Прощай, оружие! Глава двадцать третья.
В тот вечер, когда я должен был ехать на фронт, я послал швейцара на вокзал занять для меня место в вагоне, как только поезд придет из Турина. Поезд уходил в полночь. Состав формировался в Турине и около половины одиннадцатого прибывал в Милан и стоял у перрона до самого отправления. Чтоб получить место, нужно было попасть на вокзал раньше, чем придет поезд. Швейцар взял с собой приятеля, пулеметчика в отпуску, работавшего в портняжной мастерской, и был уверен, что вдвоем им удастся занять для меня место. Я дал им денег на перронные билеты и велел захватить мой багаж. У меня был большой рюкзак и две походные сумки.
Около пяти часов я распрощался в госпитале и вышел. Швейцар уже снес мой багаж к себе в швейцарскую, и я сказал, что буду на вокзале незадолго до полуночи. Его жена назвала меня «signorino» и заплакала. Потом вытерла глаза, потрясла мою руку и заплакала снова. Я потрепал ее по плечу, и она заплакала еще раз. Это была низенькая, пухлая, седая женщина с добрым лицом. Она всегда штопала мне носки. Когда она плакала, у нее все лицо точно расползалось. Я пошел в бар на углу и там стал дожидаться, глядя в окно. На улице было темно, и холодно, и туманно. Я уплатил за стакан кофе с граппой и смотрел, как люди идут мимо в полосе света от окна. Я увидел Кэтрин и постучал в окно. Она глянула, увидела меня и улыбнулась, и я вышел ей навстречу. На ней был темно-синий плащ и мягкая фетровая шляпа. Мы вместе пошли по тротуару мимо винных погребков, потом через рыночную площадь и дальше по улице и, пройдя под аркой, вышли на соборную площадь. Ее пересекали трамвайные рельсы, а за ними был собор. Он был белый и мокрый в тумане. Мы перешли рельсы. Слева от нас были магазины с освещенными витринами и вход в Galleria. Над площадью туман сгущался, и собор вблизи был очень большой, а камень стен мокрый.
– Хочешь, войдем?
– Нет, – сказала Кэтрин.
Мы пошли дальше. В тени одного из каменных контрфорсов стоял солдат с девушкой, и мы прошли мимо них. Они стояли, вплотную прижавшись к стене, и он укрыл ее своим плащом.
– Они похожи на нас, – сказал я.
– Никто не похож на нас, – сказала Кэтрин. Она думала не о радостном.
– Им даже пойти некуда.
– Может быть, так для них лучше.
– Не знаю. Все-таки нужно, чтоб у каждого было куда пойти.
– У них есть собор, – сказала Кэтрин.
Мы уже миновали его. Мы перешли на другую сторону и оглянулись на собор. Он был красивый в тумане. Мы стояли перед магазином кожаных изделий. В витрине были сапоги для верховой езды, рюкзак и пьексы. Все это было разложено отдельно: рюкзак посредине, сапоги с одной стороны, пьексы – с другой. Кожа была темная, гладкая и лоснилась, точно на потертом седле. Электрический свет бросал длинные блики на тускло лоснившуюся кожу.
– Когда-нибудь мы с тобой походим на лыжах.
– Через два месяца начинается лыжный сезон в Мюррене, – сказала Кэтрин.
– Давай поедем туда.
– Давай, – сказала она. Мы прошли вдоль других витрин и свернули в переулок.
– Я здесь ни разу не была.
– Этой дорогой я всегда ходил в Ospedale Maggiore, – сказал я.
Переулок был узкий, и мы держались правой стороны. В густом тумане встречалось много прохожих. Во всех лавках, мимо которых мы проходили, были освещены окна. Мы загляделись на пирамиду сыра в одном окне. Перед оружейной лавкой я остановился.
– Зайдем на минутку. Мне нужно кое-что купить.
– А что?
– Пистолет.
Мы вошли, и я отстегнул свой пояс и вместе с пустой кобурой положил его на прилавок. За прилавком стояли две женщины. Они показали мне несколько пистолетов.
– Мне нужно, чтоб он пришелся по размеру, – сказал я, открывая кобуру. Кобура была серая, кожаная, я купил ее по случаю, чтобы носить в городе.
– А это хорошие пистолеты? – спросила Кэтрин.
– Все они примерно одинаковы. Можно испытать вот этот? – спросил я у женщины.
– Здесь у нас теперь негде стрелять, – сказала она. – Но он очень хороший. Вы не пожалеете.
Я спустил курок и оттянул затвор. Пружина была довольно тугая, но действовала исправно. Я прицелился и снова спустил курок.
– Он не новый, – сказала женщина. – Он принадлежал одному офицеру, первоклассному стрелку.
– А куплен был у вас?
– Да.
– Как он попал к вам опять?
– Через вестового этого офицера.
– Может быть, и мой у вас, – сказал я. – Сколько?
– Пятьдесят лир. Это очень дешево.
– Хорошо. Дайте мне еще две запасных обоймы и коробку патронов.
Она достала обоймы и патроны из-под прилавка.
– Может быть, вам нужна сабля? – спросила женщина. – У меня есть подержанные сабли, очень дешево.
– Я еду на фронт.
– А, ну тогда вам не нужна сабля, – сказала она. Я заплатил за патроны и пистолет, зарядил обойму и вставил ее на место, вложил пистолет в пустую кобуру, набил патронами обе запасные обоймы и спрятал их в кожаные кармашки кобуры, потом надел пояс и застегнул его. Тяжесть пистолета оттягивала пояс. Все-таки, подумал я, оружие форменного образца лучше. Всегда можно достать патроны.
– Теперь мы в полном вооружении, – сказал я. – Это единственное, что мне нужно было сделать до отъезда. Кто-то взял мой старый, когда меня отправляли в госпиталь.
– Только бы он был хороший, – сказала Кэтрин.
– Может быть, вам еще что-нибудь угодно? – спросила женщина.
– Как будто нет.
– Пистолет со шнуром, – сказала она.
– Да, я заметил.
Женщине хотелось продать еще что-нибудь.
– Может, вам нужен свисток?
– Как будто нет.
Женщина сказала «до свидания», и мы вышли на улицу. Кэтрин посмотрела в окно. Женщина выглянула и поклонилась нам.
– Что это за зеркальце в деревянной оправе?
– Это чтобы приманивать птиц. С таким зеркальцем выходят в поле, жаворонки летят на блеск, тут их и убивают.
– Изобретательный народ итальянцы, – сказала Кэтрин. – У вас, в Америке, жаворонков не стреляют, милый, правда?
– Разве что случайно.
Мы пересекли улицу и пошли по другой стороне.
– Мне теперь лучше, – сказала Кэтрин. – Мне было очень скверно, когда мы вышли.
– Нам всегда хорошо, когда мы вместе.
– Мы всегда будем вместе.
– Да, если не считать, что сегодня в полночь я уезжаю.
– Не думай об этом, милый.
Мы шли по улице. В тумане огни были желтыми.
– Ты не устал? – спросила Кэтрин.
– А ты?
– Нет. Приятно бродить так.
– Но только не нужно очень долго.
– Хорошо.
Мы дошли до угла и свернули в переулок, где не было фонарей. Я остановился и поцеловал Кэтрин. Целуя ее, я чувствовал ее руку на своем плече. Она натянула на себя мой плащ так, что мы оба были укрыты им. Мы стояли на тротуаре у высокой стены.
– Пойдем куда-нибудь, – сказал я.
– Хорошо, – сказала Кэтрин. Мы шли по переулку, пока не дошли до более широкой улицы, выходившей на канал. На другой стороне были кирпичные дома. Впереди, в конце улицы, я увидел трамвай, который въезжал на мост.
– У моста мы найдем экипаж, – сказал я. Мы стояли на мосту в тумане, дожидаясь экипажа. Мимо прошло несколько трамваев, набитых людьми, которые торопились домой. Потом проехал экипаж, но в нем кто-то сидел. Стал накрапывать дождь.
– Пойдем пешком или сядем в трамвай? – сказала Кэтрин.
– Сейчас найдем экипаж, – сказал я. – Здесь их много.
– Вот как раз подъезжает, – сказала она.
Кучер остановил лошадь и опустил металлический значок у своего счетчика. Верх был поднят, и на плаще у кучера были капли дождя. Его лакированный цилиндр блестел от воды. Мы уселись вместе на заднем сиденье, от поднятого верха там было темно.
– Куда ты велел ему ехать?
– К вокзалу. Напротив вокзала есть отель, туда мы и зайдем.
– А в отель разве можно так? Без багажа.
– Можно, – сказал я.
Мы долго ехали к вокзалу переулками под дождем.
– А обедать мы не будем? – спросила Кэтрин. – Я что-то уже проголодалась.
– Мы пообедаем у себя в номере.
– Мне не во что переодеться. У меня нет даже ночной сорочки.
– А мы купим, – сказал я и окликнул кучера: «Поезжайте по Виа-Манцони».
Он кивнул и на следующем углу свернул налево. На Виа-Манцони Кэтрин стала искать магазин.
– Вот здесь, – сказала она. Я остановил кучера, и Кэтрин слезла, перешла тротуар и скрылась внутри. Я сидел, откинувшись, в экипаже и ждал ее. Шел дождь, и я чувствовал запах мокрой улицы и дымящихся боков лошади под дождем. Кэтрин вышла со свертком, села, и мы поехали дальше.
– Я ужасная транжирка, милый, – сказала она, – но сорочка такая красивая.
У отеля я попросил Кэтрин подождать в экипаже, а сам вошел и переговорил с управляющим. Номеров было сколько угодно. Я вернулся к экипажу, заплатил кучеру, и мы с Кэтрин вместе вошли в отель. Мальчик с блестящими пуговицами понес сверток, Управляющий поклоном пригласил нас в лифт. Кругом было много красного плюша и бронзы. Управляющий поднялся вместе с нами.
– Monsieur и madame угодно обедать у себя в номере?
– Да. Пришлите, пожалуйста, карточку, – сказал я.
– Угодно что-нибудь по особому заказу? Дичь или суфле?
Лифт миновал три этажа, позвякивая у каждого, потом звякнул и остановился.
– Какая у вас есть дичь?
– Можно приготовить фазана или вальдшнепа.
– Вальдшнепа, – сказал я. Мы пошли по коридору. Ковер был потертый. Справа и слева было много дверей. Управляющий остановился, отпер одну из дверей и распахнул ее.
– Вот, прошу вас. Прелестная комната.
Мальчик с блестящими пуговицами положил сверток на стол посреди комнаты. Управляющий раздвинул оконные портьеры.
– Туманно сегодня, – сказал он. Комната была обставлена красной плюшевой мебелью. Было много зеркал, два кресла и широкая кровать с атласным одеялом. Вторая дверь вела в ванную.
– Я сейчас пришлю карточку, – сказал управляющий. Он поклонился и вышел.
Я подошел к окну и посмотрел на улицу, потом потянул за шнур, и толстые плюшевые портьеры сдвинулись. Кэтрин сидела на постели и смотрела на хрустальный подсвечник. Она сняла шляпу, и ее волосы блестели при свете. Она увидела себя в одном из зеркал и поднесла руки к волосам. Я увидел ее в трех других зеркалах. Она казалась невеселой. Она сбросила свой плащ на постель.
– Что с тобой, дорогая?
– Я никогда еще не чувствовала себя девкой, – сказала она. Я подошел к окну и раздвинул портьеры и посмотрел на улицу. Я не думал, что так будет.
– Ты не девка.
– Я знаю, милый. Но неприятно чувствовать, будто это так. – Голос ее был сухой и тусклый.
– Это самый лучший отель, где мы могли устроиться, – сказал я.
Я смотрел в окно. На другой стороне площади светились огни вокзала. Мимо ехали экипажи, и мне были видны деревья в парке. Огни отеля отражались в мокрой мостовой. «О, черт, – думал я, – неужели сейчас время спорить?»
– Иди сюда, – сказала Кэтрин. Сухость исчезла из ее голоса. – Иди сюда. Я уже пай-девочка.
Я повернулся к постели. Кэтрин улыбалась.
Я подошел и сел на постель рядом с ней и поцеловал ее.
– Ты моя пай-девочка.
– Конечно, твоя, – сказала она.
После обеда нам стало легче, а потом сделалось совсем хорошо, и вскоре мы почувствовали, что эта комната наш дом. Раньше моя комната в госпитале была нашим домом, и точно так же этот номер отеля стал нашим домом.
Кэтрин села, накинув на плечи мой френч. Мы сильно проголодались, а обед был хороший, и мы выпили бутылку капри и бутылку сент-эстефа. Большую часть выпил я, но и Кэтрин выпила немного, и ей стало совсем хорошо. Нам подали вальдшнепа с картофелем, суфле, пюре из каштанов, салат и сабайон на сладкое.
– Хорошая комната, – сказала Кэтрин. – Чудесная комната. Как жаль, что мы раньше не догадались здесь поселиться.
– Смешная комната. Но славная.
– Замечательная вещь разврат, – сказала Кэтрин. – Люди, которые им занимаются, по-видимому, делают это со вкусом. Этот красный плюш просто бесподобен. Именно то, что надо. А зеркала, разве не прелесть?
– Ты милая.
– Не знаю, каково проснуться в такой комнате наутро. Но вообще это прекрасная комната.
Я налил еще стакан сент-эстефа.
– Мне бы хотелось согрешить по-настоящему, – сказала Кэтрин. – Все, что мы делаем, так невинно и просто. Я не верю, что мы делаем что-то дурное.
– Ты изумительная.
– Только я голодна. Я ужасно голодна.
– Ты простая, ты замечательная.
– Я простая. Никто не понимал этого до тебя.
– Как-то, когда мы только что познакомились, я целый день думал о том, как мы с тобой поедем вместе в отель «Кавур» и как все будет.
– Это было нахальство с твоей стороны. Но ведь это не «Кавур», правда?
– Нет. Туда бы нас не пустили.
– Когда-нибудь пустят. Но вот видишь, милый, в этом разница между нами. Я никогда ни о чем не думала.
– Совсем никогда?
– Ну, немножко, – сказала она.
– Ах ты, милая!
Я налил еще стакан вина.
– Я совсем простая, – сказала Кэтрин.
– Сначала я думал иначе. Мне показалось, что ты сумасшедшая.
– Я и была немножко сумасшедшая. Но не как-нибудь по-особенному сумасшедшая. Я тебя не смутила тогда, милый?
– Изумительная вещь вино, – сказал я. – Забываешь все плохое.
– Чудесная вещь, – сказала Кэтрин. – Но у моего отца от него сделалась очень сильная подагра.
– У тебя есть отец?
– Да, – сказала Кэтрин. – У него подагра. Но тебе совсем не нужно будет с ним встречаться. А у тебя разве нет отца?
– Нет, – сказал я. – У меня отчим.
– А он мне понравится?
– Тебе не нужно будет с ним встречаться.
– Нам с тобой так хорошо, – сказала Кэтрин. – Меня больше ничего не интересует. Я такая счастливая жена.
Пришел официант и убрал посуду. Немного погодя мы притихли, и было слышно, как идет дождь. Внизу, на площади, прогудел автомобиль.
Но слышу мчащих все быстрей
Крылатых времени коней,
сказал я.
– Я знаю эти стихи, – сказала Кэтрин. – Это Марвелл. Только ведь это о девушке, которая не хотела жить с мужчиной.
Голова у меня была очень ясная и свежая, и мне хотелось говорить о житейском.
– Где ты будешь рожать?
– Не знаю. В самом лучшем месте.
– Как ты все устроишь?
– Самым лучшим образом. Не беспокойся, милый. До окончания войны у нас может быть еще много детей.
– Нам скоро пора.
– Я знаю. Если хочешь, считай, что уже пора.
– Нет.
– Тогда не нервничай, милый. Ты был совсем хороший все время, а теперь ты начинаешь нервничать.
– Не буду. Ты мне будешь часто писать?
– Каждый день. Ваши письма просматривают?
– Там так плохо знают английский язык, что это не имеет значения.
– Я буду писать очень путано, – сказала Кэтрин.
– Но не слишком уж путано.
– Нет, только чуть-чуть путано.
– Пожалуй, нужно идти.
– Хорошо, милый.
– Мне не хочется уходить из нашего милого домика.
– И мне тоже.
– Но нужно идти.
– Хорошо. Мы ведь никогда еще долго не жили дома.
– Еще поживем.
– Я тебе приготовлю хорошенький домик к твоему возвращению.
– Может быть, я вернусь очень скоро.
– Вдруг тебя ранят чуть-чуть в ногу.
– Или в мочку уха.
– Нет, я хочу, чтоб твои уши остались, как они есть.
– А ноги нет?
– В ноги ты уже был ранен.
– Надо нам идти, дорогая.
– Хорошо. Иди ты первый.
| Предыдущая страница | Оглавление "Прощай оружие" | Следующая страница |
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"