Письмо Эрнеста Хемингуэя к Мэри Уэлш. 11 ноября 1944 г

11 ноября 1944 г.

Дорогая Пикл,

Очень много думал о тебе и очень сильно любил тебя весь день.

Надеюсь, твоя поездка проходит хорошо. Прошлой ночью и сегодня утром у нас выпало много снега. Стало гораздо лучше. Чудесная, дикая, прекрасная, непрактичная страна, гораздо более дикая, чем тогда, когда мы были здесь раньше, а сейчас самая ужасная из всех, что я видел. О будущем думаю то же самое, что и когда уезжал, только еще более неопределенно, с такой же спокойной душой, и мне плевать на это проклятое чувство, которое все время ощущается с тех пор, как открыли плутовскую фабрику. Но все меняется, когда стрельба на время прекращается, а те, кто привык командовать, начинают досаждать тем, кто привык стрелять. В этом нет никакой военной тайны, так же как и в том, что армия — институт неистребимой ревности, старых и новых противоречий, где каждый, кому перебежали дорогу, в свою очередь обязательно постарается наступить тебе на любимую мозоль. На тебе это особенно не скажется, потому что ты знакома с высшей метафизикой этого процесса. Ты с самого начала прекрасно ориентировалась в обстановке. А я узнаю обо всем уже по ходу дела — не без горечи, как бы в продолжение к несправедливости системы высшего общества в Йельском университете и клубах "фратернитиз" в колледжах. Я устал уже объяснять ребятам, что мне они все нравятся. Все они хороши, разница в мелочах. Но если бы они хоть раз побывали в настоящей передряге, разницы не было бы никакой. А как было бы здорово, если бы все всё понимали и никто не наступал бы на чужие мозоли. Побывавшие в боях солдаты очень отличаются от еще не обстрелянных, как ты недавно наблюдала. Ты видела очень хорошее боевое подразделение. Там, должно быть, было очень круто, мне бы очень хотелось быть с тобой. (Следующий день.) Мне все время тебя не хватает, дорогая моя Пикл. Мне так не нравятся нынешние виды на будущее, что должен был бы отделаться от тебя немножко раньше, чем обычно. Отделаться, я имею в виду, как в стихотворении (не взаправду отделаться, не перестать верить, любить и очень надеяться). Вчера был очень близок к извечному постыдному человеческому невежеству. Все меня избегали. Как это хвастливо звучит! В самом деле, ты бы должна была это оценить.

Шел снег, снег, снег, потом дождь, дождь, дождь — дрянная погода. Надеюсь, что там, где ты, было лучше. Снег делает проблему мин еще какой проблемой. Вчера джип с ветровым стеклом, настолько заляпанным грязью и снегом, что дорога практически не была видна, чуть не наскочил на минное поле, остановился в 20 футах от него. Сказали, что на дороге все в порядке и в городе все в порядке, а оказалось, что он уже взят фрицами. Такие сообщения могут привести к печальным последствиям.

Сейчас собираюсь навестить Бака, моего приятеля. Он паршиво себя чувствует — грипп, и горло болит, и вообще все погано.

Позднее

Пикл, какое я написал паршивое, жалкое письмо! Мы с Баком вместе поели в прицепном фургоне (3 часа) и обсудили с ним массу вещей — технические детали, проблемы, которые возникают в зимнее время, и т. д. Я рассказал ему о тебе, наших надеждах и наших замыслах и как я был счастлив с тобой (читай: есть счастлив с тобой).

Мы все очень буйно и весело дурачились, и я на всякий случай распределил всю свою зимнюю одежду. Блэззард получает мою куртку из шкуры яка, а я его следующую порцию выпивки. Баку отдашь катер, если не захочешь оставить его себе.

Господи, как же я ненавижу сидеть сложа руки. Каждое утро все как будто готово, чтобы ввести мяч в игру, и — ничего.

Ходить нельзя, Пикл, потому что снег, слякоть и грязь выше ботинок, а на дорогах могут сбить грузовики. Если куда-нибудь пойдешь, либо на что-нибудь наткнешься, либо поскользнешься. Ем три раза в день, и это мне идет на пользу, хотя разжирею я как свинья. Многие играют в карты, кто-нибудь выходит из себя, начинается потасовка. (Я в этом не участвую.) Мое любимое занятие — ходить по этим местам, все разглядывать, изучать и стараться понять — пришлось отложить, потому что из-за дождя, снега и грязи нельзя ничего разглядеть, и в лесу тоже невозможно ничего увидеть.

(Вечером напишу еще.)

Позднее (Вечер 13-го)

Перед обедом читал (Сэн Тен) вслух ребятам. Перечитал уже дважды, и каждый раз находил все лучшие места. Перечитал снова и маршала де Сакса. Трудно читать то, что не берет задушу. Понимаю, почему читается только урывками — потому что все время ждешь, что что-нибудь начнется. Так постоянно и с тобой — у тебя всегда что-нибудь начинается в 10 утра каждый день.

Я чертовски весел и все время куражусь перед ребятами, чтобы они не вообразили себе, что настроение у меня препаршивое. Но это может начаться в любой день, и тогда бездействие не мое амплуа (не в моем вкусе), наверное, мне бывает очень трудно на что-то решиться, но зато, когда я готов, уж, конечно, я хочу действовать. Если бы меня приговорили к расстрелу и назначили исполнение приговора на 6 утра в такой-то день и не расстреляли бы меня, я подал бы на них в суд.

Ничего, что я это пишу, потому что не пошлю, пока что-нибудь не начнется. Пишу тебе каждый день понемножку, чтобы хоть как-то отогнать одиночество. Действуя, можно написать очень много, а в ожидании не пишется ничего.

Добавлю немного завтра, если игра в мяч не начнется. Спощ койной ночи, дорогая моя Пикл. Пожалуйста, очень сильно люби меня. Я очень соскучился по горячей ванне (с тобой вместе).

Мы живем здесь все вместе в таком месте, где все обедают, принимают гостей, работают, чертят карты и моются. Никакого уединения — не так, как в старой, доброй усадьбе.

На следующий день, 14 ноября

Мы слишком воспитаны, чтобы плевать на пол. Но такого о себе высокого мнения, что все моемся в кухонной раковине. Я сплю в спальнике на кровати у окна, другой парень рядом на раскладушке, еще двое в следующей комнате без двери, которая служит столовой. Там же стоит плита. Мы остановились в Эперне, и Жан купил 37 бутылок отличного "Брит" — такого же, как "Ритц" — по 1.20 за бутылку. У меня есть старая трубка с таким блестящим коническим мундштуком и чашечкой для табака в форме... унитаза. С ее помощью можно отлично, с выстрелом открывать шампанское. Выбил сигарету из рук повара, попал Пелки по уху — как и пообещал им перед этим. Трубка известна как "секретное оружие" доктора Хемингстайна. Так что мы много бомбили каждую ночь. Сегодня снова выходил с Баком, о делах не говорили вообще — только о маршале де Саксе. Шутили, обсуждали писательский труд, гадали о будущем и т. п.

На следующий день, 15 ноября

Прошлой ночью нас бомбили так, как будто хотели вытрясти из нас душу. Неслабо, и на случайно оказавшегося здесь пожарного это произвело бы впечатление. Сегодня день был тоже не из легких. У немцев здесь в окрестностях сосредоточено около 19 артиллерийских батальонов. Мы со Стиви побродили там и своими глазами посмотрели, как обстоят дела. Дома здорово качает, на линии огня снег и туман, в лесу очень сыро. Я все обошел, хотел составить четкую и ясную картину в голове, а потом зашел с Баком перекусить, потрепались, он рассказывал мне про свое детство и, конечно, заставил меня почувствовать себя пай-мальчиком...

Пикл, если бы я не был таким скучным по соображениям безопасности... мог бы писать тебе чертовски интересные письма. Попробуй просто нарисовать себе твоего покорного слугу, который едет в джипе (бум), застревает в снегу (бум), грязь по колено (бум), в лесу (бум), деревья валятся (бум), в восстановленном доме, глазеющего на землю фрица (бу-бум), в частично занятых фрицами поселках (бум-бум, тра-та-та-та-та), в постели (бум, бум, ба-бах), болтает полчаса перед тем, как очутиться на плутовской фабрике, говорит себе каждое утро: "Не буду думать абсолютно ни о чем и тихо буду здесь лежать, ничего не спрашивая, ни на что не надеясь, не думая, лишь бы успокоить выпрыгивающее из груди сердце". А вместо этого я думаю о моей Пикл, которая заходит в бар, входит в комнату, сидит за столом, проснулась и разговаривает, спит, бодрствует, в те дни, когда нет горячей воды, гуляет у реки, в кровати, повторяю, в кровати, в кровати, на катере: особенно на катере и в двуспальной кровати, выпивает и спорит, объясняет мне, какой я тупой, поддерживает меня, когда на меня нападают, творя чудо взаимной соединенности. О Пикл, я так сильно люблю тебя. Так ужасно сильно. Мне плохо от ожидания. Но я откалываю отличные шутки, и, когда начинается бомбежка, люди напускают на себя серьезный вид и говорят: "Сэр, эти сукины сыны пытаются нас запугать?" — или другую навязшую в зубах ерундовину, а Тиг говорит о себе: "А кто видел когда-нибудь дохлого осла?"

Пикл, уже пора кончать. Скоро ты узнаешь, как я тебя люблю. Надеюсь, у тебя все в порядке, и, пожалуйста, пиши. Отошлю тебе это попозже, а сейчас чиркну тебе записку на скорую руку.

Я люблю тебя, моя милая,

Единственный

От Э. Хемингуэя, военного корреспондента,

90-й разведотдел, штаб 4-й пехотной дивизии,

полевая почта 4-й армии США