Письмо Эрнеста Хемингуэя к Мэри Уэлш. 16 ноября 1944 г

16 ноября 1944 г.

Эрнест Хемингуэй, военный корреспондент,

разведотдел, штаб 4-й пехотной дивизии,

полевая почта 4-й армии США

Моя дорогая,

Сегодня у нас была прекрасная погода. Впервые с тех пор, как я здесь, мы отлично ввели мяч в игру, и здесь совсем неважно, собирался дождь или сияло солнце, снег или дерьмо. Как бы то ни было, можно было дышать и все такое. Я бы все отдал, чтобы ты это видела. Встал рано и написал на всякий случай письмо (по их словам, страховка 50 тысяч. Это показалось мне более разумным, чем пускать все на самотек) "Колльерс" с постскриптумом и в приложении записку для тебя, которую написал прошлой ночью. Потом меня уже ничего не тяготило, и я чувствовал себя таким счастливым, как будто собираюсь на охоту со сворой гончих в хорошее место в погожий, ясный осенний день.

Ну и утро у нас было (ты можешь выйти замуж за человека, который пишет "ну и утро у нас было"?). Когда-нибудь я напишу это для тебя как следует. Но все равно, пару раз удалось хлопнуть старую потаскуху по заднице. Потом, после этого провинциального представления на открытом воздухе, пошел с Баком в лес. Все отлично. Завтра нам придется потяжелее, но все будет в порядке, и в любом случае здорово, когда начинается драка. Сегодня мы могли убить 6 фрицев (понятно, что это мог4 ли сделать Жан и Ред), которые прямо перед нашим носом проскочили через поле и укрылись в овраге. Но поблизости было столько начальства, что они не могли вмешиваться. Фрицы неслись галопом, сильные, здоровые, рослые фрицы убегали, чтобы на следующий день снова лезть в драку. Ред сказал: "Папа, ну, пожалуйста, Папа!", а Жан сказал: "Мистер X., ну почему же нам нельзя, сэр?" Когда бронетранспортеры прошли, они выскочили из дома. Мы выследили их в лучшем виде. Утром было весело. Наблюдательный пункт сильно обстреливали. Тебе бы доставило большое удовольствие зрелище битвы, все как на ладони, как в сражениях былых времен, когда разведчики зарисовывали поле боя. Лучшее место для того, чтобы наблюдать сражение из всех, какие я знал. Фрицы драпали по всему фронту. Это было самым незначительным происшествием, но, думаю, единственным, о котором можно упомянуть.

Бак держится очень уверенно. Все идет в точности так, как он ожидал: драка там, где он ждал драки, легко там, где он думал, что будет легко, трудно там, где он предвидел трудности.

18 ноября

Милая моя, 2 дня пришлось порезвиться — писать об этом бесполезно. В этом былинном лесу становится все хуже — так плохо, как, пожалуй, никогда не было! Нет. Лес никогда и не был слишком хорош. Фрицы разбиты, и нам осталось лишь отбить их здесь. Но это то же самое, что отбить подачу старого питчера, который все знает и имеет в запасе еще 4 подачи. Или старый боксер, который может продержаться 4 из 10 раундов, или даже 6. Но при этом, пока у старой падали все в порядке, все приветствуют эту старую дрянь, более или менее все. Постичь это невозможно. Вчера утром по радио я слышал Реда Моллера ("Боевой дневник"), и разница между тем сообщением, которое он читал, и нашей странной жизнью была почти неприличной. Я понимаю и люблю Реда, но я так рад, что ты поехала на фронт (не из высокомерия, как Сэм, и не из ненависти, как, например, йекоторые парни), просто чтобы все увидеть, понять, что к чему, и узнать, что почем. Черта с два я должен стараться и просто понимать, все время оставаясь беспристрастным. Но, Пикл, теперь эта война ни на что не похожа. Я вернулся прямо туда, где был в 1918 г. Почти бросил пить, потому что мне нужна очень ясная и трезвая голова. Хотел бы также сделать тебе приятное. И еще хотел бы, чтобы со многими фрицами было покончено.

По ночам там, где мы спим, прилично трясет все ночи напролет. Со страшным грохотом рушатся стены. Когда Сэм не спит, я думаю о тебе, люблю тебя, и думаю о нас, и о катере, и о том, как чудесно быть женатым — не обремененным, а избранным, и гордиться этим. Когда Сэм спит, я могу мечтать обо всем, о чем захочу. Это какое-то чудо. Например, за день до наступления, зная, что оно начнется, я думал, что у меня есть еще 7 часов, и я грезил о тебе. В самом деле, это была не подделка, не потуга мечтаний. Не было это и сном наяву. Ты просто явилась мне в прекрасном волшебном сне. Потом мне снилась Бойс, моя главная кошка, потом наименьшая киска, а потом я проснулся и просто подумал о тебе счастливо и по-хорошему, и о том, как мне повезло, что я тебя встретил. Почти каждую ночь мне снится очень странная "Белая Башня". Это, наверное, потому, что там я тебя впервые увидел. Милая Пикл, моя любовь, я подумал о катере вновь, и о темно-синих, почти фиолетовых струях Гольфстрима, вихрящихся в водоворотах по краям течения, и о дуге полета летучей рыбы, и о нас, как мы в шортах стоим у штурвала катера, летящего по глади моря, а ночью, бросив якорь точно за грядой рифов у Параисо, где море с глухим рокотом бьется о теплый песок подковы отмели, катер прочно стоит на якоре, а мы лежим, объятые внутренним пламенем, без движения, нас нежно несет течение, и мы лежим рядом и чувствуем соприкосновение наших ног, и пьем переливающееся через край высокого бокала кокосовое молоко, джин с лимонным соком, а далеко справа виднеется тонкая оправа картины голубых холмов, и я говорю: "Пикл, у тебя, наверное, просто нет слов?" (Может быть, ты еще увидишь горы, которые лучше, и мне их сама покажешь. Но эти — не из худших.) Тогда ты скажешь то, что скажешь, а потом спустится ночи тень, и за ней следом придет новый день, а утром мы можем спать столько, сколько не лень, хоть до обеда, а потом завтракаем и ныряем за борт, плывем к атоллу, выходим на берегу и идем по песку, совсем голые, пока Грегорио приводит катер в порядок, а нам с тобой надо еще очень многое успеть, дорогая моя Пикл. На ранчо тоже можно жить прекрасной жизнью. Читать интересные вещи, слушать хорошую музыку, следить за здоровьем, много и хорошо работать и всегда любить друг друга.

19 ноября

Пикл, сейчас вечер следующего дня, но кажется, прошло так много времени, что просто диву даешься. Сегодня в лесу шла большая драка; то же, что и вчера, так же, как и позавчера. Если бы ты видела, ты оценила бы. Фрицы выносливы, толковы, профессионально расчетливы и несут смерть. Мы стараемся их уничтожить, но пока это трудно.

Ред и Жан дрались сегодня, как грозные львы.

В лесу завалы, все вверх дном. Мины, мины, мины-ловушки, мины-сюрпризы, уже разорвавшиеся и еще нет. В исковерканном буреломе леса просеки, прорубленные минометным и артиллерийским огнем. И через все это в наш тыл пробираются фрицы. Трудные времена.

Ну, да хватит об этом, Пикл, давай подумаем теперь о том, как я тебя буду встречать в аэропорту "Ранчо Бойерос", когда ты сойдешь с самолета, прилетевшего из Майами, пройдешь таможню и мы поедем на машине по чудесной стране — туда, где начнется наша прекрасная жизнь. Ты боишься, но если только не все будет стерто с лица земли, это будет очень здорово, Пикл. Ну а если все будет уничтожено, тогда у нас все равно останется отличный дом, как чудом уцелевший командный пункт, чтобы писать и работать посреди полного опустошения и в лучших условиях, чем у подавляющего большинства. Как бы то ни было, наш долг писать, а не просто наслаждаться жизнью. И у нас есть катер, и часть побережья, уцелевшего от урагана, но уж от нас-то его ничто не спасет.

Завтра напишу еще.

20 ноября

Дорогая, я получил письмо о Баме. Чистая работа. Делать нечего. А поэтому не печалься. Теперь новости под рубрикой "Совсем плохо". Какое же все-таки несчастье случилось с нашим Бамом. И это несчастье всех нас касается. А ты была великолепна и действовала выше всяких похвал, так быстро поехала и все организовала с душой и на самом высоком уровне. Скажу тебе об этом сам — о таком не напишешь. Теперь из-за этого не болит голова. Ты моя героиня. Рад, что путешествие было успешным. Получил твое письмо от 14-го о том, где ты сказала Верту о поездке домой. Это прекрасно, действительно прекрасно. По этому поводу напишу тебе отдельно. Пикл, сегодня мы пережили еще один день. Сегодня я не свихнулся, просто вымотался. Весь день провел с Баком, у нас были трудности. Пикл, сражение в лесу Белле и т. п. совершеннейшая ерунда по сравнению с этим. Проснулся и подумал о вчерашнем дне и о том, что принесет сегодняшний. Проснулся как всегда в приподнятом настроении, но потом подумал о том, как мне хочется, чтобы мы жили вместе, и мне стало совсем невмоготу (как однажды это случилось с тобой). Тогда я сделал 50 упражнений для брюшного пресса, выпил 1/8-ю остававшейся бутылки шотландского виски в четыре приема, предварительно разбавив виски водой, и ничего не оставил, а потом выскочил под дождь, и дождь все смыл, и, когда нашел Бака, уже отлично себя чувствовал, и он спросил: "Эрни, знаешь, что эти гады хотят сделать?", а я сказал: "Нет". Тогда он мне рассказал, и мы пошли гонять мяч. Пикл, как бы я хотел написать тебе об этом! Это одна из самых тяжелых и жестоких драк в истории. Поэтому пишу тебе так по-дурацки, как будто у меня запор. Артиллерийский и минометный огонь самый плотный из того, что мне довелось видеть с тех пор, как я еще совсем мальчишкой был на Пиаве в окопах в 1918-м (только теперь это в лесу), а в таком сражении, как это, при таком огне деревья гнутся и трещат, как в бурю.

Бак сказал: "Мне нравятся контратаки. Пусть эти гады пойдут на нас — мы перебьем их к чертовой матери. Они нас давят. Но мы заставим этих гадов пожалеть, что они появились на свет".

Думаю, что самое полезное дело, которое сейчас можно делать, и к тому же самое приятное, — это убивать фрицев. Очень узкий взгляд на вещи. Но я видел твой гнев, и знаю, что ты боец по натуре, и ты меня поймешь. Обещаю тебе обойтись без показухи и без всяких выходок и, как смогу, буду блюсти наши интересы.

Скоро мы разобьем их, и я приду в норму. Табби сказал Хэнку Гореллу, что я никогда не смогу этого добиться и все такое. Но никто не знает меня лучше, чем ты, дорогая моя любовь. Как будто все мои друзья ровным счетом ничего не знают о том, как я пишу на самом деле, только ты знаешь, и я знаю, и хочу писать лучше; чем мог когда бы то ни было, хочу, чтобы ты верила мне, хочу заботиться о моих детях, и любить тебя, и быть тебе достойной парой, попытаюсь сделать тебя счастливой и быть хорошим мужем, отцом и писателем и никогда в жизни с тобой не расставаться, если можно быть вместе.

То, что ты говоришь о внимании, которым нужно окружать друг друга, когда жизнь идет нормально, о том, что не надо делать лишних замечаний, читать нравоучения по каждому поводу и выискивать друг в друге недостатки, может быть, самое важное из всего. Пикл, мы оба не дураки, и по сути своей люди справедливые, и давай будем очень внимательны друг к другу, чтобы не ожесточиться и всегда находить общий язык. Давай договоримся об этом как взрослые люди — ведь временами я становлюсь невообразимо тупым. Но если ты примиришься с этим, знал, что я никогда не упорствую попусту, не вижу причины, которая мешала бы нам работать и нормально жить.

Оставляю для тебя все свои сигареты. Думаю, это правильно, потому что раньше раздавал их всем, кому не хватало. Если кому-то действительно не хватает, отдашь последнее.

Сегодня я устал, Пикл. Извини за бессвязное письмо — завтра напишу больше, может быть, утром. Все доброе и хорошее у меня от того, что я люблю тебя, а известия о Верте (от Ратера) — это лучшее, что у меня когда-либо было. Я так горд твоим путешествием и тобой, даже не могу тебе об этом написать. Мэри, я так счастлив, когда все в порядке, что просто не могу этого выразить. Поверь мне на слово. Давай скорее начнем нашу совместную жизнь и будем драться за нее так же смело и умело, как дерется Бак. Но мы можем быть добры, а не жестоки. Единственное, к кому мы будем жестоки, это к людям, которые зря отнимают время нашей жизни. Ты научишь меня, как быть вежливым и вместе с тем непреклонным по телефону — и я выучусь...

Тебе нравится виски с хорошей содовой без льда? Очень недурно. А еще виски с лимонным соком и содовой, чтобы виски было с кислинкой.

Да, Пикл, утром на завтрак два яйца в любом виде, хорошо поджаренная ветчина или канадский бекон с вкусной хрустящей корочкой, с томатным соком, или грейпфрутовым, или апельсиновым, папайя и манго, и каждый завтрак аппетитно подан на отдельном подносе — один для меня и два для тебя, или 3 на двоих — и спи столько, сколько влезет. А иногда еще до того, как ты проснешься, я уже весь в работе, а потом весь день веселье, когда есть задел. Если я работаю, можешь делать все, что тебе заблагорассудится (утром так хорошо!). Читай сколько влезет или бездельничай сколько вздумается, и давай каждой своей уставшей клеточке медленно восстанавливать силы и вновь обретать форму (я тоже). Это может быть совсем не скучно, а даже очень здорово, как нам всегда бывало, когда у тебя не было работы. Все, что ты захочешь, мы купим в Нью-Йорке, в "Либерти мьюзик шоп". Так что, атакую тебя со всей силой, на какую способен (за атаки теперь себя осуждаю — клянусь тебе в этом). Напишу свои лучшие страницы и буду тебе хорошим и любящим мужем. Я знаю, на что ты пошла ради меня, и постараюсь доказать, как высоко я ценю тебя, и это будет такая восторженная радость, Пикл, и скоро все станет явью. Разве это не здорово?

Есть только небольшая загвоздка, которая мешает начать все прямо с завтрашнего дня. Но все же завтра видится в лучшем свете, чем вчера, сегодня и еще всего несколько дней. Потом я вернусь в гостиницу одуревший от занудной монотонности рутины, какого-то грязно-серого цвета, как цвет паленой курицы. Все дни без солнца, дождь льет не переставая, картина еще какая. И я все время хочу есть, ем как будто я из голодного края. Вчера съел 5 бифштексов, приготовленных из коровы, убитой снарядом. Видел, как ее убило, отметил ее координаты и послал Джона за вырезкой. Фрицы тоже на нее зарились. Но пока они ее добывали, их убили. Ред поджарил пару бифштексов и принес их мне, когда я спал. А вчера мы ее доели. Каждое утро я делаю 50 — 60 упражнений для брюшного пресса и несколько приседаний. Сегодня Джон и Ред снова дрались весь день. Ничего похожего на вчерашние захватывающие зрелища — просто хорошо, от души и с пользой — на той земле, которую они вчера освободили. А я весь день корпел над картой и прикидывал гнусные намерения фрицев, которые проявляются у них отнюдь не в дружественной форме. Повышаю образование. Пикл, завтра напишу еще, кажется, однажды уже писал об этом. Спокойной ночи, моя бесценная любовь. Слишком устал, чтобы кончить писать, прости, что так бестолково. Люблю тебя. Крепко обнимаю тебя, моя родная.

Твоя единственная истинная любовь навек

Папа