Интервью Эрнеста Хемингуэя журналу "Лук"
Увидеть Хемингуэя мне захотелось сразу после того, как я начал — лет двадцать тому назад — читать его книги, На всем, что он писал, лежал отпечаток удивительной творческой самодисциплины и широты мысли, что, прежде всего, отличает большого мастера. И в то же время его книги полны юмора, человечности, прямоты, короче говоря, всего того, чего ждешь от вновь обретенного друга. Меня всегда преследовала мысль: похож ли Хемингуэй на того писателя, который вставал передо мной со страниц его книг? Часто ведь великие художники — вспомним хотя бы Вагнера — оказываются лишенными тех личных качеств, которые воображаешь себе, знакомясь с их творениями.
Итак, я был полон любопытства и сомнений, когда постучал в дверь дома Хемингуэя на Кубе, каким окажется этот человек, жизненный опыт которого я, казалось, проследил от начала до конца по его замечательным рассказам?
Сомнения мои рассеялись в ту же минуту, когда он сам встретил меня на своей ферме, расположенной в окрестностях Гаваны. Он был таким, каким я его себе представлял,— в этом я убедился за три дня пребывания у него в гостях. Внешне он выглядит старше своих 57 лет, даже как-то преждевременно постаревшим, но душой он бесконечно молод. Суровые, полные треволнений годы наложили на него свой отпечаток, но и придали его облику тот оттенок спокойной доброты, который свидетельствует — если употребить выражение другого американского писателя, Скотта Фицджеральда,— «о мудром и трагическом знании жизни». Эту житейскую мудрость Хемингуэй приобрел, сталкиваясь с самыми разнообразными людьми во всех уголках мира.
Люди, познавшие войну, часто больше всего ценят мир, и самыми кроткими людьми оказываются подчас те, кто жил особенно бурно. Это очень чувствуется в Хемингуэе.
Собственно, причиной моего посещения Хемингуэя было желание получить от него статью для журнала «Лук». Один из наших фотографов ужа провел до этого у него в доме целую неделю и сделал более тысячи снимков: писатель за работой у письменного стола, в беседах с друзьями, на рыбной ловле в море у Гаваны, в горячем обсуждении с режиссером деталей картины «Старик и море», которая ставится по его последней повести. Нам хотелось, чтобы он рассказал сам о своей жизни на Кубе.
Но когда я сказал об этом Хемингуэю, сидя напротив него в заваленном книгами и бумагами кабинете, он попросту испугался.
— Написать восемь страниц о самом себе? — сказал он. — Я могу написать рассказ, если он есть у меня в голове, а это... Нет, это было бы похожа на… знаете, разную галиматью, где в каждой строчке: «я, я, я»…
Но он все же согласился внимательно просмотреть фотографии и после некоторого размышления сказал:
— Ступайте вниз, в плавательный бассейн, подождите меня тем, можете выпить, если желаете... я хочу подумать, в состоянии ли я написать что-либо честно о самом себе.
Через час он явился, и вид у него был более веселый.
— Знаете, я, пожалуй, смогу! — воскликнул он.— Я, кажется, в ударе… Вообще-то я нисколько не верю в так называемые тайны писательского дала. Либо ты в ударе, либо нет! Однажды в Мадриде, во время гражданской войны я оказался в ударе — и вот написал «Убийц» и еще две рассказа за один день... Я думаю, что напишу что-нибудь и для вас.
Он разделся, и мы вместе поплыли по окружности бассейна. Бассейн был скрыт за деревьями, и нам не пришлось медлить купальные костюмы. Хемингуэй — крепко сбитый, мускулистый мужчина, но тело его покрыто шрамами — от ран не войне и от многочисленных аварий во время путешествий. Он признался, что плавает сейчас далеко не так легко, как в молодости.
Хемингуэй рассказал, что кончил три книги, которые оставит своей жене Мэри для издания после его смерти "вместо страхового полиса", как он выразился. Кроме того, работает над тем, что он называет «длинной книгой»; готово уже больше тысячи страниц рукописи. Писать он начинает рано — «как только забрезжит рассвет» — и кончает к полудню. Из-за ранений в спине, полученных во время катастрофы самолета в Африке, ему трудно долго сидеть в кресле. Поэтому он поставил пишущую машинку не полку книжного шкафа и работает стоя.
Я спросил его, почему он выбрал Кубу местом для жилья.
— Это рыбная ловля привела меня сюда уже с давних пор. Потом я купил участок, и вот теперь здесь мой дом.
Он считает, что с Кубы легко сноситься с Соединенными Штатами, да и друзьям не стоит большого труда бывать у него; до Флориды один час лета, до Нью-Йорка — пять. И в то же время здесь легче укрываться от всяких любознательных иностранцев. Американские туристы, приезжая на Кубу, обязательно заглядывают к нему — пожать руку, щелкнуть фотоаппаратом. Отвадить их бывает нелегко, да и неловко, разве только если он очень уж занят.
Выкупавшись, мы вернулись в дом — удобный, немного старомодного типа, полный книг, мягких кресел и охотничьих трофеев. Любимый трофей Хемингуэя — чучело большого льва, застреленного Мэри в Африке. А любимое кресло стоит возле переносного шкафчика, откуда он достает себе виски или минеральную воду, когда дневная работа кончена. Любимые книги Хемингуэя? Трудно их назвать. Судя по внешнему виду библиотеки, он все книги перечитал по многу раз.
Чтобы отпраздновать окончание работы для журнала «Лук», Хемингуэй предложил отправиться вечером в ресторан «Флоридита» в Гаване. Мы поехали туда в его открытом «шевроле». Каждый раз, когда мы останавливались у светофора, кто-нибудь окликал его с тротуара: «Папа!» Под этой кличкой он известен здесь всем. В округе у него много близких друзей.
Впрочем, у него немало друзей во всем мире. Как много людей во всех странах «дружат» с ним, читая его книги, словно знакомы с ним лично!
Когда он входил в ресторан, его приветствовала уже целая толпа. Все наперебой старались пожать ему руку: и швейцар, и официанты, и бармен, и музыканты оркестра — и все они называли его «папа». В углу сидели двое американцев, муж и мена, они смотрели на Хемингуэя, вытаращив глаза: на нем была мятая домашняя одежда, волосы растрепались от ветра. Официанты выглядели много элегантнее его. Американка наконец узнала Хемингуэя.
— О, — воскликнула она,— мне так хотелось увидеть его! Давай подойдем, поздороваемся с ним!
И так было весь вечер. С Хемингуэем никто не чувствовал себя чужим. Люди любят его, и он любит людей. Его жена говорит, что тяга к общению с людьми сильно мешает ему работать. Но ведь именно это и сделало его большим писателем.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"