин Альпийского клуба. Там один из друзей принес телеграмму от Дона Стюарта и Гарольда Лоеба (бывшего сотрудника журнала «Брум»). В ней говорилось о том, что Бони и Ливерайт приобрели книгу коротких рассказов Эрнеста «В наше время». Хэдли упомянула, что рассказ Эрнеста, посвященный рыбалке, появился в первом номере американо-английского журнала «Тис квотер», а история тореадора Мануэля выйдет в «Дер кершнитт» в мартовском или апрельском номере.

Она добавила, что они все втроем ужасно счастливы, а ребенок просто прелесть и может говорить на трех языках. Эрнест снова начал переписку с Биллом Смитом, и они надеются на его и Дженкса (Хоуэлла Дженкинса) приезд в Европу этим летом.

Хэдли вела кропотливую работу по поддержанию отношений с нашими родителями, и отец написал ей и попросил ознакомить его с другими произведениями Эрнеста. Ответ Эрнеста от 20 марта 1925 года представлял собой логически четкую формулировку его литературных планов. Он очень хотел получить отцовское понимание и одобрение, но при этом был уже достаточно зрелым и держал свои эмоции под контролем.

По его словам, ему было приятно узнать о том, что отцу понравился рассказ «Доктор и его жена» и что он использовал настоящие имена Дика Бултона и Билли Табшоу, поскольку он сомневался насчет того, что им в руки может попасть копия «Трансатлантик ревью». Он сообщил о том, что написал серию рассказов о штате Мичиган. В них описание природы правдиво, но сами события являются плодом его фантазии.

Эрнест также пообещал достать для отца экземпляр журнала «Тис квотер» с опубликованным рассказом. По его словам, та река напоминала Фокс в районе Сеней.

А потом Эрнест выразился со всей своей прямотой. Он сказал, что не присылает домой большее количество своих трудов по причине того, что мать и отец, сделав скоропалительные выводы о его работе со своей пуританской точки зрения, вернули ему обратно произведение «В наше время». Ему показалось, что они больше ничего не хотят видеть.

Он говорил о том, что пытался во всех своих рассказах привить людям ощущение жизни, как таковой, не прибегая к ее критике. Он надеялся на то, что любой, кто прочитает его труды, фактически обретет жизненный опыт. Он верил, что это невозможно, пока в произведении не передана суть плохого и уродливого, равно как и прекрасного. Если все раскрасить в розовые тона, то читатель не поверит этому, ведь все будет выглядеть совершенно нереально. Только показывая обе стороны медали в трех, а если получится, то и в четырех измерениях, можно достигнуть желаемого впечатления. Когда отцу не понравилось одно из его произведений, Эрнест попросил его вспомнить о том, что он был искренен и в своей работе шел к определенной цели. И хотя некоторые его работы выглядели безобразно с их точки зрения, наши родители должны были понимать, что следующее его произведение им может очень понравиться.

Он поблагодарил отца за присланные им охотничьи журналы и обозрения и добавил, что, хотя он постоянно дает их другим, помешанным на этом деле друзьям, он всегда забирает их обратно для своей домашней библиотеки. Он писал, что надеется выбраться на хорошую рыбалку в Испанию, хотя пока это неосуществимо. Он рассчитывал сделать это после получения аванса гонорара в размере двухсот долларов от Бони и Ливерайта. Он надеялся, что книга будет пользоваться спросом. Другие его книги уже были распроданы. Кто-то украл у него экземпляр его книги «В наше время», и когда он пришел в издательство, то обнаружил, что весь тираж уже был распродан. Он похвалил мать за ее живопись и попросил прислать еще репродукции. В конце письма он написал о том, что по-прежнему их всех любит.

Те весенние и летние дни 1925 года были периодом активной работы. Эрнест был полностью погружен в свое творчество, и, как всегда, больше всего не хватало времени и денег, без которых нельзя было осуществить задуманное.

Однажды вечером, когда финансы были уже на исходе, Эрнеста вдруг осенило. Сказав Хэдли, что он скоро вернется, и попросив не ужинать до его прихода, он накинул свой плащ и отправился к ближайшему игорному дому, где все происходило достаточно честно, по сравнению с другими заведениями подобного рода.

«У меня было какое-то предчувствие. Я даже не знаю, как объяснить его», – рассказал он мне позже.

Поставив несколько франков на игру, он скоро вернул их обратно и играл до тех пор, пока не набралась сумма, равная примерно пятидесяти долларам. Он забрал деньги и вернулся назад ужинать в очень приподнятом настроении. У них теперь было достаточно средств, чтобы прожить еще месяц и сделать еще больше работы. Все решилось менее чем за полчаса, главное, что предчувствие не обмануло.

За деньги, выплачиваемые «Торонто стар», Эрнест трудился довольно напряженно. Своим независимым творчеством он зарабатывал гораздо меньше и был вынужден постигнуть искусство экономить на каждом су так, чтобы работа не прерывалась. Годами позже понимание того, как трудно живется при острой нехватке средств, превратило его в человека, легко дающего деньги в долг. У него потому была такая непринужденная щедрость в отношении подарков своим друзьям, что иногда ему приходилось вспоминать то старое чувство, которое сопровождало его нищенское существование.

Первая книга Эрнеста, опубликованная во Франции, принесла лишь несколько сотен долларов. Но в ту весну преуспевающий молодой американский писатель Скотт Фицджеральд приехал в Париж. Он уже знал об Эрнесте, читал некоторые из его книг и хотел переговорить с ним. Они разговаривали о том, как каждый из них понимает окружающий мир, попутно проверяя стойкость друг друга в отношении крепких напитков. Скотт прибыл как неофициальный представитель своего издателя Скрибнера, хотя Эрнест уже подписал контракт с Бони и Ливерайтом, в котором была предусмотрена его дальнейшая работа.

Летом 1925 года Эрнест полностью отдал себя работе над книгой «И восходит солнце», он был взволнован тем, как произведение постепенно принимало конкретные очертания. Это был его первый серьезный роман. Позже он сообщил о том, что работа над черновым вариантом заняла у него шесть недель, но на рождение окончательного после правки варианта потребовалось еще пять месяцев. Название было взято из Экклезиаста, а эпиграфом послужило любимое выражение Гертруды Стайн: «Вы все – потерянное поколение». Книга захватила воображение тысяч читателей и заставила их по-новому ощутить и понять их послевоенную юность.

25 сентября 1925 года Эрнест написал отцу о том, что он и Хэдли собираются приехать до декабря, а будущую почту следует направлять в его банк, который всегда пересылает ее по назначению. Более существенной новостью было то, что он завершил свой роман объемом восемьдесят тысяч слов. Он говорил, что чувствует себя совершенно разбитым от усталости и собирается в путешествие, хотя еще не решил, куда именно. Он полагал, что вместе с Дос Пассосом они поедут на Рифф. Тогда Дос находился в Антибах на Ривьере. Хэдли и Бамби чувствуют себя замечательно, а Бамби вернулся после проживания в деревне большим, загоревшим и еще более светловолосым, чем был, но говорящим исключительно на бретонском диалекте.

По его словам, книга «В наше время» выйдет в Штатах 1 октября, и он надеется, что кто-нибудь в Оук-Парк купит ее. В примечании обозреватель газеты в Миннеаполисе упомянул о том, что его брат является банкиром и первоклассным импресарио, и до его скорейшего приезда наш дядя Джордж должен взять на себя честь быть его братом.

Эрнест выразил надежду на то, что у отца будет возможность сходить той осенью на охоту. Его самого пригласили поохотиться в Англию, но у него нет ни ружей, ни одежды для верховой езды, хотя он все-таки надеется в августе пострелять куропаток в Шотландии.

20 ноября Эрнест снова написал отцу, поблагодарив за письма из Флориды и Лукаут-Маунтин, штат Теннесси. Он сказал, что надеется вместе с Хэдли побывать во Флориде до того, как она полностью будет поделена на территории под города, хотя при скорости, с какой это все происходит, он не уверен в том, что они смогут. Он очень много трудился над новым материалом, и дело спорилось. Приехал Дос Пассос, и в его обществе было очень весело проводить время.

Статьи и обзоры по поводу книги Эрнеста стали выходить повсеместно. Однажды он получил более пятидесяти писем в одной почте и переслал нашим родителям для чтения три из них от наиболее влиятельных газет Нью-Йорка. Он надеялся, что они примут меры для того, чтобы редакции «Оук ливз» и «Оук-Паркер» ознакомились с ними. И местные обозреватели узнают о том, что, по крайней мере, в Нью-Йорке его не считают бездельником. В ноябрьском выпуске «Артс энд декорешн» была помещена большая статья о нем, а также информация о Хэдли и Бамби с фотографией. Он подумал, что это будет интересно семье. Он питал надежды об успешной продаже его книги в Чикаго и Оук-Парк потому, что хотел, чтобы люди, которых он знал, увидели то, чем он занимается, и не важно, какое при этом сложится у них впечатление. Он сказал, что, по его мнению, отцу должен понравиться окончательный вариант его рассказа о рыбалке, и им с матерью, возможно, будет интересно другое его произведение – «Кошка под дождем».

В то время Эрнест быстро и уверенно работал над произведением «Весенние ливни» в такой манере, которая могла вынудить Бони и Ливерайта отказаться от этой новой рукописи, хотя у них был на нее заказ. Если бы это произошло, у Эрнеста были бы развязаны руки для поиска нового издателя, которого он так желал найти. Для обращения в «Скрибнерс» ему была необходима свобода. В этом издательстве Макс Перкинс был главным редактором, и Скотт Фицджеральд получил хорошую поддержку в издании своих произведений. Это издательство могло взять такую рукопись, как «Весенние ливни», обыгрывающую стили Шервуда Андерсона и некоторых других людей, и контракт с Бони и Ливерайтом на этом бы закончился.

В письме от 14 декабря из альпийского местечка Шрунс Эрнест рассказал семье о ближайших событиях его жизни. Поздравив мать с успехами в ее художественном творчестве, он поблагодарил ее за присланный обзор «Нью репаблик» и за рецензию от «Атлантик монтли» на книгу Андерсона. Арчибальд Маклейш рецензировал книгу Андерсона «Темный хохот». Со слов Эрнеста, он был очень интеллигентным человеком. У них было общее мнение насчет книги Андерсона, за исключением того, что Эрнест считал ее еще более претенциозной и фальшивой.

Эрнест написал, что был бы очень рад получить от матери книгу и что пробудет в Альпах до марта. К концу марта они собираются навестить друзей на Ривьере, а потом отправятся в Испанию. Они планируют вернуться в Соединенные Штаты в сентябре.

Эрнест приобрел новый фотоаппарат и пообещал прислать больше снимков Бамби, который в тот момент катался на санках со своей няней. За два дня до их приезда был сильный снегопад. Эрнест работал очень напряженно, хотя чувствовал переутомление, когда они покидали Париж. У него была готова еще одна книга для издательства. Эрнест трудился столько, что не хватало времени на физические упражнения. Видимо, из-за этого у него развился сильный кашель, и он потерял в весе, но был уверен в том, что природа гор вылечит недуг. Это было прелестное место. Он и Хэдли знали каждого в этой деревне с бело-зелеными оштукатуренными домиками. Каждую неделю он играл в покер и регулярно занимался в лыжном клубе. Они были там единственными иностранцами, и это был лучший способ изучать язык.

Подруга Хэдли Полин Пфайффер приехала на Рождество, а Дос Пассос находился в Марокко по заданию журнала «Харперс», и его возвращения ждали не раньше февраля, после чего они вместе планировали поехать в Мюнхен. Они намеревались перелететь через Альпы и, приземлившись на высокогорном плато в Сельвретте, спуститься на лыжах вниз. В тот год это было новой забавой для людей с крепкими нервами, а они хотели быть среди первых, кто попробовал это. Для пятерых участников эта затея обходилась всего лишь по двадцать пять марок с каждого.

В конце письма Эрнест заметил, что статья о его работе, опубликованная в «Нью репаблик», является полной чепухой.

В Шрунсе зима выдалась долгой, и за это время Эрнест успел совершить много поездок. 23 марта в своем письме из Мадрида отцу он сказал, что очень рад слышать о его прекрасной поездке на Смоуки-Маунтин. Эрнест и Хэдли все еще собирались осенью приехать в Америку и, возможно, провести зиму в Пигготте, штат Арканзас. И хотя это было в их планах, Эрнест отметил, что ничего еще окончательно не решено.

Эрнест сообщил о краткосрочной поездке в Нью-Йорк, пока отец был во Флориде. Но он находился там всего неделю и был сильно занят. Он очень хотел навестить семью, но уже взял билет на пароход «Президент Рузвельта Он пришел к выводу, что эта встреча лишь все усложнит, хотя каждому в душе ее по-настоящему недоставало. Тогда он просто решил не афишировать свою поездку.

С издательством «Скрибнерс» у Эрнеста установились прочные взаимоотношения. В тот месяц оно собиралось издать его сатирический рассказ «Весенние ливни». Роман «И восходит солнце» готовился к печати осенью. В тот момент Эрнест писал произведения для будущей публикации в журнале «Скрибнерс».

Он писал, что на время его отъезда в Мадрид Хэдли вместе с Бамби и няней отправились в Антибы. Хэдли намеревалась поехать вместе с ним, но Бамби подхватил коклюш, и Эрнест решил вернуться в Антибы и пробыть там до его выздоровления. Затем они бы все вместе вернулись в Испанию до начала августа.

Эрнест и Хэдли планировали съездить в Чикаго после возвращения в Соединенные Штаты и надеялись провести три или четыре дня вместе с семьей, если наши родители захотят, чтобы они остались. Хэдли не терпелось повидать своих родственников в Сент-Луисе, а Эрнест предпочел остаться в Оук-Парк и хотя бы один день посвятить родственникам до их отъезда в Пигготт. Он надеялся, что в Пигготте он будет настолько удален от всех и вся, что никто не будет его беспокоить и он сможет спокойно работать. Он трудился над очередным романом, и, хотя некоторым писателям требуется постоянное общение, он знал, что будет чувствовать себя так же комфортно в этом обществе, как медведь с ранеными лапами. Полин Пфайффер была вместе с ним в Австрии и тем летом собиралась в Испанию. А сейчас, находясь в Америке, она проживала в Пигготте, штат Арканзас, и уже позаботилась о доме для Хемингуэев. Эрнест говорил, что его намерения провести зиму в коттедже в Уиндмере расстроили отца, и он решил не беспокоить его по этому поводу.

Мимоходом, как будто речь шла о погоде, Эрнест заметил, что утром он собирается в Масс, где в полдень примет участие в бое быков, и хочет, чтобы отец приехал посмотреть. Поскольку и Эрнест и Хэдли были протестантского вероисповедания, реакция наших родителей не была легкомысленной. Но после в письме они сообщили о том, что это прекрасная затея.

Той весной была опубликована книга «Весенние ливни», а осенью «И восходит солнце» вышла в американском издании в четыре раза большим тиражом, чем в предыдущий раз. Книга «И восходит солнце» не только стала бестселлером, но создала хорошее впечатление у критиков двух континентов, а также имела успех в Англии.

А дома Эрнест пытался заставить наших родителей понять смысл и реальную значимость его творчества. Это было равносильно попытке снежком пробить кирпичную стену. Решая эту проблему, Эрнест получил известие о смерти дедушки. 22 октября, когда книга «И восходит солнце» была издана в Нью-Йорке, он спешно написал отцу, страшно сожалея о невосполнимой утрате. Было мучительно горько осознавать то, что дедушку уже никогда не увидишь. Но он умер тихо и счастливо. По крайней мере, это немного успокаивало Эрнеста.

После он сообщил, что все его планы полностью расстроены. Единственное, что было ясно, их поездка в Америку той осенью уже не состоится.

То, что Эрнест утаил от родителей, было его размолвкой с Хэдли. Он не хотел об этом сообщать до тех пор, пока это стало действительно необходимо. Как и следовало ожидать, наши родители в полном расстройстве оттого, что не смогут видеть внука, когда им этого хочется, проявили много беспокойства о здоровье и благополучии малыша. Чтобы успокоить их, 1 декабря 1926 года Эрнест написал о своем отвратительном настроении из-за того, что он не смог приехать осенью и поохотиться вместе с отцом, но это не уменьшило их тревоги. Он советовал им перестать волноваться о здоровье Бамби. Ребенок жил не в студии, а в квартире на шестом этаже.

Она хорошо отапливалась, была комфортабельной, со всеми современными удобствами и прекрасным видом из окна. Он полностью поправился после коклюша и теперь совершенно здоровый и сильный мальчуган. Он общается на французском, немецком, немного по-английски и говорит очень умные вещи. Эрнест отметил, что он работает в студии, адрес которой никто не знает, поэтому творчество идет в совершенно спокойной обстановке.

С его слов, рецензии на его книгу были прекрасными и, согласно рекламе в «Нью-Йорк уорлд» в конце ноября, его книга уже выходит во втором издании. Газета «Бостон транскрипт» посвятила этому событию две колонки, с хорошими отзывами вышли статьи в «Нью-Йорк таймс», «Уорлд» и «Трибьюн». Скоро ее должны были издать в Англии. Книга «В наше время» уже издавалась там и получила хорошие отзывы в прессе. Он решил сохранить некоторые из рецензий, присланные ему из издательства «Скрибнерс», и переслал их отцу, может, ему будет интересно на них взглянуть.

Он думает, что в декабрьском номере журнала «Скрибнерс» выйдет еще один из его рассказов, а другой будет в следующем номере. Он прочитал оба рассказа уже после верстки, но не знает, когда они будут опубликованы.

К Рождеству Эрнест пообещал прислать родителям прекрасную новую фотографию Бамби. Ее сделал Ман Рэй. По его словам, Бамби заявил, что на следующий год поедет вместе со своим папой в Испанию и будет спать вместе с быками. Недавно Бамби попытался выпить какую-то жидкость для чистки. Когда Хэдли сказала ему, что если бы он выпил, то отправился бы на небеса с младенцем Иисусом, Бамби быстро сказал на французском, что это действительно так, но если б младенец Иисус выпил жидкость для чистки, то это его тоже бы убило. Эрнест говорил, что учил Бамби всем молитвам на английском. Но ребенок все еще не придавал этому серьезного значения. Когда Эрнест привел его в церковь, Бамби оценил ее как прекрасное место, полное всяких интересных вещей.

В те времена для фотографирования применяли специальные светильники. Однажды Эрнест получил сильный удар по лбу упавшим прожектором. Было уже довольно поздно, когда на одной вечеринке в Монпарнасе в квартире друга Эрнест потянул за цепь осветителя, и вся конструкция сорвалась с креплений. Его карьера могла на этом закончиться, упади прожектор немного под другим углом. Он получил рваную двухдюймовую рану, которую пришлось зашивать, после чего остался шрам. Сохранились фотографии Эрнеста с повязкой на голове и без нее.

Несмотря на эмоциональные страдания, через которые он прошел той зимой, Эрнест продолжал работать. Некоторые из рассказов, рожденные в муках, фраза за фразой, являются примерами эмоциональной откровенности, переходящей от одного мнения к другому, по мере того как люди продолжали читать их.

Когда наши родители прочитали окончательный вариант романа «И восходит солнце», они были в таком же замешательстве и шоке, как послушницы монастыря при посещении дома терпимости. Само их прочтение этого было столь же невероятно, как и подобное посещение, за исключением того, что автором был их собственный сын. Они даже не знали, что и думать о сценах и действующих лицах книги. Я помню, их душевное равновесие пошатнулось настолько, что жизнь в доме напоминала попытки ходить по пустой яичной скорлупе и чтобы при этом ее не раздавить. Произведение именовали не иначе, как «та книга», и произносили эту фразу страшным тоном.

5 февраля Эрнест написал нашим родителям из Швейцарии. Он поблагодарил их за присланный каталог выставки Маршалла Филда, где экспонировались репродукции матери из «Блэксмит шоп». Он сказал, что очень хотел бы увидеть все в оригинале.

Затем он перешел к теме, которую старался избегать на протяжении некоторого времени. Он сказал, что не отвечал на письмо матери о той самой злополучной книге потому, что был рассержен. По его мнению, было бы глупо писать гневные письма и еще большей глупостью слать такие письма своей собственной матери. Он заметил, что для нее было совершенно естественно отреагировать на книгу подобным образом, и попросил прощения за то, что она ее все же прочитала и это вызвало у нее боль и отвращение.

С другой стороны, он уверял их в том, что нисколько не стыдится своего произведения, за исключением того, что ему, возможно, не удалось точно изобразить тех людей, о которых он написал, или сделать их образы живыми для читателя. Он был уверен в том, что книга получилась неприятной, хотя не все там так уж плохо, и, конечно, не более отвратительно, чем истинная внутренняя жизнь некоторых лучших семей Оук-Парк. Он попросил мать помнить о том, что в этой книге показаны самые худшие стороны жизни, в то время как отображены и прекрасные для общества моменты, а также те вещи, которые он сам наблюдал за закрытыми дверями. Как человек творческий, он попросил мать понять то, что писателю следует защищать не выбор своей тематики, а только свое отношение к ней. Он сказал, что люди, о которых он писал, на самом деле остались без крыши над головой, голодные и подавленные, и что именно так он попытался изобразить их. Ему было бы стыдно лишь в том случае, если он не показал правдиво людей, которых он пытался представить читателю. В своих будущих книгах – а он верил, что непременно напишет еще, – возможно, будут другие темы повествования, но все они будут касаться реальной человеческой жизни.

Затронутая тема воодушевила Эрнеста. Он добавил, что мнение благовоспитанных дам из какого-нибудь клуба по изучению литературы, возглавляемого местным недалеким критиком, а также восхваление ими книги могут заставить Эрнеста почувствовать себя дураком. И тогда все согласятся с тем, что он развращает свой талант ради низменных интересов.

Затем Эрнест ошарашил отца и мать новостями о своей семейной жизни. С прошлого сентября он и Хэдли жили раздельно, хотя их отношения оставались самыми дружескими. Она и Бамби были счастливы и чувствовали себя замечательно. Эрнест отдал распоряжение выплачивать Хэдли все гонорары за книгу «И восходит солнце», а она прекрасно продавалась. Он сказал, что к январю она уже претерпела пять изданий общим тиражом пятнадцать тысяч экземпляров, а также была опубликована в Англии под названием «Фиеста». Он не мог удержаться, чтобы не сказать о скором возвращении Хэдли в Штаты и о том, что семья скоро увидит Бамби.

Возвращаясь к теме своей писательской деятельности, Эрнест добавил, что пока между ним и нашими родителями были принципиальные разногласия в отношении того, на чем основывается хорошее творчество, они зашли в досадное заблуждение, позволив всяким отбросам мировой прессы убедить их в том, что он потворствует дурным нравам. Он сказал им, что получил письма от «Вэнити-Фейр», «Космополитен» и других журналов с просьбой предоставить для ознакомления его труды. Но в ближайшие месяцы он не собирался ничего публиковать, за исключением нескольких рассказов, уже проданных издательству «Скрибнерс». Это был очень трудный период его жизни, и для него было крайне важно заниматься работой в полном спокойствии. Он хотел писать как и прежде, не задумываясь ни о продаже своих книг, ни о деньгах. Он не хотел, чтобы зарабатывание денег стало смыслом его жизни. Это затягивало американских писателей так же, как машина для очистки кукурузы затянула большой палец дяди Уилла.

Эрнест сказал, что сожалеет, если причинил нашим родителям беспокойство, просил их не волноваться. Конечно, его жизнь может разбиться вдребезги из-за различных обстоятельств, но он всегда сделает все, что в его силах, для людей, которых он любит. И хотя им вряд ли когда-нибудь понравится его творчество, есть вероятность, что в будущем они найдут в нем нечто, особенно милое их сердцам. Во всяком случае, он просил их поверить в то, что он был искренен. Он знал, что отец всегда был лоялен по отношению к нему, в то время как мать занимала другую позицию. Он понимал мать – она рассматривала его поведение с точки зрения своих представлений о морали. Веря ограниченным обывательским толкованиям о творческой работе Эрнеста, родители считали, что он позорит их доброе имя. Но Эрнест полагал, что в конечном счете они переживут его дурную славу и поймут, что его книги вовсе не унижают их.

Той весной 1927 года разговоры о нашем старшем брате за столом вообще не велись. Мать и отец прилагали все усилия, чтобы обсуждать мою и сестры Кэрол учебу в школе, успехи Санни на курсах медсестер и замужество наших старших сестер. Сам факт того, что разговоры об Эрнесте стали запретной темой, хотя его известность представляла повышенный интерес для окружающих, говорил о том, что происходит нечто скрытое и зловещее. Когда я спросил Кэрол о том, что она знает обо всем этом, она попросила меня не совать нос не в свои дела. Это всегда было стандартной отговоркой для младших братьев во все времена и во всех странах. Мрачная атмосфера ее тоже угнетала, и скоро пришла ее очередь спросить:

– А ты знаешь, что происходит? Я мотнул головой.

Единственная вещь, которую я знал, сбивала меня с толку. В то время она абсолютно ничего не объясняла. Однажды ночью из обрывков приглушенных голосов за дверями спальни я случайно услышал, поднявшись наверх, как мать сказала:

– Это стыд и страдание…

– Нет. Это позор. В гробу я его видел, – затем сказал отец.

Я особенно ждал приближения летних каникул. Было невероятным облегчением уехать из Оук-Парк. Казалось, мать и отец слегка повеселели, когда мы покинули Чикаго. В тиши Уоллун-Лейк ужасная беда в конце концов вырвалась наружу.

Однажды утром, когда мы с отцом копали червей для рыбалки, он сказал:

– Ты, конечно, знаешь, что твой брат принес большой позор в нашу семью, разведясь с Хэдли, не так ли?

– Нет, – ответил я правдиво, но с интересом, – а когда это произошло?

– Прошлой весной. Сейчас все кончено. Я хотел сказать, что Бамби скоро навестит нас. Он приедет в Оук-Парк, когда ты пойдешь в школу.

– Ой, замечательно! – помню, воскликнул я. – Как ты думаешь, он действительно говорит по-французски, как рассказала Стайн?

– Я не знаю… Я не знаю.

А затем, может, потому, что я не выглядел совершенно шокированным невероятными новостями, отец добавил:

– Ох, какой позор – Эрнест и Хэдли развелись! В нашей семье не было разводов целые поколения – на протяжении семидесяти лет.

Я хотел спросить о том, кто развелся семьдесят лет назад, но отец буквально задыхался от слов. И поскольку это было тихое утро и озеро выглядело таким спокойным, я не видел причин для возмущения. Я был счастлив в предвкушении увидеть моего собственного племянника, удивительного ребенка трех лет, уже говорящего на трех языках.

Той осенью Бамби и Хэдли приехали навестить нас в Оук-Парк, и Бамби оказался таким замечательным, как его заранее охарактеризовали. Он задавал бесконечное число вопросов, и всегда по-французски. С любовью схватив виолончель моего брата, он назвал ее виолоном. Я считал, что он был самым прекрасным, самым чудесным племянником на свете.

Спустя много лет я прочитал в «Чикаго трибьюн» статью о разводе Эрнеста и Хэдли. 11 марта 1927 года корреспондент выразил свои собственные чувства в первом же предложении.

«Эрнест Хемингуэй, выдающаяся личность в литературном мире Монпарнаса, автор книги «И восходит солнце», ставшей бестселлером в Америке, сегодня развелся со своей женой по причине несовместимости…»

Отношение автора к Эрнесту было ясно: статья пыталась очернить его творчество и репутацию.

На более чем семи листах длиннющего письма (по его словам, это было самое длинное письмо с тех пор, как он научился обращаться с ручкой и чернилами) Эрнест пытался со скрупулезной тщательностью объяснить отцу причину развода и его женитьбы на Полин Пфайффер. Надо отдать должное его дипломатичности и искренности – ему удалось сгладить весь накал страстей до того уровня, когда он и семья снова начали обмениваться новостями, хотя и довольно короткими и официальными.

20 октября 1927 года он поблагодарил отца за прекрасное письмо с фотографиями, сказав, что у них стоит замечательная погода и он упорно работает над своей новой книгой. Он написал уже около тридцати тысяч слов. Он сообщил, что на прошлой неделе встречался с Бамби и Хэдли в Гавре. Бамби живет вместе с Эрнестом и Полин, пока Хэдли решает вопрос со своей новой квартирой. Эрнест сказал, что было замечательно взять его к себе, и извинился за краткость своих писем, объяснив это тем, что работа, которую он надеется завершить к Рождеству, выжимает из него последние соки.

Книга, над которой он тогда работал, называлась «Мужчины без женщин». Издательство «Скрибнерс» напечатало ее следующей осенью. Хью Уолполл, обсуждая один из коротких рассказов в этой книге под названием «Убийцы», сказал:

– В Англии нет такого мастера коротких рассказов, как автор рассказа «Убийцы», но его нет и в Америке.




 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"