Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Хемингуэй о войне и о мире

Мэри Уэлш пишет в книге "Как это было", что в 1950 году Хемингуэй получил на Финке Вихии письмо от советского писателя Ильи Эренбурга. В письме, посланном от имени Всемирного Совета Мира, Эренбург в энергичных выражениях призывал Хемингуэя включиться в международное движение против атомного оружия. Мэри Уэлш рассказывает, что ее муж, рассердившись, засел за ответное послание, где он пишет Эренбургу, что, "к его сведению", он против не только атомного оружия, "но и вообще против всякого оружия, если это не спортивное ружье". Затем Хемингуэй привел длинный перечень вещей, вызывавших его резкое неприятие. Заканчивая письмо, он утверждал, что, если его страна "подвергнется нападению", он будет бороться "против любого агрессора". Это уже, несомненно, нечто отличное от антифашистских позиций писателя времен войны в Испании. Сглаженная острота акцентов предстает как пока еще неясный намек на трагический исход "фиесты", не оставляющий иногда и тени надежды. Как вспоминает Мэри Уэлш, Хемингуэй, начав писать письмо Эренбургу в мае 1950 года, не закончил его и в конце концов отказался от мысли дать ответ. Каких-либо других сведений, кроме тех, что сообщила Мэри Уэлш, у нас нет. Не удалось найти и оригинал предполагаемого письма, который, возможно, должен был находиться на Финке Вихии.

Хемингуэй той эпохи, каким он выведен на страницах просмотренных нами публикаций, — это обыкновенный средний антикоммунист периода "холодной войны". Такой образ писателя усердно разрабатывают Хотчнер и Лестер Хемингуэй. В книге "Папа Хемингуэй" Хотчнер заявляет, что писатель сожалел об упущенной возможности поехать на войну в Корею. Он, дескать, впервые не является очевидцем вооруженного столкновения, происходящего при участии его страны. Сожалел или просто говорил? Одно лишь упоминание о поездке уже много значило, ибо речь шла о такой войне, в которой Хемингуэй не должен был участвовать. А какую позицию он занял бы несколько лет спустя по отношению к войне во Вьетнаме? Так же сетовал бы на то, что это второй конфликт, где замешана его страна, а его там нет?

Сегодня политическая эксгумация Хемингуэя представляется нелегким делом. Для начала у нас есть несколько "Хемингуэев": у Хотчнера и Лестера это оловянный солдатик, готовый воевать с "красной опасностью"; образ, выписанный Мэри Уэлш, дополнен в отличие от предыдущего некоторыми деталями: это снайпер, одновременно сочиняющий сердитые письма Эренбургу и не упускающий случая зло посмеяться над сенатором Маккарти: далее следует Хемингуэй, осуждающий сенатора и его истерическую антикоммунистическую кампанию в хронике "Подарок к рождеству", и Хемингуэй со своим alter ego — полковником Ричардом Кантуэллом — и его бредовыми политическими декларациями в книге "За рекой, в тени деревьев". И все же тот ли это Хемингуэй, видевший, как рухнул миф об американской демократии и свободе?

На Финке Вихии обнаружен любопытный документ, представляющий собой как бы декларацию принципов писателя. В верхней части текста, напечатанного Хемингуэем на листе тонкой сероватой бумаги, указано: "Финка Вихия, Сан-Франсиско-де-Паула, Куба, 8/11/50".

В самом начале упоминается предисловие к какой-то книге: "Пока писалось это вступление, мы выиграли одну войну и проиграли один мир, и сейчас мы ведем необъявленную войну и между тем готовимся к войне во всемирном масштабе". Возможно, что данное "вступление" представляет собой вариант предисловия, подготовленного для антологии "Сокровище свободного мира", изданной Беном Рэберном. Хемингуэй написал предисловие к этой книге и подписал его, тоже находясь на Кубе, в Сан-Франсиско-де-Паула, но только в сентябре 1945 года. Оба текста очень близки по настроению и стилю. В предисловии к антологии "Сокровище свободного мира" Хемингуэй пишет: "Мы дрались в этой войне и выиграли ее. Так не будем же ханжами и лицемерами, не станем мстить и делать глупости. Лучше позаботимся, чтобы наши враги не сумели снова затеять войну. Нам придется перевоспитать их. Нам придется самим выучиться жить по справедливости и в мире со всеми странами и народами на нашей земле. Для этого мы должны многому научиться и перевоспитать многих. Но в первую очередь перевоспитать самих себя".

В документе, найденном на Финке Вихии, после слов о выигранной войне, проигранном мире и необъявленной войне Хемингуэй утверждает, что люди, подобные по образу мышления тем, кто "намеревался разбить Японию за 60 дней", сегодня готовы драться со всей Азией (недвусмысленное признание характера корейской войны и предчувствие того, что позже случится во Вьетнаме). Каждый, кто усомнится в разумности таких действий, рассматривается как "потенциальный предатель", свидетельствует Хемингуэй и продолжает: "Любые двое поджигателей войны, из которых ни один не пойдет в бой, когда ставки будут сделаны, собравшись вместе, становятся ура-патриотами. Трое поднейгателей войны, вне всякого сомнения, производят такое же впечатление, как хорошо обученная и прошедшая кровопролитные бои пехотная дивизия". Из всего сказанного автор делает горький и пессимистичный вывод: "Те, кто дерутся, снова будут драться. Те, кто болтают, снова будут болтать. Те, кто получают десять процентов прибыли, поймут, как они были глупы, довольствуясь десятью процентами (а таких было очень мало), и, когда вспыхнет новая война, дела у них будут идти еще лучше до тех пор, пока не наступит неизбежный конец этого безумия".

По мнению Хемингуэя, "война — самое крупное и прибыльное дело из всех, когда-либо придуманных". Указывая на тех, для кого оно было изобретено, Хемингуэй говорит, что "последнюю войну они осуществили в самой совершенной форме и что она все еще составляет основу благополучия государства".

В словах писателя звучит ирония: "Мы, вероятно, могли бы себе позволить дать каждому жителю всех стран, где некоторые отдают себе отчет в том, что значит драться, по холодильнику с морозильной камерой, телевизору и собранию сочинений Ральфа Уолдо Эмерсона, вместо того чтобы бороться с ними и завоевывать их. Не говоря уже об оккупации их территории и их перевоспитании и содержании". Конечно, пишет Хемингуэй, можно было бы в каждый гараж поставить по две машины, да еще и сам гараж построить. Можно было бы даже положить по два цыпленка в каждую их кастрюлю "и самим нам остаться без последней рубашки".

"Так нет же, господа, седлать коней. И чингиз-ханы сверхприбылей вновь ведут нас на поле брани". Писатель язвительно замечает, что настоящий американец должен бы испытывать совсем другие чувства по отношению к "нашей великой, новой, продуманной превентивной войне", по поводу которой генералмайор Андерсон дал более чем ясные разъяснения.

И все же писатель настаивает на том, что он по-настоящему любит свою родину и будет драться за нее. Это следует из заключительных строк текста, данных Хемингуэем в разрядке:...that is the way the writer of this Introduction feels and he loves his country and will fight for it {...вот так думает автор этого введения, а он искренне любит свою страну и будет за нее драться (англ.)}.

Хемингуэй — автор приведенных выше строк, и Хемингуэй, выведенный в книгах Хотчнера и Лестера Хемингуэя, несовместимы. Найденный документ написан человеком, серьезно размышляющим о мире, в котором он живет, и испытывающим тревогу за этот мир.

Может быть, образ всадников, вновь седлающих коней, в какой-то мере поэтичен, но сама ситуация полностью соответствует одному из общих положений марксизма: война — это бизнес. Конечно, можно напомнить, что Хемингуэй изложил на бумаге свои мысли, ни в коей мере не предназначенные для публикации, находясь у себя дома, на Финке Вихии, недоступной для "охотников на ведьм" из команды Маккарти. Однако всего несколько лет назад в предисловии к сборнику "Люди на войне" он уже описал ощущения человека, попавшего в подобную переделку. Теперь автор предавался размышлениям по поводу вопроса "почему?". Сделанные им для себя выводы свидетельствуют о том, что Хемингуэй, несмотря на определенную ограниченность, вырос в политически проницательного писателя, хотя и смотревшего на людей с заметной долей горечи. В отпечатанном на машинке оригинале слова отстоят друг от друга дальше, чем обычно. Между ними сделано три или четыре интервала. Там, где кончается предпоследнее предложение и союзом "and" начинается следующая фраза, нет ни запятой, ни точки с запятой. Перед каждой новой мыслью просто оставлено большое пространство. Отсутствует в тексте и заключительная точка. Подпись сделана карандашом внизу, как обычно ее ставят на своих произведениях художники и графики.

Что касается Оренбурга, то он так и не получил письмо, о котором рассказала Мэри Уэлш, как ничего он не узнал и о документе, обнаруженном на Финке Вихии. Но так или иначе, решив спустя два десятилетия записать воспоминания о своем друге, Оренбург сделал это в высшей степени добросовестно: "Хемингуэй не случайно оставался в осажденном Мадриде, не случайно во время второй мировой войны, будучи военным корреспондентом, вместо того чтобы сидеть в штабах, отправился к французским партизанам, не случайно приветствовал победу сторонников Фиделя Кастро. В его жизни была своя линия".

"Хемингуэй на Кубе" - Норберто Фуэнтес