Гости Хемингуэя
Норберто Фуэнтес. Хемингуэй на Кубе
Эрнест Хемингуэй был гостеприимным хозяином. Сидя во главе обеденного стола, он ничем не напоминал своих сумрачных героев. Когда гостей приглашали заранее, Хемингуэй сам отбирал посуду и приборы. На скатертях и салфетках был вышит символ финки — три холма, наконечник стрелы и три капитанские нашивки. Тот же символ был выгравирован на столовом серебре и нанесен на фаянсовую и фарфоровую посуду. После ужина и выпитого за ним доброго вина Хемингуэя тянуло на песни. Он запевал на испанском или баскском языке песни времен гражданской войны в Испании, как, например, "Пятый полк", но, по единодушному утверждению всех, кому приходилось бывать его сотрапезником, фальшивил немилосердно. Похоже, что уроки музыки, преподанные ему миссис Грейс Холл Хемингуэй, не сказались сколько-нибудь благотворно на его вокальных способностях. Хемингуэй вел застолье непринужденно, с Юмором, не забывая при этом о всякого рода мелочах, хотя никакой особой необходимости в этом не было, ибо Мэри Уэлш была прекрасной хозяйкой, как и Марта Геллхорн до нее.
По воспоминаниям людей, часто бывавших в доме, прежде чем выйти к столу, Хемингуэй тщательно приводил себя в порядок и всегда выглядел свежим и опрятным. Если это был обычный обед с людьми близкими и в жаркое время года, он оставался в своих неизменных шортах и ковбойке навыпуск. Но к званому вечеру он облачался в клетчатый пиджак, белую рубашку и даже надевал галстук, а Рене должен был прислуживать в белом кителе — "филиппинке" и белых перчатках.
Некоторые романтические фантазии Мэри, связанные с приемом гостей, казались Хемингуэю просто блажью. Так, например, ей нравилось ужинать в полумраке, под таинственное мерцание свечей за стеклом абажурчиков. Хемингуэй раздражался, потому что не видно было, что ешь: "Так и cucaracho {Искаженное от исп. cucaracha — таракан} проглотить недолго!"
Ворчал он и потому, что ему надоели спагетти, пусть и с очень вкусными соусами, — дежурное блюдо его жены. Тем не менее, когда доходило до дела, он спокойно съедал их, как и студенистый суп-бульон из костей, над которым Мэри колдовала пять-шесть дней подряд.
Кладовая в доме Хемингуэев никогда не пустовала. В четырех, а то и в пяти морозильных камерах, установленных в подвале, при температуре — 30о хранилось множество продуктов, в частности лангусты, моллюски, другие дары моря и мясо черепахи. Говядину держали в пакетах, а черепашье мясо — в вощанке.
Продукты заворачивались, и на них ставилась дата. "Сегодня мы будет есть марлина, который пролежал восемь месяцев", — сказал как-то Хемингуэй священнику дону Андресу. Мясо черепахи, прежде чем его положить в морозильник, Хемингуэй разрезал на порции, а лапки и хвосты клал отдельно — для супов. Для готовки всегда брали мясо с самой старой датой.
"В этом доме не ели ничего свежего", — говорит Эррера Сотолонго, но часть овощей и зелени употреблялись, конечно, в свежем виде. Это была забота Пичило. Пичило вспоминает, что мисс Мэри, желая, видимо, побудить его работать еще лучше, то и дело напоминала: "Сеньор Эрнесто любит свежие овощи".
Любопытно, что Хемингуэй и его жена, питая слабость к черепаховому супу, ели его всегда в холодном виде, почти замороженным. Они варили суп, а потом замораживали его и оставляли в морозильнике, где он мог простоять и несколько месяцев. Перед употреблением заледеневший суп помещался в миксер и разбивался в мелкую ледяную крошку, словно коктейль "дайкири". К столу подавался суп-фраппе {фраппе (франц.) — здесь: мелкотолченый лед, который обычно употребляется для коктейлей} из черепахи. Изредка они размораживали его, ставили на огонь и ели горячим.
Если не считать ворчания по мелочам, Хемингуэй признавал кулинарное мастерство Мэри Уэлш. Один ее "гаспачо" {Гаспачо — испанский хлебный суп с оливковым маслом, уксусом, помидорами и огурцами, который подают холодным} чего стоил! А блюда из трески, которые она готовила, были, по общему признанию, такие вкусные, что пальчики оближешь.
В вопросах еды они оба легко восприняли кубинские обычаи. Разногласия, если они и возникали, касались всегда формы, а не содержания. Сохранились, например, записки к слугам с просьбой нарезать фрукты помельче. В одной из них, написанной рукой Хемингуэя, дается указание подавать ему агуакате {Авокадо, аллигаторова груша}, нарезанным не на ломтики, а на мелкие кусочки. Но это еще куда ни шло, а вот то, что они считали агуакате за фрукт, а не за овощ и никогда не клали его в салат, было, по мнению их кубинских слуг, непростительным и уму непостижимым заблуждением.
На кухне стояли две плиты. Одна из них вполне современная, электрическая. Вторая же — типично кубинская старинная кухонная печь, топившаяся углем и дровами, по всем признакам — ровесница самого дома. Именно этому громоздкому сооружению отдавал предпочтение повар-китаец. Звали его Рамон. Начал он работать на финке при Марте Геллхорн и закрепился на своем месте, потому что Хемингуэй был в восторге от его готовки. Но Рамон сочетал в себе редкие достоинства с опасными недостатками. Кухня была его вотчиной, и он никому не позволял вмешиваться в свои дела. Готовил он что хотел, но обязательно включал в меню десерт — в большинстве случаев необыкновенно вкусные пирожные и торты. Он никогда не терял присутствия духа, если, скажем, ждали троих гостей, а приходило шестеро. "Послушай, Чино {Чино (исп.) — китаец; употребляется и в качестве дружеского обращения}, их шесть", — сообщал ему Хемингуэй, и Рамон отвечал: "У Чино все будет как надо".
Но у Чино не всегда все было как надо: не дай бог попасть на кухню недопитым бутылкам! Чино Рамон был алкоголиком и пил все, что попадало под руку: вино, виски, джин — в общем, что угодно. "Он умер по пьяной лавочке лет через пять, а может, шесть, после того, как ушел с Финки Вихии, — говорит Пичило, — по-моему, в конце 40-х".
Эррера Сотолонго вспоминает его как человека "крайне нервного", который однажды выскочил с кухни с вытаращенными глазами и, размахивая огромным ножом, устремился вдогонку за шофером Хуаном, который устроил ему какой-то розыгрыш. К несчастью, Рамон имел обыкновение выбегать из кухни с этим страшным ножом каждый раз, когда у него что-нибудь не клеилось. Всякая неудача была ему просто невыносима. Эррера Сотолонго рассказывает, что, бывало, они сидели за обеденным столом — Хемингуэй, как всегда, во главе, Марта напротив него, гости на своих обычных местах, — смакуя "чоп-сьюэй" (мясное блюдо с зеленью и приправами, изобретенное сан-францисскими китайцами), как вдруг из кухни раздавался вопль, мгновение спустя появлялся Рамон с ножом, грозя, что он убьет "кого хошь". Такое с ним случалось по самому пустяковому поводу. Но однажды, когда в очередной раз раздался крик, открылась дверь и показался Рамон с ножом, "Хемингуэй опередил его угрозы своим излюбленным кубинским ругательством и грохнул кулаком по столу". Полетели стаканы и рюмки, а Хемингуэй устремил на Рамона твердый и требовательный взгляд. Инцидент был исчерпан, но и Рамон тоже: он попросил расчет.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"