Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Вешние воды. Гибель великой нации и возвышение и падение американцев. Глава 4

Ночь в Петоски. Уже давно за полночь. В закусочной горит свет. Городок спит под сиянием северной луны. Железная дорога бежит его северной стороной далеко на север. Холодные рельсы, тянущиеся на север к Макино-сити и Сент-Игнасу. Холодно идти по путям в такой час ночи.

Северной стороной небольшого северного городка, шагая рядом по железнодорожному полотну, идут двое. Это Йоги Джонсон и индианка. На ходу Йоги Джонсон молча срывает одежду. Одну за другой сбрасывает свои одсжины и швыряет их рядом с линией. Наконец на нем остаются только стоптанные башмаки, в которых он работает на помповой фабрике. Йоги Джонсон, голый в лунном свете, шагает на север рядом с индианкой. Индианка вышагивает сбоку. За плечами у нее младенец в лубяной люльке. Йоги хочет взять у нее ребенка. Мол, он понесет. Лайка скулит и лижет Йоги Джонсону лодыжки. Нет, индианка сама будет тащить дитя. Они идут дальше. На север. В северную ночь.

Следом за ними движутся две фигуры. Они отчетливо выделяются в лунном свете. Это те двое индейцев. Те самые лесные индейцы. Они наклоняются и подбирают одежду, которую сбросил Йоги Джонсон. Время от времени они что-то бормочут друг другу. Потом неторопливо плетутся дальше. Их острые глаза не упускают из виду ни одной сброшенной одежки. Когда найдена последняя, индейцы поднимают глаза и видят далеко впереди две освещенные луной фигуры. Индейцы выпрямляются и начинают рассматривать одежды.

— Белый вождь — франт, — замечает высокий индеец, держал в руках сорочку с вышитой монограммой.

— Белый вождь здорово замерзнет, — замечает низенький. Он подает своему высокому товарищу куртку. Тот сворачивает всю сброшенную и подобранную одежду в узел, и они поворачивают назад в местечко.

— Сбережем одежду для белого вождя или продадим в Армию спасения? — спрашивает низенький.

— Лучше продать, — говорит высокий. — Белый вождь, видать, уже не вернется.

— Вернется, как пить дать, — возражает низенький.

— Все равно лучше продадим в Армию спасения, — говорит высокий. — Когда наступит весна, белому вождю понадобится новая.

Они торопливо идут по шпалам, а в воздухе снова чувствуется потепление. Индейцами овладевает беспокойство. Меж стволов лиственниц и кедров, что растут вдоль железнодорожного полотна, дует теплый ветер. Снежные наметы по обе стороны колеи начинают таять. Что-то смущает души лесовиков. Какой-то позыв. Какая-то непонятная языческая тревога. Дует теплый ветер. Высокий индеец останавливается, слюнит палец и выставляет его на ветер. Низенький смотрит.

— Чинук? — спрашивает он.

— Да еще какой! — отвечает высокий. Они торопятся в местечко. Луна теперь едва-едва проглядывает из-за туч, которые нагнал теплый ветер.

— Надо поспеть в город, пока не началась кутерьма, — говорит высокий индеец.

— Никто из красных братьев не должен опаздывать, — беспокойно отзывается низенький.

— На фабрике теперь ни души, — говорит высокий.

— Все равно надо поторапливаться.

Веет теплый ветер. Он пробуждает в индейцах странные желания. Они знают, чего им нужно. В замерзшее северное местечко пришла наконец весна. Двое индейцев торопливо шагают по железнодорожному полотну.

Заключительное слово автора к читателю

Ну, как тебе, читатель? Я написал эту вещь за десять дней. Стоит ли она этого? Мне только хотелось бы пояснить одно место. Помнишь, где-то в начале немолодая официантка, Диана, рассказывает, как пропала в Париже ее мать и как она, проснувшись утром, увидела в соседней комнате французского генерала? Я подумал, что, может, тебе интересно будет знать подлинную причину этого случая. А произошло вот что. Ночью ее мать тяжело заболела — бубонной чумой, — и врач, которого позвали к ней, поставив диагноз, уведомил об этом власти. Был как раз день открытия большой Парижской выставки, и представь себе, читатель, какая была бы реклама, распространись вдруг слух, что в городе обнаружена бубонная чума. Вот французские власти и решили, что больная должна просто исчезнуть. К утру она умерла. Что же касается генерала, которому поручили это дело и который лег в кровать в той самой комнате, где ночевала мать Дианы, то мы всегда считали его очень храбрым человеком. Правда, мне кажется, он был одним из основных акционеров выставки. Во всяком случае, читатель, сия загадочная история мне представляется страшно любопытной, и я уверен, что и тебе тоже хотелось, чтобы я прояснил ее здесь, не обременяя повествование, где пояснения, по сути, совершенно неуместны.

Тем не менее интересно все же, как ловко полиция замяла все это дело и как быстро прибрала к рукам парикмахера и извозчика. И говорит все это, разумеется, о том, что излишняя осторожность не повредит — с кем бы ты ни отправлялся за границу, пусть даже с родной матерью. Надеюсь, я сделал хорошо, сказав об этом именно здесь, читатель, ибо чувствовал себя просто обязанным дать тебе некоторые пояснения. Я не верю в велеречивые прощания, так же как и в долгую помолвку, поэтому просто скажу: «До свидания, читатель, помогай тебе бог», — и предоставлю тебя самому себе.

Предыдущая страница

Оглавление "Вешние воды"