Эрнест Хемингуэй
|
Эрнест Хемингуэй. Черная задница на перекрестке дорог (читать онлайн)Black Ass at the Cross Roads - Черная задница на перекрестке дорог Мы прибыли на перекресток дорог до полудня и по ошибке застрелили француза, мирного жителя. Он бежал через поле справа от нас, за фермерским домом, когда увидел первый подъехавший джип. Клод приказал ему остановиться, но он продолжал бежать через поле, и Рыжий застрелил его. Француз стал первым, кого Рыжий убил в этот день, и выглядел он очень довольным. Мы все думали, что убитый — немец, переодевшийся в гражданское, но он оказался французом. Во всяком случае, документы были французскими, и в них значилось, что он из Суассона. — Несомненно, он коллабо, — заявил Клод. — Он бежал, правда? — спросил Рыжий. — Клод приказал ему остановиться на хорошем французском. — Запишите его как коллаборациониста, — решил я. — Документы оставьте при нем. — Что он делал здесь, если жил в Суассоне? — спросил Рыжий. — Суассон хрен знает где, в глубоком тылу. — Он убегал от наших войск, потому что он коллаборационист, — объяснил Клод. — У него злое лицо. — Рыжий смотрел на покойника. — Ты его чуть подпортил, — указал я. — Послушай, Клод, положи документы на место и оставь деньги. — Их возьмет кто-нибудь другой. — Ты их не возьмешь. — Я покачал головой. — У краутов денег будет предостаточно. Потом я показал им, куда поставить два джипа и где готовить позиции, и отправил Онесима через поле пересечь обе дороги, добраться до обшарпанного estaminet1 и узнать, кто успел отойти по этой дороге. Но я и так знал, что отойти если и успели, то немногие, и по дороге справа. И я знал, что другим только предстоит отходить, поэтому еще раз проверил расстояния от дороги до организованных мною двух засад. Мы использовали оружие краутов, чтобы грохот выстрелов не вызвал тревоги, если кто и услышал бы их, то только приближаясь к перекрестку. Засады мы устроили за перекрестком, чтобы не загромождать его и не вызвать лишних подозрений. Мы хотели, чтобы перекресток они проскакивали быстро и продолжали движение. — Это прекрасная guet-apens, — прокомментировал Клод, и Рыжий спросил, что это за слово. Я ответил, что всего лишь засада. Рыжий сказал, что должен запомнить это слово. Теперь наполовину он говорил на — по его разумению — французском и, дай ему волю, на половину вопросов отвечал бы — как он это себе представляя — на французском. Это было смешно и нравилось мне. Стоял отличный день для позднего лета, и не было сомнений, что такая погода продержится недолго. Мы лежали в засаде, а два джипа стояли за кучей навоза. Большой кучей и очень плотной, а мы лежали в траве за кюветом, и трава пахла как обычно летом, и два дерева отбрасывали тень на каждую из засад. Возможно, я разместил людей слишком близко от дороги, но, с другой стороны, невозможно определить, насколько ты близко, если располагаешь немалой огневой мощью, а скорость движения цели велика. Сто футов — нормально. Пятьдесят — идеально. Мы находились чуть ближе. Разумеется, в такой ситуации кажется, что ты слишком близко от дороги. Некоторые могли не одобрить сделанный мною выбор места для засады. Но нам требовалось обеспечить себе пути отхода и сделать все, чтобы перекресток выглядел свободным. Конечно, автомобили мы убрать не могли, но водители других автомобилей подумали бы, что они уничтожены самолетами. В этот день, правда, самолеты не летали. Но никто, подъезжающий к перекрестку, не мог знать «наверняка», побывали здесь самолеты чуть раньше или нет. Да и любой, кто спешит эвакуироваться в тыл, воспринимает увиденное иначе. — Mon capitaine2, — обратился ко мне Рыжий. — Если появится головной дозор, не разнесут ли они нас в клочья, услышав оружие краутов? — На дороге, на которой может появиться дозор выставлены люди. Они его предупредят. Не бери в голову. — Я и не беру, — ответил Рыжий. — Я застрелил настоящего коллаборациониста. Единственного, кого мы сегодня убили, но здесь мы убьем еще много краутов. Pas vrai3, Онье? — Merde4, — ответил Онесим, и тут же мы услышали шум быстро приближающегося автомобиля. Я видел, как он мчится по обсаженной буками дороге. В перегруженном серо-зеленом армейском «Фольксвагене» были люди в стальных касках, и выглядели они так, будто опаздывали на поезд. На обочину дороги я положил два камня-ориентира, которые вытащил из стены у фермы, и как только «Фольксваген» миновал перекресток и покатил к нам по хорошей, прямой дороге, которая вела к вершине холма, приказал Рыжему: — Убей водителя у первого камня. Онесим получил от меня другой приказ: — Стреляй на уровне тела сидящих в машине. Водитель «Фольксвагена» потерял контроль над автомобилем после выстрела Рыжего. Я не видел выражения его лица — помешала каска. Пальцы расслабились. Не могли удержать руль. Пулемет загрохотал еще до того, как руки водителя ослабли, и автомобиль съехал в кювет, и из него, как в замедленной съемке, выбрасывались пассажиры. Некоторые остались на дороге, и вторая группа быстро с ними разобралась. Один мужчина покатился кубарем, другой пытался отползти, и, пока я наблюдал, Клод убил их обоих. — Думаю, я попал водителю в голову, — похвалился Рыжий. — Не выпендривайся. — Винтовка на таком расстоянии бьет чуть выше. Я целился в самую нижнюю его часть. — Бертран, — крикнул я второй команде. — Ты и твои люди, уберите их с дороги, пожалуйста. Принесите мне все документы, а деньги оставьте, чтобы потом разделить. Уберите быстро. Иди и помоги им, Рыжий. Сбросьте их в кювет. Я наблюдал за дорогой западнее estaminet, пока убирали трупы. Я никогда не наблюдал за тем, как это делалось, если только не принимал участия в зачистке. Наблюдать за зачисткой — занятие не из приятных. Не только для меня — для каждого. Но я командовал и должен был делать это. — Скольких ты уложил, Онье? — Восьмерых, думаю. Убил, я хочу сказать. — С такого расстояния... — Шансы, конечно, были неравные. Но, в конце концов, пулемет-то их. — Мы должны быстро подготовить площадку. — Я не думаю, что автомобиль получил повреждения. — Потом мы его осмотрим. — Послушай, — крикнул мне Рыжий. Я послушал и дважды дунул в свисток. Все попрятались. Рыжий за ногу тащил последнего краута в кювет. Его голова волочилась по дороге. Но никто не появлялся, и меня это тревожило. Нам поручили простую работу — убивать, перекрыв дорогу, по которой отступали крауты. Мы не могли ее перекрыть полностью, потому что у нас не хватало людей и мы не могли противостоять бронетехнике. Впрочем, каждая группа имела в своем распоряжении два немецких Panserfausten5, более мощных и простых в обращении в сравнении с американской базукой: граната большего калибра и пусковая труба выбрасывались, но в последнее время немцы минировали их или намеренно выводили из строя. Нам требовались только целехонькие, насколько они могли быть таковыми, и на всякий случай мы всегда просили какого-нибудь военнопленного немца отстрелять пару штук, из тех, что мы отобрали наугад. Немецкие военнопленный, которых обычно отлавливали партизаны, в стремлении помочь не уступали руководителям кооперативов или младшим дипломатам. По большей части мы воспринимали немцев переростками-бойскаутами. Другими словами, отличными солдатами. Мы таковыми считаться не могли. Мы выполняли грязную работу. Если по-французски, то у нас было «un metier tres sale»6. Мы знали из допросов военнопленных, что немцы, отступающие по этой дороге, направлялись в Аахен, и с теми, кого мы могли убить сейчас, нам не пришлось бы сражаться в Аахене или при штурме Западной стены. Простая арифметика. Мне всегда нравилась простота. Немцы, которых мы видели, приближались к нам на велосипедах. Четверо. Они были жутко уставшими, но при этом заметно спешили. Не бойцы велосипедного отряда, а всего лишь немцы на украденных велосипедах. Ехавший первым заметил свежую кровь, потом повернул голову и увидел автомобиль в кювете, затормозил, перенеся вес на правую педаль. В это время мы открыли по ним огонь. Человек, пулей сброшенный с велосипеда, — всегда грустное зрелище, пусть и не такое, как подстреленная скачущая лошадь с всадником на ней или корова, которая получила пулю в брюхо, случайно попав на линию огня. Но когда в человека, едущего на велосипеде, стреляли с близкого расстояния — это брало за душу. Их было четверо, на четырех велосипедах. Да еще ты слышал жалкий звук, с которым велосипеды скатывались с дороги в кювет, и звуки тяжелого падения мужчин, и клацанье амуниции. — Быстро их уберите, — приказал я. — И спрячьте их velos7. Когда я повернулся к дороге, дверь estaminet открылась, и из нее вышли двое гражданских в кепках и рабочей одежде, у каждого было по две бутылки. Они миновали перекресток и через поле направились к нам. В свитерах, старых куртках, штанах из рубчатого вельвета и сапогах. — Держи их на прицеле, Рыжий, — приказал я. Они приближались, а потом, когда подошли к траве, в которой мы прятались, еще и подняли бутылки над головой. — Ради бога, ложитесь! — крикнул я, и они улеглись, поползли по траве, зажав бутылки под мышками. — Мы ваши друзья, — просипел один пропитым голосом. — Подползайте ближе, тупоголовые copains8, чтобы мы вас получше разглядели, — ответил Клод. — Мы ползем. — И что вам здесь понадобилось? — спросил Онесим. — Мы принесли маленькие подарки. — Почему вы не отдали ваши подарки мне, когда я заходил к вам? — спросил Клод. — Ах, ситуация изменилась, camarade9. — К лучшему? — Rudement10, — ответил первый подвыпивший camarade. А второй, лежа и протягивая нам одну бутылку, спросил обиженным тоном: — Разве нельзя поздороваться с новыми друзьями? — Привет, — ответил я по-французски. — Ты хочешь сражаться? — Если это необходимо. Но мы пришли спросить, можно ли нам взять velos? — После боя, — ответил я. — Вы служили в армии? — Естественно. — Хорошо. Каждый берет по немецкой винтовке и по два подсумка с патронами. Отойдите по дороге на двести метров правее и убейте любого немца, который проскочит мимо нас. — Мы не можем остаться здесь, с вами? — Мы профессионалы, — ответил Клод. — Делайте, что говорит капитан. — Идите вверх по дороге, найдите подходящее место и не стреляйте в нашу сторону. — Наденьте эти нарукавные повязки, — Клод достал две из кармана, набитого нарукавными повязками. — Вы Franc-tireurs11, — на том он и остановился. — Потом мы сможем забрать velos? — По одному на каждого, если сражаться не придется. По два, если кого-нибудь убьете. — А деньги? — спросил Клод. — Они пользуются нашим оружием. — Пусть забирают деньги. — Они этого не заслуживают. — Принесете деньги — и получите свою долю. Шевелитесь. Нищие вы мои. — Они же паршивые пьянчуги, — пробурчал Клод. — Алкоголиков хватало и при Наполеоне. — Возможно. — Точно. Можешь в этом не сомневаться. Мы лежали в траве, и она пахла настоящим летом, и прилетели мухи, обычные и большие синие, закружили над кюветом, в который мы свалили мертвых, и бабочки садились у красных луж на черном асфальте. Желтые и белые бабочки теперь сидели около луж и полос крови оставшихся там, где тащили убитых. — Не знал, что бабочки пьют кровь, — заметил Рыжий. — Я тоже. — Разумеется, когда мы охотились, бабочки не летали. — Когда мы охотились в Вайоминге, суслики уже прятались по норам. Где-то с пятнадцатого сентября. — Понаблюдаю, действительно ли они пьют кровь, — сказал Рыжий. — Хочешь взять мой бинокль? Какое-то время он наблюдал за бабочками. — Так и не понял, пьют они ее или нет. Но она точно их интересует. — Тут он повернулся к Онесиму: — Паршивые крауты, Онье. Пистолет, бинокль. Чертовы rein12. — Хватит и без этого, — ответил Онье. — Денег предостаточно. — Да только потратить их негде. — Еще успеем. — Je veux13 потратить maintenant14, — вставил Рыжий. Клод открыл одну из бутылок, выдернул пробку, ввинтив в нее штопор бойскаутского немецкого ножа. Понюхал и протянул мне. — Это же водка, — сказал он по-французски. Другая группа оприходовала свою долю. Они были нашими лучшими друзьями, до тех пор, пока нас не разделили. Поменялись они не в лучшую сторону. «Ты слишком легко делишься, — сказал я себе. — Поаккуратней с этим. Я глотнул из бутылки. Очень крепкий самогон, обжигал, как огонь. Я вернул бутылку Клоду, который передал ее Рыжему. Когда он выпил, на глазах у него выступили слезы. — Из чего они это делают, Онье? — Думаю, из картофеля и из обрезков лошадиных копыт перед ковкой, которые они берут в кузне. Я перевел Рыжему. — Я чувствую вкус чего угодно, только не картофеля, — ответил он. — Они настаивают эту отраву в ржавых бочках и для крепости добавляют гвоздей. — Пожалуй, глотну еще, чтобы отделаться от этого привкуса во рту, — Рыжий посмотрел на меня. — Mon capitaine, мы умрем вместе? — Здравствуй, новый мир, — ответил я. Была такая давняя шутка об алжирце, который ответил этой фразой, когда ему предложили сказать последнее слово перед тем, как отрезать голову. — За бабочек. — Онесим выпил. — За ржавые бочки с гвоздями. — Клод поднял бутылку. — Послушайте. — Рыжий вернул бутылку мне. Мы все слышали шум гусеничной техники. — Вот так сюрприз, — пробормотал Рыжий. — Только его нам и не хватало. Говорил тихо, про самогон и думать забыл. Я глотнул еще, пока мы лежали и смотрели на дорогу слева от нас. Наконец он появился. Краутовский полугусеничный бронетранспортер, груженный под завязку. Если устраивается засада на дороге, по которой отступает противник, в ход идут четыре или, если есть такая возможность, пять мини-тарелок, которые устанавливаются на дальней стороне дороги. Диаметром чуть больше суповой тарелки, как шашки, смертоносные, застывшие словно жабы. Они лежат полукругом, присыпанные срезанной травой, соединенные крепкой просмоленной веревкой, какую можно найти у любого торговца корабельными товарами. Один конец веревки закреплен на километровом столбе, называется он borne, или на камне, отмечающем каждые сто метров, или на чем-то прочно врытом в землю, а веревка свободно брошена на дорогу и одним или двумя кольцами касается первой или второй мины. В приближающемся тяжело нагруженном бронетранспортере водитель смотрел на дорогу через прорези-бойницы в металле, а крупнокалиберный пулемет был направлен в небо, готовый отразить нападение самолетов. Мы пристально наблюдали за ним, и расстояние до него, тяжело груженного, все сокращалось. Вез он эсэсовцев, и мы уже ясно видели и лица, и воротники. — Натягивай веревку! — крикнул я второй нашей команде, и, когда веревка начала натягиваться, полукруг, которым лежали мины, начал распрямляться. Теперь водитель мог заметить мины и остановиться или продолжить путь. Атаковать движущийся бронетранспортер — идея не из лучших, а если бы он затормозил, я бы выстрелил в него из немецкой базуки с большой гранатой. Гусеничный бронетранспортер ехал очень быстро, а теперь мы могли рассмотреть лица сидящих в нем людей. Они все смотрели на дорогу, около которой мы затаились. Клод и Онье побледнели, у Рыжего дергалась щека. Я, как обычно, ощущал внутри пустоту. Потом кто-то в бронетранспортере заметил кровь, и «Фольксваген» в кювете, и тела. Они закричали по-немецки, и водитель и офицер, который сидел рядом с ним в бронированной кабине, увидели перегораживающие дорогу мины. В скрежете тормозов бронетранспортер остановился, водитель попытался дать задний ход, и в этот момент ударила базука. Одновременно обе сидящие в засаде группы открыли огонь. Эсэсовцы в бронетранспортере тоже везли мины и спешили организовать свой блокпост, чтобы прикрывать отступавших, потому что после попадания краутовской базуки бронетранспортер взорвался, и мы пытались укрыть головы от фонтана осколков. Я посмотрел на Клода, Онье и Рыжего, и все они стреляли. Я тоже стрелял из «шмайсера» по прорезям кабины, и спина стала мокрой от пота, шея онемела, но я все видел. Я не понимал, почему бронетранспортер не вскрыло, как консервную банку, и почему он не перевернулся. Просто взрывом все подняло в небо. Работали пулеметы на наших джипах, и стоял такой шум, что никто не услышал бы ни слова. Никто не вылезал из бронетранспортера, и я уже подумал, что все кончено, и хотел дать команду прекратить огонь, когда кто-то бросил из бронетранспортера ручную гранату и она взорвалась у кювета. — Они уничтожают своих мертвых, — прокомментировал Клод. — Может, бросить внутрь пару гранат? — Я могу выстрелить фаустпатроном. — Нет. Одного раза достаточно. И так спину обожгло. — Ладно. Иди. Он пополз вперед, не поднимая головы, чтобы не получить пулю — пулеметы продолжали стрелять, — выдернул чеку ручной гранаты, отпустил захват рычага, подержал гранату в руке пару секунд, а потом забросил в кузов бронетранспортера. Тут же прогремел взрыв, и осколки застучали по броне. — Выходите! — крикнул он на немецком. Немецкий пистолет-пулемет начал стрелять через правую прорезь-бойницу в кабине. Рыжий дважды выстрелил по ней. Пистолет-пулемет снова огрызнулся. Не было сомнений, что стреляют не целясь: — Отходи, Клод, — приказал я. — Ты стреляй по этой щели, Рыжий. Онье, ты — по другой. Когда Клод начал отползать, добавил: «Хрен с ним, с этим краутом. Поймаем другого. На наш век хватит. Все равно надо уходить». — Это их арьергард, — заметил Онье. — Этот транспортер. — Покончи с ним, — приказал я Клоду. Он выстрелил вторым фаустпатроном, и от кабины ничего не осталось, а они пошли за деньгами и расчетными книжками. Я глотнул самогона и махнул рукой в сторону джипов. Пулеметчики прыгали, вскинув руки вверх, как победители. Потом я сел, привалившись спиной к дереву, и глядел на дорогу. Они принесли расчетные книжки, и я сунул их в брезентовый мешок, где лежали другие. Все влажные. Хватало и денег, тоже влажных, и Онье, и Клод, и парни из другой группы принесли эсэсовские нашивки и пистолеты, некоторые в рабочем состоянии, некоторые — нет, и сложил их в другой брезентовый мешок. С двумя красными полосами.. К деньгам я никогда не прикасался. Деньгами занимались другие, и я всегда думал, что прикасаться к ним — накликать беду. Но призовых денег хватало. Бертран передал мне Железный крест первой степени, и я положил его в карман формы. Какое-то время награды мы держали при себе, а потом отдавали. Мне не нравилось носить при себе трофеи. Они тоже могли накликать беду. Если я и оставлял их, то лишь по одной причине: думал, что мне удастся отослать их семье. Мои солдаты, находившиеся в засаде, выглядели так, словно попали под дождь ошметков после взрыва на скотобойне, да и остальные не выглядели чистюлями после того, как слазили в бронетранспортер. Я не догадывался, как ужасно выгляжу я сам, пока не заметил множество мух, которые вились у моей спины, шеи и плеч. Гусеничный бронетранспортер лежал посреди дороги, и любому транспортному средству пришлось бы затормозить, чтобы объехать его. Все уже обогатились, мы не потеряли ни одного человека, и для засады это место более не годилось. Назавтра нам снова предстояло воевать, и я не сомневался, что напоследок мы уничтожили арьергард и теперь нам могли достаться только те единицы, далеко отставшие от своих. — Разрядите мины, соберите все, и мы возвращаемся на ферму, чтобы привести себя в порядок. Мы сможем перекрывать движение по дороге и оттуда. Они вернулись к джипам тяжело нагруженные и в превосходном настроении. Оставив джипы на прежнем месте, за кучей навоза, мы помылись у колонки на ферме, и Рыжий смазал йодом и сульфамидной мазью все порезы и царапины, которые были у Онье, и Клода, и у меня, а потом Клод проделал то же самое с Рыжим. — Неужели на этой ферме нечего выпить? — спросил я Рене. — Не знаю, — ответил он. — Не до этого было. — Пойди и посмотри. Он нашел несколько бутылок красного вина, вполне пригодного для питья, а я сидел, проверял оружие и отпускал шуточки. Мы поддерживали жесткую дисциплину, но обходились без формальностей, кроме как в расположении дивизии или когда хотели покрасоваться. — Encore un coup manque15, — повторил я шутку, которая бытовала у нас с давних пор. Обычно эту фразу произносил один прохвост, когда я пропускал какую-нибудь мелочевку, ожидая, что вскоре на дороге появится что-то более существенное. — Это ужасно, — кивнул Клод. — Это невыносимо, — согласился Мишель. — Я так просто не могу идти дальше, — вставил Онесим. — Moi, je suis la France16, — продемонстрировал знания французского Рыжий. — Ты сражаешься? — спросил его Клод. — Pas moi17, — ответил Рыжий. — Я командую. — Ты сражаешься? — спросил меня Клод. — Jamais18, — ответил я. — Почему твоя форма в крови? — Я присутствовал при рождении теленка. — Ты — повитуха или ветеринар? — Я дал ему только имя, звание и личный номер. Мы пили вино, наблюдали за дорогой и ждали появления головного дозора. — Ou est la19 гребаный дозор? — спросил Рыжий. — Они мне не докладываются. — Я рад, что они не появились, пока мы вели этот маленькой accrochage20. — Онесим повернулся ко мне. — Скажите мне, mon capitaine, что вы чувствовали, когда позволяли всему идти своим чередом? — Пустоту. — И что вы об этом думали? — Я надеялся, что им не удастся прорваться. — Нам, конечно, повезло, что они взорвались. — И в том, что они не дали задний ход и не вступили в бой. — Не портите мне день, — попросил Марсель. — Два краута на велосипедах, — объявил Рыжий. — Приближаются с запада. — Смелые парни, — прокомментировал я. — Encore un coup manque, — покачал головой Онесим. — Кому-нибудь они нужны? Никого они не заинтересовали. Катили с одной скоростью, наклонившись вперед, в слишком больших для таких педалей сапогах. — Я попробую завалить одного из «М-1», — решил я. Огюст протянул мне винтовку, и я подождал, пока первый немец на велосипеде проедет мимо гусеничного бронетранспортера и покажется из-за деревьев, чтобы ничто не мешало целиться. Повел ствол следом за ним и промахнулся. — Pas bon21, — посетовал Рыжий, и я предпринял вторую попытку. На этот раз повел стволом чуть опережая велосипедиста. Немец упал, явив собой, как и всегда, очень грустное зрелище. Лежал на дороге рядом с перевернувшимся велосипедом, одно из колес которого продолжало крутиться. Второй велосипедист прибавил скорости, и скоро copains открыли огонь. Мы слышали громкие хлопки их выстрелов, но попасть в цель им не удалось, и велосипедист нажимал на педали, пока не скрылся из виду. — От copains никакого гребаного толку, — с досадой махнул рукой Рыжий. Потом мы увидели copains, которые вышли на дорогу и направились в нашу сторону. Французы в моей команде выглядели пристыженными и злыми. — On peut les fussffler?22 — спросил Клод. — Нет, Мы не расстреливаем пьяниц. — Encore un coup manque, — вздохнул Онесим, и всем сразу полегчало. Первый copain упрятал бутылку за пазуху. Я увидел ее, когда он остановился и протянул мне оружие. — Mon capitaine, on a fait un veritable massacre23. — Заткнись! — рявкнул Клод. — И давай сюда оружие. — Но мы обороняли правый фланг, — сипло заявил copain. — Вы говно! — рявкнул Клод. — Вы настоящие алкоголики. Заткнись, и проваливайте. — Mais on a battu24. — Сражались, — повторил Марсель. — Кто ж поверит! — On peut fusilier les copains?25 — спросил Рыжий. Слова эти он запомнил, как попугай. — Ты тоже заткнись, — предложил ему я. — Клод, я обещал им два velos. — Это правда, — кивнул Клод. — Мы с тобой сейчас пойдем к дороге, выдадим им самые худшие и уберем краута и его velo. Остальным следить за дорогой. — В прежние времена было иначе, — пожаловался один из copains. — Теперь все будет не так, как в прежние времена. А вы наверняка пьянствовали и тогда. Сначала мы подошли к лежащему на дороге немцу. Он еще не умер, но пуля пробила ему оба легких. Мы, как могли осторожно, подняли его, перенесли в тень и устроили поудобнее. Я снял с него форму и нательную рубашку, и мы смазали его раны сульфамидной мазью, и Клод снова одел его. Этот симпатичный краут выглядел лет на семнадцать. Пытался заговорить, но не смог. Но пытался держаться, как полагалось держаться в такой ситуации. Клод снял форму с двух трупов и подложил ему под голову. Потом погладил по голове, взял руку, пощупал пульс. Юноша все это время смотрел на него, но не мог произнести ни слова. Так и смотрел, когда Клод наклонился и поцеловал его в лоб. — Уберите этот велосипед с дороги, — приказал я copains. — Cette putain guerre, — пробурчал Клод. — Эта грязная шлюха-война. Юноша не знал, что это я подстрелил его, поэтому особо меня и не боялся, и я тоже пощупал ему пульс и понял, почему Клод сделал то, что сделал. Мне следовало бы поцеловать его самому. Но я упустил момент, а теперь оставалось только об этом сожалеть. — Я бы хотел побыть с ним. — Клод посмотрел на меня. — Спасибо тебе, — ответил я и пошел к четырем велосипедам, спрятанным за деревьями, и двум copains, которые стояли рядом, как вороны. — Возьмите этот и этот, и чтоб я вас больше не видел. — Я забрал у них повязки и сунул в карман. — Но мы сражались, — запротестовал один. — Мы заслужили по два. — Проваливайте, — бросил я. — Слышали меня? Проваливайте. Они ушли, разочарованные. Тут же подошел мальчишка лет четырнадцати из estaminet и попросил новый велосипед. — Мой они этим утром забрали. — Хорошо. Возьми. — А как насчет двух других? — Иди отсюда и держись подальше от дороги, когда будет проходить колонна. — Но вы и есть колонна. — Нет, — ответил я. — К сожалению, мы не колонна. Мальчик уселся на велосипед, целый и невредимый, и покатил к estaminet. Я по жаре направился к ферме дожидаться передового дозора. Не знал, что на душе могло быть так дурно. Но выходит, могло. Еще как могло. — Вечером мы направимся в большой город? — спросил меня Рыжий. — Конечно. Они сейчас его занимают, наступая с запада. Ты не слышал? — Конечно, слышал. Это хороший город? — Увидишь, как только колонна доберется сюда и мы присоединимся к ней и пойдем по дороге мимо estaminet. — Я показал ему на карте. — До него чуть больше мили. — Воевать еще будем? — Сегодня нет. — У тебя есть другая форма? — Она еще хуже, чем эта. — Не может она быть хуже. Эту я тебе постираю. Даже если придется надеть мокрой — в такой жаркий день это не беда. Настроение ужасное? — Да. — Почему задерживается Клод? — Останется с пареньком, которого я подстрелил, пока он не умрет. — Так это паренек? — Да. — Дерьмо, — выдохнул Рыжий. Через какое-то время вернулся Клод, катя два velos. Протянул мне солдатскую книжку паренька. — Давай я постираю и твою форму, Клод. Я постирал свою и Онье, так они практически высохли. — Спасибо тебе, Рыжий, — ответил Клод. — Вино осталось? — Мы нашли еще вина и колбасу. — Хорошо, — кивнул Клод. Черная задница навалилась и на него. — Мы направимся в большой город после того, как колонна пройдет мимо. До него чуть больше мили. — Я там бывал, — ответил Клод. — Хороший город. — Сегодня нам воевать уже не придется. — Значит, повоюем завтра. — Может, и завтра не придется. — Может. — Не унывай. — Заткнись. Я не унываю. — Хорошо, — кивнул Рыжий. — Возьми эту бутылку и колбасу, а я простирну твою форму. — Спасибо тебе большое, — ответил Клод. Мы разделили вино и колбасу пополам, и ни один из нас не был рад своей доле. Эрнест Хемингуэй. Черная задница на перекрестке дорог. Изд. 1987 г. Перевод: В.А. Вебера. Примечания1 Кабачок (франц.) 2 Мой капитан (франц.) 3 Так ведь (франц.) 4 Дерьмо (франц.) 5 Фауст-патрон, ручной противотанковый гранатомет (иск. нем.) 6 Очень грязное ремесло (франц.) 7 Велосипеды (франц.) 8 Приятели (франц.) 9 Друг (франц.) 10 Резко (франц.) 11 Французские наводчики (франц.) 12 Пустяки (франц.) 13 Я хочу ( иск. фр.) 14 Теперь (франц.) 15 Опять облом (франц.) 16 Я, я пойду за Францию (иск. фр.) 17 Не я (франц.) 18 Никогда (франц.) 19 Здесь: И где этот (франц.) 20 Бой (франц.) 21 Мимо (франц.) 22 Может, расстреляем?(франц.) 23 Мой капитан, это было настоящее побоище (франц.) 24 Но мы сражались (франц.) 25 Может, расстреляем этих друзей?(франц.) |
|
|
||
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна. © 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер" |