Пичило и сад Хемингуэя
Норберто Фуэнтес. Хемингуэй на Кубе
Жизнь Пичило круто изменилась. С петушиным бизнесом он "завязал" и в 1962 году, спустя год после смерти Хемингуэя, пошел на металлургический завод "Антильяна де асеро", где работает и по сей день.
Сейчас он, не надевая рубашки, выпятив голый живот, с сигарой в руке и в пластиковой шахтерской каске вместо шляпы, удобно устроился в кресле-качалке на передней открытой веранде своего дома, все такой же крепкий и сильный, неизменно доброжелательный. Пичило родился и прожил жизнь в Сан-Франсиско-де-Паула, и потому все здесь хорошо его знают.
Среди принадлежащих ему вещей есть большая ценность — 50 фотографий Хемингуэя, в большинстве своем воспроизводящих сцены африканского сафари 1953/54 года. С другим имуществом, перешедшим в его собственность, ему повезло меньше. Со всей серьезностью рассказывает Пичило, что из четырех коров, оставленных ему Хемингуэем в наследство, в 1978 году оставалась в живых только одна. Ей было 25 лет, когда у нее выпали все зубы, и тогда Пичило продал ее "государству за 120 песо, чтоб ее отвезли на бойню". Коров звали Хоска, Амарилья (Желтая), Негрибланка (Черно-белая) и Писикорре (Давайжми). Для кличек все сойдет. Хоска получила свою благодаря масти — так кубинские крестьяне окрестили коров с желтоватокоричневой, "жженой", шерстью. Амарилья и Негрибланка — тоже. А вот Писикорре... Тут Пичило — пас! В самом деле, почему у Эрнеста Хемингуэя была корова, нареченная Писикорре, если так на Кубе называют автомобили типа пикап?
Коровы были замечательные, утверждает Пичило, голштинской породы. И молоко давали отменного качества. "Одно жалко, — говорит он, — Хемингуэй молока не пил".
Результаты труда Пичило и других садовников, работавших на Финке Вихии, можно оценить и сегодня. Сто плодоносящих манговых деревьев вводят в соблазн новое поколение мальчишек Сан-Франсиско-де-Паула. Причем не какие-нибудь манго, а лучших сортов: китайское, филиппинское, креольское, желтое и — особенно сочное — персиковое. Растут здесь и тамариндовые деревья (Мэри Уэлш вспоминает, что, показав ей впервые тамариндовое дерево в саду Финки Вихии, Хемингуэй сказал: "Правда, романтическое название?"), и мамей сортов "Санто-Доминго" и "лайчи", и китайское мамонсильо — мыльное дерево, которое посадил еще Пичило, а первые плоды появились на нем только в начале 70-х годов. "Из овощей и зелени у нас было все: фасоль, помидоры, перец, салат, брокколи, свекла — белая и красная, кукуруза, петрушка, тыква, юкка, морковь, редиска, капуста, бананы, баклажаны, лук. Овощи нужны были всякие, потому что они очень любят салаты. И еще китайские блюда — в них гоже много разных овощей шло. Основной моей работой был уход за цветами, но ведь, как у нас говорится, где цветы, там и овощи".
Нельзя не упомянуть и миндалевые деревья, что росли в той стороне, где бассейн. "А какой миндаль они дают! Крупный, сладкий".
Неиспользованная сразу огородная продукция раздаривалась друзьям и работавшим на финке людям или закладывалась в морозильник. Там же сохраняли манго и тамариндовую мякоть.
Страстью Мэри были цветы, особенно розы. "Мы посадили иксоры, очень выносливые цветы, и розы. Их в этом доме больше всего любили, и поэтому роз было — не счесть. За розовым кустом, — добавляет Пичило, — уход большой нужен, подкормка. Стоили они сеньоре мисс Мэри на вес золота, зато она делала псе, как ей самой хотелось. Красивый розарий был".
Когда в 1977 году Мэри Уэлш приехала на Финку Вихию, она нашла в целости почти все многолетние растения, посаженные ею; она увидела все те же фламбояны, королевские пальмы, бананы и все сто манговых деревьев — все 18 сортов, — не без гордости упомянутых Хемингуэем в одном из своих репортажей. И конечно, сейбу с ее непокорными корнями.
"Земля там плохая, — жалуется Пичило, — песок, а под ним камень, мы его называем трубочный, очень твердый камень". Посадить каждое дерево стоило неимоверных трудов, а потом приходилось постоянно их окапывать и тратить большие деньги на удобрения и на грузовики с перегноем. "Дождь вымывает и уносит плодородный слой, — объясняет Пичило. — Хуже всего на финке с водой. Надо до очень большой глубины дойти, чтоб ее отыскать, все равно как нефть. Колодцы, что мы пробурили, были глубокие: один — 98 футов, а другой, артезианский, аж 380.
Хоть бы ключ там какой, родник, так нет — ни единого". Именно по этой причине была проложена система каналов, по которым дождевая вода поступала в расположенный напротив дома большой резервуар, выложенный голубой плиткой. Пичило разъясняет, что для домашних нужд водой из этого резервуара не пользовались: "Для питья воду брали из колодцев, а еще воду качали в два бака, поставленных в задней части дома. Это была хорошая вода, родниковая. За финкой источник был, оттуда и качали".
Посадками занимались, как только кончался сезон дождей — в ноябре, и поэтому, начиная с рождества и до июня-июля, в доме всегда были цветы, овощи и зелень.
В одном из своих кубинских репортажей Хемингуэй хвалебно отозвался о розах мисс Мэри, но в 1945 году, когда она только начинала работы в саду Финки Вихии, там росли старые, запущенные розовые кусты, некоторым было уже по 15 — 20 лет. Ими Мэри и занялась в первую очередь: произвела чистку, подстригла оставшиеся кусты, продумала систему подкормки. В последующие годы она не раз привозила саженцы лучших сортов роз из Соединенных Штатов, но со временем убедилась, что американские розы, если не обеспечить им постоянный и совершенно особый уход, в жарком и влажном кубинском климате выдерживали не больше двух лет, так что она от них отказалась. Примерно с середины 50-х годов на Финке Вихии росли — и теперь растут — только местные, кубинские, сорта роз.
При посадке и в уходе за почвой необходимо было учитывать климатические условия страны, хотя почвы на Кубе вовсе не везде такие сухие и обезжиренные, как на Финке Вихии. Куба расположена на 23-й параллели, чуть южнее тропика Рака. Времена года различаются больше не по температурным перепадам — средняя круглогодичная температура от +20 до +26 градусов, а по влажности. Летом идут сильные дожди, а зимой относительно сухо. Почва солонцеватая.
А на Финке Вихии стараниями заботливых и любящих людей растут, цветут и приносят плоды деревья, кустарники и цветы, посаженные здесь при Эрнесте Хемингуэе.
...И наступил тот жаркий июльский день 1960 года, когда Хемингуэй проделал путь в три квартала от финки до дома Пичило, вошел и сказал: "Хосе, говорят, кто часто прощается, на месте останется. Однако я много раз прощался с тобой, уезжал, но потом возвращался. Вернусь ли я на этот раз? Не знаю. Я чувствую, что болен, и не думаю, что это долго продлится. Врачи на Кубе не знают, что со мной". Тревожное предчувствие овладело Хосе, когда Хемингуэй вдруг рассказал ему, как умер его отец, закончив такими словами: "Хосе, любимые существа — животные и люди — не должны умирать долго и причинять страдания другим, и их самих нельзя обрекать на страдание".
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"