Куба, финка «Ла-Вихия» - Геннадий Бочаров
Радио Кубы через каждые 15 минут повторяло сообщение о присуждении Эрнесту Хемингуэю Нобелевской премии. Писатель в это время был на своей 47-футовой яхте «Пилар» в море. Вернувшись на берег, в бухту Кохимара, он сказал: «Эта премия принадлежит Кубе. Мое произведение («Старик и море» — Г. Б.) было здесь создано вместе с моими людьми из Кохимара, жителем которого я себя считаю».
Э. Хемингуэй, как известно, прожил на Кубе около 20 лет. Здесь он написал самые зрелые свои произведения. Здесь его постоянно окружали люди, которых он искренне любил и которые помогали ему писать и жить, что было для него одним и тем же.
* * *
В Гаване, во время командировки, мы узнали, что в Москве случилась беда с известной советской писательницей, женщиной замечательной и сильной, которую мы знали лично. Накануне того дня, о котором я рассказываю, ночной телефонный разговор принес из Москвы просьбу: срочно достать печень акулы. «Помочь, — сказали врачи, — может только свежая печень».
Дни на Кубе стояли штормовые, в открытое море никто не выходил. Мексиканский залив был также пуст. У маяка Эль-Морро прибой поднимался на высоту пятнадцати-двадцати метров. Огромные фонтаны теплой океанской воды накрывали сотни легковых автомобилей, несущихся по Малекону. Рядом с гостиницей «Дювиль» асфальт не высыхал от воды, и выйти из машины или сесть в нее у подъезда можно было только в паузах между ударами волн. В такое время на море делать нечего, охота на акул была просто невозможной. Один наш друг сказал, что обратиться следует, пожалуй, к рыбакам Кохимара — старым знакомым Хемингуэя. Они не посмотрят на шторм, сказал он, и у них, может быть, меньше волна.
В Кохимаре, однако, было тоже неспокойно. Когда мы приехали к древней крепости, построенной после нападения англичан, ветер свистел в антеннах, установленных на ее крыше, а волны с шумом разбивались о коралловые рифы. Море штормило, но все же по сравнению с волнением у гаванского Малекона здесь было потише. Набережная и причалы были безлюдны. Никто не рыбачил: суда раскачивались в бухте. В небольшом домике, рядом с крепостью, мы нашли бывшего капитана «Каламара» Арольдо Диаса Переса. Недавно он стал председателем рыбацкого кооператива и разговаривать о выходе в море можно было только с ним. Мы рассказали Диасу о цели своего приезда, Рассказали о разговоре с Москвой и рассказали о надежде на спасение женщины. Старый рыбак ни разу не перебил, выслушал нас молча и не стал уточнять, что произошло в далекой Москве. Он закурил и сказал:
— Мы постараемся помочь. Найдем рыбаков, которые не будут ожидать штиля.
...Вскоре были пойманы две тигровые акулы. Их вес был небольшим — по 230-250 килограммов. Акул разделали быстро и с большим умением. Нам были переданы 16 килограммов коричневой дымящейся печени. До Гаваны было близко — 35 минут по отличной дороге. Но спасительный груз предстояло переправить самолетом через Атлантику. В Гаване мы обратились к заместителю министра здравоохранения Кубы за разрешением на вывоз свежей печени. Разрешение было получено без промедления. Самолет авиакомпании «Кубана де авиасьон», идущий через Мадрид и Прагу, увез срочную посылку. Все сложилось, однако, грустно, печень помогла мало, было поздно.
...Случай этот произошел спустя 22 года после написания Хемингуэем повести «Старик и море», в которой фигурировали рыбаки Кохимара. Я привел его только для того, чтобы подчеркнуть: идет время, но не меняются жители поселка, они так же отзывчивы и по-человечески основательны. Хемингуэй дружил со многими из них. Как минимум, пять рыбаков поселка могут претендовать на роль прототипа старика Сантьяго. Рыбаки уважали Хемингуэя и любили за высокое мастерство ловли рыбы, за честность и смелость. Он отвечал им тем же.
Куба — страна, занимающая особое место в жизни Хемингуэя. Он бывал в Испании, Франции, Италии, многих странах Африки. И не просто бывал, а любил эти земли. Но только Куба — остров среди Больших Антильских островов, стал его второй родиной.
Легко объяснить привязанность Хемингуэя к Кубе прекрасным климатом. Но чем хуже климат Ямайки, Гваделупы, Барбадоса, Тринидада или Багамских островов — все они в одной части океана — рядом c Кубой?
Не объяснишь.
Не менее легко искать причины любви Хемингуэя к Кубе в ее природе. Она действительно прекрасна. Но и в Испании, и в Африке, и во Франции можно найти изумительные уголки. Но писатель всегда и отовсюду возвращался на Кубу. В работах некоторых исследователей жизни и творчества Хемингуэя, в которых говорится о связи писателя с Кубой, порой использовались фразы, случайно или с улыбкой оброненные самим Хемингуэем. У него таких фраз было много. Он их мог себе позволить.
Но даже в серьезных исследованиях жизненного пути писателя кубинский период рассматривается как весьма случайный, стихийно сложившийся под влиянием только чисто внешних обстоятельств.
Время, однако, помогает почувствовать, что делало связь писателя с Кубой прочной, основательной и жизненно необходимой — люди. Люди Кубы помогали ему устоять на ногах в трудное время жизни. Помогали ему стать тем, кем он стал. Вряд ли это иначе.
В нем же особенность этих людей? В чем их притягательность?
Мне приходилось бывать в разных странах, общаться со многими людьми. Где-то была легкость, где-то — сплошное удовольствие, где-то — натянутость. Были места, где общение становилось невыносимым уже через день-два. И приходилось дипломатично улыбаться, а потом презирать себя за то, что улыбался, а не рычал, что тоже, конечно, не дело. Было по-разному. Но нигде и никогда еще не было так, как было па Кубе. Здесь было необыкновенно,
Трехэтажный дом, где помещался корреспондентский пункт «Комсомольской правды», можно было смело считать моделью всей страны. Каждый его житель: сотрудник Академии наук Роберто, каменщик Аугустин, старый водопроводчик Хасинто — все без исключения делали все возможное, чтобы жизнь в доме была приятной. Самая малая беда не оставалась бедой одного — ее делили на всех, и ее вес становился ничтожным. Большая радость одного становилась большой радостью каждого. Если у кого-то затевалась свадьба — все старались одолжить стулья, посуду. Если у кого-то кончился кофе — любой поделится последней унцией. Если у кого-то заболел ребенок — весь дом не спит. Праздничный торт, хоть по крохотному кусочку, делится на всех. Вот какие люди. И, конечно, плюс природа, климат.
В журнале «Боэмия» можно прочитать объяснение самого Хемингуэя — почему он жил на Кубе. Вот что он писал:
«...Иногда люди спрашивают, почему ты живешь на Кубе, и ты им отвечаешь: потому что тебе там нравится. Очень трудно объяснить рассвет на холмах в окрестностях Гаваны, где каждое утро свежее, включая даже самые жаркие дни лета...
...Ты не станешь рассказывать о прекрасных и загадочных птицах, которые круглый год живут на усадьбе, ни о тех перелетных птицах, которые здесь отдыхают, ни о цаплях, которые ранним утром приходят попить из бассейна, ни о различных ящерицах, которые живут и охотятся в канавке, за бассейном, ни о восемнадцати .различных сортах манго, которые растут на длинной аллее, поднимающейся к дому. Разве можно объяснить наш тайм во время бейсбола, настоящего бейсбола, в котором, если тебе за сорок, то ты можешь попросить делать пробежки за тебя местного мальчишку, и продолжать игру, и поглядывать на деревенских мальчишек, которые как ветер пробегают расстояние между бейсбольными базами... Ты можешь сказать, что живешь на Кубе, потому что тебе не нужно надевать на ноги ботинки, если ты не собрался ехать в город, и; подложив бумажку под колокольчик телефонного звонка, тебе не нужно отвечать, и потому что ранним утром здесь работается так хорошо, как нигде в мире. Но это профессиональный секрет. Есть и еще много вещей, о которых не расскажешь...»
В другом номере «Боэмии» мы нашли продолжение этого важного признания.
«...Выйдя из залива, — писал Хемингуэй, — я становлюсь на капитанский мостик...
За авенидой идут парки и дома старой Гаваны, а с другой стороны ты проходишь мимо изгиба холма и стен крепости Кабанья, камни которой от времени покрылись розовыми и желтыми пятнами, где большинство твоих друзей сидели в разное время в качестве политических заключенных, а потом ты проходишь коралловую башню Эль-Морро, с белой вышкой маяка, и через двести ярдов от Морро, когда набираешь скорость, начинается великая река...» (Гольфстрим — Г. Б.)
И еще Хемингуэй говорил:
«Я живу на Кубе, потому что я люблю Кубу, но это не значит, что мне не нравятся другие места. И еще потому, что здесь мне никто не мешает работать. Если я хочу увидеться с людьми, я просто иду в город или же ко мне приходят летчики и моряки — ребята из тех, кого я знал на войне».
Журналист Роберт Мэннинг рассказал, как он выходил с «Папой» на «Пилар» из Гаванского порта и как радостно «Папа» махал рукой встречным рыбакам, и они неизменно слали ему свои приветствия; с каким удовольствием он втягивал в себя острые запахи моря и смотрел туда, где темнела полоска Гольфстрима, и повторял: «Следите за чайками, они показывают, где рыба».
Когда Хемингуэй был удостоен Нобелевской премии, когда был на вершине славы, Мэннинг написал о нем печальные, но правдивые слова: «...он уже приближался к своим жизненным сумеркам. Ему было пятьдесят пять, но выглядел он старше, пытался подлечить больную печень, треснутую черепную кость, два сдавленных и один сломанный позвонок. Беспокоили Хемингуэя и тяжелые ожоги, полученные в авиационной катастрофе в Уганде. Все эти травмы — добавьте к ним полдюжины ранений в голову, двести с лишним шрамов от шрапнели, простреленную коленную чашечку, раны на руках — наложили свой отпечаток. Комфортабельная вилла на Кубе стала для него домом больше любого другого места, а прогулки на борту судна «Пилар» заменили заграничные приключения».
Приключений у Хемингуэя, как известно, было более чем достаточно. А они, как известно, кончаются — рано или поздно — у каждого.
Он жил и работал в доме (10 миль от Гаваны), который все знают, как финку «Ла-Вихия». Это название усадьбы («наблюдательная вышка») сохранилось издавна, со времен испанской колонизации. Теперь это музей, находящийся под охраной кубинского правительства. Ежегодно его посещают десятки тысяч гостей Кубы со всех частей света. Но самые частые посетители финки «Ла-Вихия», пожалуй, советские люди. Поль Хофман был несомненно прав, когда писал в «Нью-Йорк таймс бук ревью»: «Ла-Вихия», расположенная на холме в Сан-Франциско-де-Паула в окрестностях Гаваны, стала излюбленным местом посещения советских гостей, приезжающих на Кубу».
В финке «Ла-Вихия» Хемингуэя окружали самые близкие друзья-кубинцы: бессменный капитан «Пилар» Грегорио Фуэнтес, доктор Роберто Эррера, «майор-дом» Рене Вильяреаль. Об этих людях следует сказать подробней: с одним из них — Грегорио Фуэнтесом — мы встречались, о других узнали из воспоминаний своих коллег. Первым хранителем музея Хемингуэя (после передачи вдовой писателя Мэри Хемингуэй финки «Ла-Вихия» кубинскому народу, усадьба стала называться домом-музеем) был Рене Вильяреаль. Рене рассказал о своем знакомстве с Хемингуэем в «Вие нуове» (Рим): «Он (Хемингуэй) был мне вторым отцом. Я впервые встретил его, когда мне было 12 лет — как раз тогда он купил этот дом. Мы, здешние мальчишки, приходили сюда играть в бейсбол... Наша спортивная экипировка, конечно, имела жалкий вид. Сан-Франциско-де-Паула — бедная деревенька, ни в одном ее доме не было достатка. Однажды «Папа» купил нам все новое с иголочки: и форму, и биты, и перчатки. Мы организовали бейсбольную команду, которую назвали в честь его младшего сына «Звезда Гиги»... «Папа» уезжал в Европу, когда мне было 15 лет. Перед отъездом он подозвал меня и сказал: «Я хотел бы, чтобы ты приглядывал за моим домом. Я тебе оставлю деньги за свет, телефон и телевизор». Можно сказать, что с того дня я работал у «Папы»... Усадьба стала моим вторым домом. После окончания школы я стал мажордомом».
Роберто Эррера был другом и врачом писателя. Они «делили» многое — но прежде всего море. Их совместные экспедиции на «Пилар» были постоянными, особенно после случая, когда Эрнест сильно пострадал при аварии на простой моторной лодке и Роберто вынужден был оказывать ему срочную помощь прямо в море.
О своем помощнике и друге на катере — Грегорио Фуэнтесе — Хемингуэй говорил: «Он впервые вышел в море, когда ему было четыре года. До Грегори у меня был тоже замечательный помощник, Карлос Чатиэррес, но его переманили, пока я воевал в Испании. А Грегори бесподобен: он провел «Пилар» через три шторма, и только благодаря его удивительному мастерству лодка спаслась от гибели».
В первое время после смерти писателя этих людей буквально терзали журналисты. Теперь из них не вытянешь ни слова. Грегорио Фуэнтес как-то сказал нам: «Раньше я охотно делился со всеми своими воспоминаниями о «Папе». А потом понял, что этого не следовало делать, потому что многие все переврали и разнесли по свету всякие небылицы о нем».
И мы сказали Грегорио: хорошо, что в СССР эти небылицы не печатались. У нас много и постоянно издается то, что написано самим писателем. Издаются его книги, и очень мало, несравненно мало, пишется о нем самом, что, на наш взгляд, честнее по отношению к любому зарубежному писателю.
— Да, — согласился он, — так порядочней. — Люди сами поймут, каким он был человеком, из его книг.
Финка «Ла-Вихия» не бывает пустой. Дома знаменитых людей после смерти хозяев становятся особенно шумными и многолюдными.
О доме Хемингуэя написано много... Сняты спальня, гостиная, кухня, туалет с книжной полкой, рабочее место, башня, шкуры львов, головы газелей — все охотничьи трофеи. Снято и тиражируется любимое место отдыха писателя — два глубоких кресла и столик с напитками. О, как внимательно и с каким исключительным интересом некоторые посетители дома замирают у этого столика! Даже переписывают название вин, чтобы затем иметь возможность небрежно сказать: кстати, не выпить ли нам коктейль Хэма? Разумеется, дайкири. И любое пойло под маркой «дайкири» становится значительнее и вкуснее.
Хемингуэй действительно любил коктейль дайкири, но тем, кто воспринимает книжный диалог писателя о выпивке как руководство к действию, следует, например, знать, что дайкири — это, скорее, «произведение искусства», чем выпивка. Дайкири — это квинтэссенция того, чем богата кубинская земля...
Я не один раз бывал в финке «Ла-Вихия». Чаще всего приходилось приезжать сюда с теми, кто на Кубу прилетал впервые. Однажды мы были здесь даже в необычный день, когда во всем мире отмечалось 80-летие со дня рождения писателя. Но ни одно посещение дома-музея не сохранилось в памяти с такой ясностью, как первое, — ни одно. В те годы вход в дом, хоть и с большими ограничениями, но все же был еще открыт, и рассмотреть его комнаты, обстановку и многочисленные сувениры можно было вблизи, подробно, а не через стекла окон, как это стало делаться впоследствии и теперь уже будет делаться всегда. В то время мы могли увидеть многое. Можно было полистать многочисленные журналы, часть книг, ибо рассмотреть все было трудно: их в доме 9038, по-настоящему всмотреться в краски картин Роберто Доминго, потрогать охотничье оружие: карабин системы «Маузер», нарезные карабины, бокфлинт 12-го калибра, двустволку 28-го калибра, когда все это еще хранилось в том виде, в каком было оставлено писателем и Мэри Хемингуэй. Бумаги, книги, фотографии, письма, охотничья обувь, охотничьи трофеи — все дополняло образ великого писателя, все рассказывало о нем самом, и его привычках, и его жизни.
Он любил кубинскую землю и кубинцев — и кубинцы бережно хранят память о великом писателе XX века, хранят все, что было связано с его жизнью и работой на их гордой, гостеприимной родине.
* * *
Вечерами в Кохимаре, как всегда, оживленно. На приготовление к точной ловле смотрит Хемингуэй — его бюст установлен на самом берегу бухты.
— Из чего сделан бюст? — спросил я у молодого рыбака-мулата со сверкающей рыбьей чешуей в черных волосах.
— Из старых осей и лопастей винтов, — ответил парень.
— А где их взяли? Собирали?
— Каждый дал, что было, — ответил парень. — Моторки у многих.
— Понятно.
— Он обошелся в, пятьсот с лишним песо, — сказал парень и добавил: — Сумма по тем временам будь здоров.
— Да, — согласился я, — сумма немалая.
Бюст из старых осей и винтов был установлен в первую очередь Хемингуэю-человеку, которого знали в рыбацком поселке лично, и только во вторую очередь Хемингуэю-писателю, который был знаменитостью в далеких материковых и островных странах, о чем тогда в Кохимаре слышали немногие, да и то от случайных людей.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"