Хемингуэй: «Я чувствую себя кубинцем» (пресс-конференция)
Я глубоко удовлетворен тем, что присуждение мне Нобелевской премии состоялось благодаря произведению, написанному на кубинскую тему»,— заявил вчера писатель в своей усадьбе, расположенной в Сан-Франсиско-де-Паула.
Да, в решении Шведской академии упоминалось, что во время обсуждения кандидатур главную роль сыграла недавно переведенная на испанский язык повесть "Старик и море" — произведение о борьбе человека за свое существование.
Когда речь заходит о личности и жизни Хемингуэя, нет места преамбулам. Этот человек встречает нас и говорит: «Предпочитаю чтение любому виду спорта. Я не променяю удовольствие, получаемое от чтения хорошей книги, ни на какое иное ощущение, каким бы приятным оно ни было».
Хемингуэй не является интеллектуалом в том смысле, какое принято придавать этому слову. Его простота, естественность, полное отсутствие педантизма ставят его в ряд «живых» писателей, а не «деланных». Это, впрочем, не означает, что Хемингуэй не труженик слова, своеобразный «строитель параграфов», который каждое утро садится за стол, как прилежный ремесленник становится к своему станку.
«В юношеские годы я принадлежал к богеме,— говорит он.— Но богемным писателям никогда не удавалось создать что-либо достойное. Только уединяясь, каждый день, работая с упорством стоика и смирением послушника, можно сотворить стоящее». В этот момент один из друзей писателя шепчет мне на ухо: «Со времени авиационной катастрофы он больше не может писать сидя - Работает стоя. Повествование набрасывает обычно карандашом, но диалоги печатает сразу на машинке. Он объясняет, что диалоги, старательно подготовленные, не похожи на настоящий разговор — они теряют свою динамичность, свежесть, свою спонтанность».
Достаточно одного взгляда, чтобы убедиться, что Хемингуэй глубоко взволнован. Нашу беседу постоянно прерывают телефонные звонки — из Голливуда, Японии, Парижа. Его поздравляют друзья. Застенчивый, робкий, огромный Хемингуэй похож на «el nino grande»1. Широкая спина, порозовевшие щеки и густая белая борода — он больше напоминает состарившегося моряка, чем великого художника. Смущенная улыбка и лукавый блеск в глазах не мешают беседе. Происходит это благодаря умению Хемингуэя «устранять дистанцию», существующую между журналистами и «великими людьми». Чувствуется, что, хотя он и очень доволен получением высшей литературной награды, его в достаточной степени заботит эта «вершина», на которой волей-неволей он теперь вынужден пребывать.
Его спрашивают: «В какой степени кубинский пейзаж влияет на ваше творчество?» Он, кому, видно, очень свойственно натягивать на себя ироническую маску, отвечает, что море с его постоянно меняющимися тонами, бесконечным движением, своими законами и силой само написало за него повесть. «Я не делал ничего иного, кроме того, как слушал, что кубинское море мне диктовало. Поэтому я чувствую себя кубинцем. Здесь, на Кубе, я легко работаю». «Какое произведение из всех, созданных вами, вы считаете лучшим?» — спрашивает кто-то, и Хемингуэй быстро отвечает: «Мои книги — это мои дети. Я люблю своих сыновей одинаково и ни к одному из них не питаю пристрастия, ни одному не отдаю предпочтения. В каждое из создаваемых мною произведений я в равной степени вкладываю все мои силы. Однако, когда книга закончена, я практически забываю о ней, ибо начинаю другую». Писатель ни разу не назвал «По ком звонит колокол», «Прощай, оружие!», «И восходит солнце».
Вместе с тем он постоянно ощущал последствия аварии, в которую он попал в прошлом году, когда самолет, летевший над Африкой, упал на землю. «Я до сих пор не могу прийти в себя. Спина у меня до сих пор болит. Поэтому все вечера я посвящаю утомительной гимнастике и должен ложиться спать не позднее десяти часов вечера».
«Вам нравятся кубинские писатели?» — и вновь Хемингуэй отвечает, не задумываясь: «Меня очень интересует кубинская литература. Однако здесь писатели встречаются со сложными проблемами: нет постоянных и надежных издателей, нет по-настоящему читающей публики. Мне нравятся Гильен, Серпа — автор «Контрабанды» — и Лино Новас Кальво».
Мы видим на губах лауреата его извечную улыбку — смесь наивности и озорства. «Какие авторы, считаете вы, сыграли главную роль в вашем формировании как писателя?» — «Да все. Мой учитель — Шекспир. Но думаю, что во многом обязан я и Флоберу, Стендалю и Кеведо, которого считаю великим знатоком жизни». На лице Хемингуэя появляются явные признаки усталости: возбуждение, вызванное новостью, множество посетителей, бесконечные разговоры — все это утомило писателя, который, прощаясь с нами, говорит: «С завтрашнего дня не буду никого принимать. Надо возвращаться к работе. Я очень доволен премией и думаю, что она принадлежит Кубе. Я не уверен, что сумею прожить более пяти лет, и поэтому надо спешить...»
Примечания
1 Большой ребенок (исп.)
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"