Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Хемингуэй и ураганы на Кубе

Когда над Финкой Вихией разражался тропический ураган, в глазах Хемингуэя она превращалась в старый, испытанный штормами корабль.

Циклон, обрушившийся на Гавану в сентябре 1950 года, застал Хемингуэя на финке. Записи, найденные в его бумагах, свидетельствуют, во-первых, о том, что он привык к резким перепадам погоды на острове, а во-вторых, что за это время он уяснил для себя, как лучше всего пережидать циклон: вооружиться молотком — вдруг придется закреплять двери и окна — и бутылкой рома и приникнуть ухом к батарейному радиоприемнику "Зенит". Записи содержатся в блокноте карманного размера, на корешке которого написано: Блокнот для расчетов № 4036 1/2. Это восхитительный документ. Вначале Хемингуэй записывает дату, время и исходные метеоданные. Не вызывает сомнения, что он только-только раскупорил первую бутылку рома, но ведь это всего лишь начало. Четким почерком Хемингуэя: "1 сентября". И первые данные: "0900 Темп. 76Ф". Ниже: "Ветер В-Ю-В Сила 5". И результаты первого наблюдения: "Облачность к В На Ю высокие перистые облака, уплотняющиеся к С".

Есть свидетели того, как Хемингуэй, словно матадор с быком, "сражался" с ураганом. Много раз встречал бурю на холме у Хемингуэя и доктор Эррера Сотолонго. "Такие вещи будоражили Эрнесто. Когда он узнавал, что приближается циклон, лицо его светлело. Если я был под рукой, он уговаривал меня остаться, чтобы "вместе организовать оборону". И конечно, когда циклон удалялся и оценивался нанесенный им снаружи ущерб, внутри дома давал о себе знать урон совсем другого рода. "Этот Эрнесто! При том, Что в доме было сколько угодно еды, он ввел правило — во время циклона ничего не есть, а только пить. Иногда он требовал, чтобы мы все сняли с себя одежду. Разумеется, мы оставались в шортах или бриджах. Это делалось на тот случай, если дождь или ветер что-нибудь сломают и нам придется выйти наружу под ливень исправлять поломку. Так или иначе, но Эрнесто всегда брал на себя руководство аптициклонной операцией, сидя с двумя-тремя близкими друзьями в гостиной своего дома. Он был похож на капитана корабля, попавшего в шторм".

Да, он действительно походил на капитана, да и записи, временами преисполненные юмора, содержащие сведения о "враге", "разрушительной способности" и тому подобное, напоминают судовой журнал капитана военного корабля.

"Атмосферное давление 29, 45 (без поправки на высоту)". После этой записи данные, которые он вносит в блокнот, становятся более подробными в результате собственных наблюдений и сообщений, передаваемых по радио. Бюро слежения за ураганами в Майами сообщает — а Хемингуэй записывает, — что ураган находится примерно в 24 милях к западу от Гваделупы и перемещается в западно-северо-западном направлении со скоростью ветра в центре 140 миль в час. Конец абзаца: "Другой движется в западном направлении. Скорость 10 миль в час. Расстояние от Гаваны 1400 миль (речь идет о географических милях, которыми пользовался в бюллетенях погоды Центр слежения в Майами). С этой скоростью он достигнет Гаваны за 140 часов в 23.00 31/8/50".

Уже в этом абзаце, в самом начале записей, видно, как меняется их тон и как поднимается настроение "капитана". Хемингуэй начинает игру. Смысл иногда ускользает, даты теряют свою хронологическую последовательность. То, что началось 1 сентября, продолжается 31 августа. Немного дальше это уже будет 3 августа, потом 6 сентября. Время потеряло свой смысл в этом диковинном судовом журнале. Никогда не было такого длительного урагана в одном и том же месте. Возможно, тем не менее, что у этой неразберихи есть объяснение: Хемингуэй следил за несколькими циклонами сразу (по картам Кубинского метеорологического института с 21 августа по 6 сентября 1950 года через Кубу прошли три циклона), не позаботившись о хронологии и порядке записей.

Первого сентября 1950 года к Кубе со стороны острова Гваделупа приближался ураган большой силы. Он был обнаружен судами, находившимися к востоку от центрального района Малых Антильских островов. Шел он к Сент-Круа, Виргинским островам и Пуэрто-Рико.

Второго сентября, в субботу, были получены известия о другом, небольшой силы урагане к югу от острова Пинос. Направление его в тот день установлено не было. Первого он находился в восьмидесяти милях к юго-востоку от острова Пинос.

В воскресенье, третьего сентября, он уже угрожал провинциям Гавана, Матансас и Лас-Вильяс. Национальная метеорологическая обсерватория сообщала: "Циклон, который с острова Пинос, обогнув мыс Сан-Антонио, двигался к выходу в Мексиканский залив, вчера поздно вечером изменил направление и сейчас представляет потенциальную угрозу этим трем провинциям".

"6 сен. 1950. Это сформировавшийся ураган большой силы и протяженности. Уменьшение скорости указывает на рост его интенсивности, Э. X."

Подпись Хемингуэй дважды подчеркнул. Что же касается его наблюдений, то они неточны, так как скорость передвижения урагана не зависит от его интенсивности.

"09.30. Атмосферное давление без изменений. Дождь. Сильные порывы ветра с К).

Разрушительная способность врага: сильные разрушения на Гаити, на Ю или центр, берегу Кубы. Возможен поворот к С в направлении Г. Э. X."

В 20.00 Хемингуэй делает первую запись, относящуюся к капитану третьего ранга ("capitan de corbeta") Хосе Карлосу Мильясу, бывшему в течение многих лет директором Национальной метеообсерватории Кубы. Для всех на Кубе Мильяс был постоянной мишенью для шуток в связи с тем, что прогноз погоды редко подтверждался самой погодой. Хемингуэй присоединяет свой голос к гласу народному и не раз прохаживается по адресу директора. Разумеется, он не преминул воспользоваться сходством испанских слов "corbeta" — корвет и "corbata" — галстук, для того, чтобы присвоить ему новое воинское звание.

Марио Родригес Рамирес вспоминает, что "этим циклончиком", то есть ураганом, приблизившимся к Кубе 1 сентября 1950 года, занимался он, потому что Мильяс махнул рукой на то, что показалось ему далекой грозой. Когда его помощник Родригес Рамирес, ткнув пальцем в пятнышко на небе, сказал ему: "Посмотрите на кучевые облака. Я думаю, этот циклон идет на нас", главный метеоролог ответил: "Иди ты в задницу со своими облаками" — и отправился спать. Через шесть часов, уже на рассвете, Родригес Рамирес решил, что пора будить начальника. Он вывел еще заспанного Мильяса из здания обсерватории и зажег спичку — огонек не шелохнулся. "Мы в "глазу бури" {"Глаз бури" — область пониженного давления с минимумом в центре.}, капитан". "Совершенно верно, мы в "глазу", — подтвердил Мильяс. — Давайте готовить бюллетень о тревоге". Очень скоро первые порывы ураганного ветра достигли обсерватории. "Небольшой циклон, но сильный, — вспоминает Родригес Рамирес, — шквальный ветер распахнул парадную дверь обсерватории, ворвался внутрь и выбил окна из рам, словно пробки из бутылок".

Немного позже Хемингуэй записал:

20.00... Мильяс извещает о новом урагане к югу от о [острова] и [Пинос], угрожает Гав и и [Пинар]-дель-Р [Рио] 220 миль к Ю направление С и С-3 65 миль/час.

Хемингуэй столько раз перескакивал с сентября на август, что уже и не поймешь, когда же все это происходило на самом деле. В 10.15 он помещает "свой" ураган "в 125 милях к Ю-Ю-3 от мыса Сан-Антонио", но циклон, добавляет Хемингуэй "теряя силу, перемещается к С-3".

"Барометр на финке 29,35. Ветер В Сила 4 — Сила 5 без порывов".

В 05.25 Хемингуэй отмечает, что подул ветер с юга силой в 4 балла. В 05.30 он записывает: "Мильяс объявил, что передача сводки в ночные часы невозможна". В этом случае Хемингуэй несправедлив к Мильясу. Сообщения Национальной обсерватории всегда передавались в шесть часов утра и в десять вечера. Наблюдения продолжаются: "В 07.50 атмосферное давление 29,20. Ветер С-С-3 Сила 7. Циклон уходит в море. Нас он задел краем". Хемингуэй, словно заправский кубинский метеоролог или рыбак, пользуется профессиональным жаргоном: уходить в море. Еще в таких случаях, то есть когда циклон покидал остров, говорили "вошел в канал" или "перешел с земли". В 08.50: "Атмосферное давление 29,20 (без коррекции на высоту). Ветер С-С-3 Сила 5 и 6 порывистый. Подписано [по-испански]: Е. Hemingway, General de guerrilleros (Э. Хемингуэй, партизанский генерал)".

И в этом он сохранил форму кубинских метеосводок, в конце которых сообщалось: "Подписано: Мильяс, капитан 3-го ранга".

Заключительная запись, сделанная на последней странице блокнота, датирована тоже сентябрем, но четырьмя годами позже. Так же в столбик зафиксированы наблюдения еще над неким циклоном или над некими циклонами. А может быть, все это был один-единственный своенравный ураган, накидывавшийся на Кубу и другие острова Карибского моря четыре года подряд — с августа 1950-го по сентябрь 1954-го?

В начале 50-х годов произошел инцидент в интересующей Хемингуэя метеорологической сфере, связанный с катастрофической комедией ошибок, главную роль в которой сыграл Хосе Карлос Мильяс. Директор Национальной обсерватории сообщил, что в шестидесяти милях к востоку от Гаваны пройдет крайне опасный циклон. Гаванцы поспешили забить гвоздями окна и двери, прочистили канализацию и заклеили бумажными крестами оконные стекла. Между тем в городе Матансас, расположенном на шестьдесят миль восточнее Гаваны, царила полная безмятежность, жизнь шла своим чередом. Опустошительный циклон действительно обрушился... на Матансас, даже не задев Гаваны. Посыпались возмущенные жалобы, и главный штаб ВМС дал разрешение Мильясу выступить по телевидению с объяснением. Мильяс, как ни в чем не бывало, заявил, что он не несет ни малейшей ответственности за географическую неграмотность населения, не ведающего, что Матансас расположен в шестидесяти милях к востоку от Гаваны. "Не моя вина, что обсерватория находится в Гаване и что-точкой отсчета для нашего учреждения, как всем должно быть известно, является столица". Это был один из редких вечеров, когда Хемингуэй чуть не полчаса провел у экрана телевизора.

Другое небывалое происшествие, свидетелем которого Хемингуэй стал благодаря телевидению, произошло несколько месяцев спустя.

Это были времена, когда ажиотаж вокруг летающих тарелок достиг апогея. В Гаване тогда возводился спортивный городок. Строился он прямо напротив самого претенциозного фонтана столицы, который гаванцы прозвали "Биде Паулины", воздав подобным образом должное "Первой даме Республики" Паулине де Грау, жене брата бывшего президента Рамона Грау Сан-Мартина. И вот в одно прекрасное утро на этой самой строительной площадке приземлился межпланетный корабль в виде круглой, серебристой и загадочной тарелки, устрашающе выпустившей из себя перископ. И больше никаких признаков жизни. По тревоге были подняты городская полиция вместе с ее главным штабом, моторизованный батальон Национальной Армии и пожарная служба столицы. Острову выпало счастье — или несчастье — принимать первых инопланетян, открыто явившихся с визитом.

Перед лицом такого из ряда вон выходящего события Хемингуэй, старый газетчик, не выдержал и, запасшись самой большой бутылкой джина "Гордон", уселся перед телевизором и с большим недоверием воззрился на экран. Наконец, после бесконечного, томительного ожидания, около четырех часов дня, к общему ужасу всех телезрителей, открылся один из люков, и из него (к этому времени все, кто был поблизости, уже удрали, а начальник полиции бригадный генерал Рафаэль Салас Каньисарес с пистолетом в руке укрылся за своей машиной) явилась... знаменитая манекенщица и балерина, воздев к небу безобидную бутылку пива "Кристаль". За ней из того же люка появились музыканты популярного оркестра, скандируя под заразительный мотивчик "Даже марсиане пьют "Кристаль". Для Хемингуэя это было слишком. Он допил свой джин. Безо льда, без воды, без тоника, без лимона. Слуги наблюдали за ним. Хемингуэй поднялся и направился прямиком в свою комнату — а не к мисс Мэри, — свалился на кучу писем, покрывавших его кровать, прикрыл глаза мятым воскресным номером "Нью-Йорк таймс" и заснул.

"Хемингуэй на Кубе" - Норберто Фуэнтес