Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Хемингуэй и петушиные бои на Кубе

Напарником Хемингуэя по "петухам" был Хосе Эррера — Пичило, как зовут его все в Сан-Франсиско-де-Паула.

Сказать, что знали Хемингуэя, могут многие. А вот у Пичило есть фотография, где он запечатлен на маленькой арене для петушиных боев, которую сам соорудил на Финке Вихии, а рядом стоит Хемингуэй и внимательно наблюдает за его работой. Третий на этой фотографии — молодой Рене Вильярреаль.

Больше всего на свете Пичило любил петушиные бои и сам в этом признается: "Я был игрок, и какой..." "Петушиное дело", которое они с Хемингуэем завели, пошло вполне успешно. Пичило рассказывает, что начинали они в 1942 году с "бесподобного испанского петуха хересской породы" — прекрасный бойцовый экземпляр, прославившийся своей силой и выносливостью. Покупка его обошлась недешево. В конце 40-х годов гордостью "фирмы" "Хемингуэй — Эррера" был белохвостый красный петух, который вышел победителем на арене в Гуанабакоа в одной из самых кровавых схваток. "Победил, хотя и был тяжело ранен", — подчеркивает Пичило. Выигрыш Хемингуэя составил 800 песо — сумма по тем временам немалая. "Ставки он делал всегда. Только не сам, а меня посылал".

На "ферме", где партнеры выращивали "бойцов", было петухов двадцать. Когда петушки подрастали и начинали задираться, на шпоры им надевали мягкие мешочки, чтобы в драке они не поранили друг друга. "Берешь на заметку, какой поактивней, смотришь, как он дальше себя покажет, как проведет первые бои", — втолковывал Пичило Хемингуэю, привыкшему уже к клеткам с петухами во дворе своего дома. "Я рад, что петухи у нас прямо во дворе", — уверял он компаньона. Хороший петух — "ударный", тот, который "проявляется" во время боя и наносит сопернику наибольшее число ран. По восторженному определению Пичило, "ударный" петух — это будь здоров, это такое выгодное дело, это как чек на предъявителя!" "Характеру петуха — от рождения, это дело природной склонности, ну как у хорошего боксера или стайера". Но уж если получается "ударный" петух, это все: только он способен в мгновение ока нанести сопернику ужасную рану в вену — "благородную" рану, как ее называют опытные любители. Еще одна страшная рана называется "небесная". Это когда один из петухов быстро разворачивается и молниеносным ударом выбивает противнику глаз и тот застывает, уставившись пустой глазницей вверх, в небо. Хемингуэй не раз спрашивал, что это за рана "небесная" и почему ее так называют, но так до конца в этом и не разобрался. "Петухов он выращивал хороших, боевых, — продолжает свои воспоминания Пичило, — и ставил с толком, редко промахивался везучий был, да, да, хорошие деньги выигрывал".

"Но такое дело, спорт есть спорт (!): можно выиграть, а можно и проиграть, — рассуждает Пичило. — Проигрывать Хемингуэй умел, это чистая правда. Он мне обычно говорил: "Поставь сколько хочешь" — в этом он всегда полагался на меня. Бывало, что и проигрывали, но он меня никогда не попрекал. Доверял мне. Ну а потом, если проигрывали, так ведь и я тоже, ясное дело. У нас с ним все на двоих было и выигрыши, и проигрыши... Да, жмотом ни его, ни меня не назовешь".

Хемингуэй скоро стал своим среди заядлых болельщиков и игроков. Вместе с ними, в обстановке всеобщего возбуждения, немыслимого шума и гама — известно, что петушиные бои собирали на Кубе самую шумную, самую азартную и темпераментную публику, — он смотрел на арену, где два живых существа стремились во что бы то ни стало выклевать друг у друга глаза. Это была новая явь, и он с жадностью впитывал ее.

Сам Хемингуэй не раз говорил своим приятелям по увлечению: "Я люблю смотреть бой". Так что непосредственного участия в игре он не принимал, а давал деньги Пичило, чтобы тот пошел и сделал ставку у букмекера. Пока петушиные бои на Кубе существовали — потом их запретили, — ставки были их основным стимулом. В окружении игроков, одетых, как правило, в гуаяберу и рабочие штаны из плотной жесткой ткани, с массивными золотыми перстнями на пальцах и сигарой в зубах, выкрикивавших свои ставки — столько-то "монет" на такого-то петуха (слово "монета" — 5 песо — идет еще от испанской традиции), Хемингуэй молча смотрел бой.

В 50-е годы были предприняты попытки привлечь американских туристов на гаванские арены для петушиных боев. Даже специально соорудили одну такую арену в саду супермодного кабаре "Сан-Суси". Но все эти попытки себя не оправдали — для американской публики зрелище оказалось слишком жестоким.

По словам Пичило, Хемингуэй мог долго молча смотреть, как он перед боем готовит для петуха искусственные шпоры. В зависимости от надобности шпоры могли быть перламутровыми или стальными. Свои собственные шпоры у петуха отрезают и оставляют что-то вроде культи, к которой и привязывают грозные шпоры-протезы. Так вот, за всеми деталями, связанными с приготовлениями к петушиному бою, Хемингуэй мог наблюдать часами, точно так же, как наблюдал он за рыбаками, готовившими снасть, или за воинами масаи в Африке, когда хотел научиться охоте с копьем.

Вьетнамец — прозвище Рафаэля Ромеро. Он был одним из немногих бойцов Повстанческой армии, и в 1975 году ходившим еще в полевой форме оливкового цвета и с пистолетом "кольт" 45-го калибра с позолоченной рукояткой. В свое время таких батистовских трофейных пистолетов было на Кубе хоть пруд пруди. Никто не знает, почему Рафаэля прозвали Вьетнамцем. Он тоже понятия не имеет. Прозвища приклеилось к нему в самом начале войны в Юго-Восточной Азии, но внешность его была тут ни причем: невысокий, но широкоплечий и крепко сбитый, белокожий, черноволосый, он совершенно не походил на вьетнамца. По всей видимости, он мало изменился с того дня в декабре 1959 года, когда Хемингуэй заключил с ним пари. "Все это из-за петухов", — говорит Вьетнамец.

Лейтенант Ромеро с огромной сигарой в зубах устроился среди зрителей на одной из арен в Сан-Франсиско-де-Паула, и тут начали предлагать ставки. Он поставил 50 монет на чернолапого петуха, еле сдерживавшего боевой пыл. На его ставку ответил Хемингуэй, вернее, он ткнул локтем Пичило, и тот, перекрикивая многоголосый шум, сообщил, что пари принято. Выиграл петух, на которого ставил Хемингуэй, и Вьетнамцу пришлось выложить 250 песо. Издохший чернолапый лежал посреди арены, игроки потянулись к выходу, и тут раздался сильный, зычный голос Хемингуэя: "Что, лейтенант, не повезло?" Лейтенант Ромеро пожал плечами: "Да, не повезло".

Для Вьетнамца это была одна из последних встреч с Хемингуэем и последняя в его жизни ставка на петушиных боях. "В тот декабрьский день 1959 года я решил поставить точку на петухах. Меня так заело, что Хемингуэй считал меня невезучим, что я вскочил в свою машину и рванул в расчетную часть Повстанческих военно-воздушных сил, в которых тогда служил, а там — прямо к кассиру. Он был из батистовских офицеров. Я ему говорю: "Я проиграл петуха и 250 песо на пари Хемингуэю". А он мне: "Я не играю на петушиных боях и не знаю Хемингуэя". "Из этих денег я должен был внести плату за дом и отпраздновать Новый год с семьей", — сказал я. "О, азартные игры — это ужасно, это разлагает!" В тот момент я был как в тумане и, недолго думая, выхватил кольт и положил его на окошко кассы, просто положил, а он сразу: "Ну хорошо, пожалуй, я мог бы вам дать деньги как личную ссуду". Что он и сделал. А я через неделю поехал в Сан-Франсиско-де-Паула, нашел там американца и сказал ему: "Кончилось мое невезение — больше я на петушиных боях не играю. Вот отдам этот треклятый долг — и даже напоминать о них ничего не будет".

Мануэлю Эрнандесу в 1977 году было 65 лет. Когда-то он зарабатывал на жизнь тем, что "занимался бойцовыми петухами у Дуэньясов". Он вспоминает, что часто сталкивался с Хемингуэем в каком-нибудь из баров Сан-Франсиско-де-Паула и тот всегда спрашивал: "Сегодня будет битва?" Он имел в виду петушиные бои. "Я люблю бывать на битве, — объяснял он Мануэлю, — я люблю смотреть". Мануэль, человек сухой и замкнутый, утверждает, что в его словах нет и доли выдумки. "Вообще он (Хемингуэй) иногда скажет так скажет. Как бой начинался, он во весь голос кричит петуху: "Возьми его!" Такого на арене никогда не кричат. На арене люди делают ставки, предлагают ставки. И кричат: "Ставлю столько-то монет на такого-то петуха" и еще всякие крепкие слова, но "возьми его" — никогда. "Возьми его!" — такое и в голову никому не придет!"

"Хемингуэй на Кубе" - Норберто Фуэнтес