Здоровье Хемингуэя

Его рост — пять футов одиннадцать дюймов. Но кого ни спросишь, в ответ слышишь: "Очень высокий. Шесть футов, не меньше". Грегорио Фуэнтес понимает, в чем дело: "У него были широкие плечи и очень уж большие ноги". Он, кстати, любил ходить босиком. "Эти лапищи не были созданы для обуви", — замечает с улыбкой Эррера Сотолонго. Носки он надевал лишь в редких случаях, а из обуви предпочитал мокасины. "Он носил старые мокасины, которые больше походили на корабли", — говорит доктор.

Одежде он значения не придавал. Чаще всего на нем были светло-серые парусиновые брюки и клетчатая бело-голубая рубашка из чистого хлопка.

Всем запомнилась его привычка то и дело причесываться. Он приглаживал волосы ладонями, машинально извлекал из кармана маленькую пластмассовую расческу и старательно причесывался. Многие вспоминают, как он выходил с теннисного корта в спортивной шапочке с козырьком, держа ракетку на плече, словно карабин. Хотя длительное пребывание на солнце, которого требовал теннис, ему было противопоказано из-за желтовато-коричневых пигментных пятен на лице и руках — "доброкачественного рака", как он их окрестил.

"Эрнесто был под хорошим присмотром, — с гордостью констатирует Хосе Луис Эррера Сотолонго. — Я имею в виду его здоровье. Он страдал гипертонической болезнью, но давление удавалось держать в узде. Вес его не превышал 160 фунтов. Вот зрение у него "хромало": близорукость, осложненная астигматизмом. Я прописывал ему витамин А, и ему помогало. Достаточно сказать, что при стрельбе в голубей влет он снимал очки и бил без промаха. Был период, когда он начал сильно уставать, и я дал ему препарат швейцарской фирмы CIBA, улучшающий мозговое кровообращение, и, чтобы не повышалось давление, он принимал его вместе с резерпином. По правде говоря, он был человеком в какой-то степени мнительным: побаивался болезней, считал, что они зарождаются где-то в глубинах организма и не поддаются контролю. К ранам он относился совсем иначе. Он уверял, что на его теле по меньшей мере 200 шрамов и что он может рассказать историю любого из них".

Он казался здоровым, когда в 1960 году уезжал с Кубы. Из Испании Эррера Сотолонго получил от него письмо — "Я — о'кей!", — написанное после того, как его осмотрел Мадинавейтия — врач, наблюдавший его в Испании. "Неожиданно он заболевает и уезжает в Соединенные Штаты, где его кладут в клинику братьев Мэйо. С этого момента связь между нами оборвалась. Мэри ничего не объяснила мне, когда приезжала сюда после смерти Эрнесто в августе 1961 года. В клинике Мэйо ему сбавили вес до 150 фунтов. Они просто сломали его этим проклятым электрошоком".

Мысль о самоубийстве все неотступней преследовала его. На Финке Вихии он не раз делился ею с окружающими и даже проводил "репетиции" в присутствии некоторых своих друзей: "Посмотрите, как я это сделаю". Хемингуэй брал карабин системы Манлихер — Шенауэр, садился на свое кресло в гостиной, упирался босыми ногами в пол, покрытый циновкой, устанавливал вертикально карабин — так, что приклад приходился между ногами, наклонившись, прижимался небом к дулу и большим пальцем ноги спускал курок. Раздавался сухой щелчок. Хемингуэй поднимал голову и расплывался в улыбке. "Это техника харакири с помощью ружья, — объяснял он. — А небо — самая мягкая часть головы".

"Папа не очень-то жаловал так называемые мужские разговоры, — говорит Грегорио Фуэнтес. — Когда собирались и начинали рассказывать соленые анекдоты или про любовные похождения, от него ничего такого и не ждали. Он этого не любил". Однако Анхель Мартинес, легендарный хозяин ресторанчика "Бодегита дель Медио", от случая к случаю наезжавший на Финку Вихию, вспоминает и другое. Он рассказывает, что в 50-е годы, как-то поутру, они "с компанией, гитарами и выпивкой завалились" к писателю. "Господа, — произнес он, — снимите, пожалуйста, обувь и окуните ноги в воду этого бассейна, в которой сегодня купалась Ава Гарднер".

Эррера Сотолонго утверждает, что "Хемингуэй гордился тем, что он, несмотря на годы, в любви чувствовал себя юношей. И неудивительно: "Он был сильный, весил в то время около 200 фунтов. Занимался гимнастикой и боксом — раз встретился даже с тяжеловесом Карпентье (Хемингуэй находил удовольствие в том, что путал его с кубинским писателем Алехо Карпентьером {Обе фамилии пишутся одинаково — Carpentier — и по-испански одинаково произносятся.}) в роли спарринг-партнера. У него был хороший удар, и вообще боксировал он неплохо".

Менее оптимистического мнения придерживается доктор Франц Штетмайер, один из авторитетнейших кубинских психиатров, другом и пациентом которого Хемингуэй был на протяжении многих лет. Когда до Гаваны дошла весть о самоубийстве писателя, Штетмайер был удручен и возмущен. Он не понимал, как могло случиться, что его ружья оставили в доме, хотя "они знали о его депрессивных состояниях". Доктор Штетмайер начиная с 40-х годов не раз предостерегал в этой связи близких Хемингуэя. В отличие от Эрреры Сотолонго он считал, что применение электрошока являлось необходимостью, поскольку психофармакология не имела в то время в своем распоряжении тех средств, которыми она располагает сегодня. Франц Штетмайер умер в середине 70-х годов. В предсмертном бреду он много говорил о Хемингуэе, перескакивая с одной истории из жизни своего друга, умершего 15 лет назад, на другую.

"Хемингуэй на Кубе" - Норберто Фуэнтес