Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Эрнест Хемингуэй. Черная задница на перекрестке дорог (читать онлайн)

Black Ass at the Cross Roads - Черная задница на перекрестке дорог

Эрнест Хемингуэй

Мы прибыли на перекресток дорог до полудня и по ошибке застрелили француза, мирного жителя. Он бежал через поле справа от нас, за фермерским домом, когда увидел первый подъехавший джип. Клод приказал ему остановиться, но он продолжал бежать через поле, и Рыжий застрелил его. Француз стал первым, кого Рыжий убил в этот день, и выглядел он очень довольным.

Мы все думали, что убитый — немец, переодевшийся в гражданское, но он оказался французом. Во всяком случае, документы были французскими, и в них значилось, что он из Суассона.

— Несомненно, он коллабо, — заявил Клод.

— Он бежал, правда? — спросил Рыжий. — Клод приказал ему остановиться на хорошем французском.

— Запишите его как коллаборациониста, — решил я. — Документы оставьте при нем.

— Что он делал здесь, если жил в Суассоне? — спросил Рыжий. — Суассон хрен знает где, в глубоком тылу.

— Он убегал от наших войск, потому что он коллаборационист, — объяснил Клод.

— У него злое лицо. — Рыжий смотрел на покойника.

— Ты его чуть подпортил, — указал я. — Послушай, Клод, положи документы на место и оставь деньги.

— Их возьмет кто-нибудь другой.

— Ты их не возьмешь. — Я покачал головой. — У краутов денег будет предостаточно.

Потом я показал им, куда поставить два джипа и где готовить позиции, и отправил Онесима через поле пересечь обе дороги, добраться до обшарпанного estaminet1 и узнать, кто успел отойти по этой дороге. Но я и так знал, что отойти если и успели, то немногие, и по дороге справа. И я знал, что другим только предстоит отходить, поэтому еще раз проверил расстояния от дороги до организованных мною двух засад. Мы использовали оружие краутов, чтобы грохот выстрелов не вызвал тревоги, если кто и услышал бы их, то только приближаясь к перекрестку. Засады мы устроили за перекрестком, чтобы не загромождать его и не вызвать лишних подозрений. Мы хотели, чтобы перекресток они проскакивали быстро и продолжали движение.

— Это прекрасная guet-apens, — прокомментировал Клод, и Рыжий спросил, что это за слово. Я ответил, что всего лишь засада. Рыжий сказал, что должен запомнить это слово. Теперь наполовину он говорил на — по его разумению — французском и, дай ему волю, на половину вопросов отвечал бы — как он это себе представляя — на французском. Это было смешно и нравилось мне.

Стоял отличный день для позднего лета, и не было сомнений, что такая погода продержится недолго. Мы лежали в засаде, а два джипа стояли за кучей навоза. Большой кучей и очень плотной, а мы лежали в траве за кюветом, и трава пахла как обычно летом, и два дерева отбрасывали тень на каждую из засад. Возможно, я разместил людей слишком близко от дороги, но, с другой стороны, невозможно определить, насколько ты близко, если располагаешь немалой огневой мощью, а скорость движения цели велика. Сто футов — нормально. Пятьдесят — идеально. Мы находились чуть ближе. Разумеется, в такой ситуации кажется, что ты слишком близко от дороги.

Некоторые могли не одобрить сделанный мною выбор места для засады. Но нам требовалось обеспечить себе пути отхода и сделать все, чтобы перекресток выглядел свободным. Конечно, автомобили мы убрать не могли, но водители других автомобилей подумали бы, что они уничтожены самолетами. В этот день, правда, самолеты не летали. Но никто, подъезжающий к перекрестку, не мог знать «наверняка», побывали здесь самолеты чуть раньше или нет. Да и любой, кто спешит эвакуироваться в тыл, воспринимает увиденное иначе.

— Mon capitaine2, — обратился ко мне Рыжий. — Если появится головной дозор, не разнесут ли они нас в клочья, услышав оружие краутов?

— На дороге, на которой может появиться дозор выставлены люди. Они его предупредят. Не бери в голову.

— Я и не беру, — ответил Рыжий. — Я застрелил настоящего коллаборациониста. Единственного, кого мы сегодня убили, но здесь мы убьем еще много краутов. Pas vrai3, Онье?

— Merde4, — ответил Онесим, и тут же мы услышали шум быстро приближающегося автомобиля. Я видел, как он мчится по обсаженной буками дороге. В перегруженном серо-зеленом армейском «Фольксвагене» были люди в стальных касках, и выглядели они так, будто опаздывали на поезд. На обочину дороги я положил два камня-ориентира, которые вытащил из стены у фермы, и как только «Фольксваген» миновал перекресток и покатил к нам по хорошей, прямой дороге, которая вела к вершине холма, приказал Рыжему:

— Убей водителя у первого камня.

Онесим получил от меня другой приказ:

— Стреляй на уровне тела сидящих в машине.

Водитель «Фольксвагена» потерял контроль над автомобилем после выстрела Рыжего. Я не видел выражения его лица — помешала каска. Пальцы расслабились. Не могли удержать руль. Пулемет загрохотал еще до того, как руки водителя ослабли, и автомобиль съехал в кювет, и из него, как в замедленной съемке, выбрасывались пассажиры. Некоторые остались на дороге, и вторая группа быстро с ними разобралась. Один мужчина покатился кубарем, другой пытался отползти, и, пока я наблюдал, Клод убил их обоих.

— Думаю, я попал водителю в голову, — похвалился Рыжий.

— Не выпендривайся.

— Винтовка на таком расстоянии бьет чуть выше. Я целился в самую нижнюю его часть.

— Бертран, — крикнул я второй команде. — Ты и твои люди, уберите их с дороги, пожалуйста. Принесите мне все документы, а деньги оставьте, чтобы потом разделить. Уберите быстро. Иди и помоги им, Рыжий. Сбросьте их в кювет.

Я наблюдал за дорогой западнее estaminet, пока убирали трупы. Я никогда не наблюдал за тем, как это делалось, если только не принимал участия в зачистке. Наблюдать за зачисткой — занятие не из приятных. Не только для меня — для каждого. Но я командовал и должен был делать это.

— Скольких ты уложил, Онье?

— Восьмерых, думаю. Убил, я хочу сказать.

— С такого расстояния...

— Шансы, конечно, были неравные. Но, в конце концов, пулемет-то их.

— Мы должны быстро подготовить площадку.

— Я не думаю, что автомобиль получил повреждения.

— Потом мы его осмотрим.

— Послушай, — крикнул мне Рыжий. Я послушал и дважды дунул в свисток. Все попрятались. Рыжий за ногу тащил последнего краута в кювет. Его голова волочилась по дороге. Но никто не появлялся, и меня это тревожило.

Нам поручили простую работу — убивать, перекрыв дорогу, по которой отступали крауты. Мы не могли ее перекрыть полностью, потому что у нас не хватало людей и мы не могли противостоять бронетехнике. Впрочем, каждая группа имела в своем распоряжении два немецких Panserfausten5, более мощных и простых в обращении в сравнении с американской базукой: граната большего калибра и пусковая труба выбрасывались, но в последнее время немцы минировали их или намеренно выводили из строя. Нам требовались только целехонькие, насколько они могли быть таковыми, и на всякий случай мы всегда просили какого-нибудь военнопленного немца отстрелять пару штук, из тех, что мы отобрали наугад.

Немецкие военнопленный, которых обычно отлавливали партизаны, в стремлении помочь не уступали руководителям кооперативов или младшим дипломатам. По большей части мы воспринимали немцев переростками-бойскаутами. Другими словами, отличными солдатами. Мы таковыми считаться не могли. Мы выполняли грязную работу. Если по-французски, то у нас было «un metier tres sale»6.

Мы знали из допросов военнопленных, что немцы, отступающие по этой дороге, направлялись в Аахен, и с теми, кого мы могли убить сейчас, нам не пришлось бы сражаться в Аахене или при штурме Западной стены. Простая арифметика. Мне всегда нравилась простота.

Немцы, которых мы видели, приближались к нам на велосипедах. Четверо. Они были жутко уставшими, но при этом заметно спешили. Не бойцы велосипедного отряда, а всего лишь немцы на украденных велосипедах. Ехавший первым заметил свежую кровь, потом повернул голову и увидел автомобиль в кювете, затормозил, перенеся вес на правую педаль. В это время мы открыли по ним огонь. Человек, пулей сброшенный с велосипеда, — всегда грустное зрелище, пусть и не такое, как подстреленная скачущая лошадь с всадником на ней или корова, которая получила пулю в брюхо, случайно попав на линию огня. Но когда в человека, едущего на велосипеде, стреляли с близкого расстояния — это брало за душу. Их было четверо, на четырех велосипедах. Да еще ты слышал жалкий звук, с которым велосипеды скатывались с дороги в кювет, и звуки тяжелого падения мужчин, и клацанье амуниции.

— Быстро их уберите, — приказал я. — И спрячьте их velos7.

Когда я повернулся к дороге, дверь estaminet открылась, и из нее вышли двое гражданских в кепках и рабочей одежде, у каждого было по две бутылки. Они миновали перекресток и через поле направились к нам. В свитерах, старых куртках, штанах из рубчатого вельвета и сапогах.

— Держи их на прицеле, Рыжий, — приказал я.

Они приближались, а потом, когда подошли к траве, в которой мы прятались, еще и подняли бутылки над головой.

— Ради бога, ложитесь! — крикнул я, и они улеглись, поползли по траве, зажав бутылки под мышками.

— Мы ваши друзья, — просипел один пропитым голосом.

— Подползайте ближе, тупоголовые copains8, чтобы мы вас получше разглядели, — ответил Клод.

— Мы ползем.

— И что вам здесь понадобилось? — спросил Онесим.

— Мы принесли маленькие подарки.

— Почему вы не отдали ваши подарки мне, когда я заходил к вам? — спросил Клод.

— Ах, ситуация изменилась, camarade9.

— К лучшему?

— Rudement10, — ответил первый подвыпивший camarade.

А второй, лежа и протягивая нам одну бутылку, спросил обиженным тоном:

— Разве нельзя поздороваться с новыми друзьями?

— Привет, — ответил я по-французски. — Ты хочешь сражаться?

— Если это необходимо. Но мы пришли спросить, можно ли нам взять velos?

— После боя, — ответил я. — Вы служили в армии?

— Естественно.

— Хорошо. Каждый берет по немецкой винтовке и по два подсумка с патронами. Отойдите по дороге на двести метров правее и убейте любого немца, который проскочит мимо нас.

— Мы не можем остаться здесь, с вами?

— Мы профессионалы, — ответил Клод. — Делайте, что говорит капитан.

— Идите вверх по дороге, найдите подходящее место и не стреляйте в нашу сторону.

— Наденьте эти нарукавные повязки, — Клод достал две из кармана, набитого нарукавными повязками. — Вы Franc-tireurs11, — на том он и остановился.

— Потом мы сможем забрать velos?

— По одному на каждого, если сражаться не придется. По два, если кого-нибудь убьете.

— А деньги? — спросил Клод. — Они пользуются нашим оружием.

— Пусть забирают деньги.

— Они этого не заслуживают.

— Принесете деньги — и получите свою долю. Шевелитесь. Нищие вы мои.

— Они же паршивые пьянчуги, — пробурчал Клод.

— Алкоголиков хватало и при Наполеоне.

— Возможно.

— Точно. Можешь в этом не сомневаться.

Мы лежали в траве, и она пахла настоящим летом, и прилетели мухи, обычные и большие синие, закружили над кюветом, в который мы свалили мертвых, и бабочки садились у красных луж на черном асфальте. Желтые и белые бабочки теперь сидели около луж и полос крови оставшихся там, где тащили убитых.

— Не знал, что бабочки пьют кровь, — заметил Рыжий.

— Я тоже.

— Разумеется, когда мы охотились, бабочки не летали.

— Когда мы охотились в Вайоминге, суслики уже прятались по норам. Где-то с пятнадцатого сентября.

— Понаблюдаю, действительно ли они пьют кровь, — сказал Рыжий.

— Хочешь взять мой бинокль?

Какое-то время он наблюдал за бабочками.

— Так и не понял, пьют они ее или нет. Но она точно их интересует. — Тут он повернулся к Онесиму: — Паршивые крауты, Онье. Пистолет, бинокль. Чертовы rein12.

— Хватит и без этого, — ответил Онье. — Денег предостаточно.

— Да только потратить их негде.

— Еще успеем.

— Je veux13 потратить maintenant14, — вставил Рыжий.

Клод открыл одну из бутылок, выдернул пробку, ввинтив в нее штопор бойскаутского немецкого ножа. Понюхал и протянул мне.

— Это же водка, — сказал он по-французски.

Другая группа оприходовала свою долю. Они были нашими лучшими друзьями, до тех пор, пока нас не разделили. Поменялись они не в лучшую сторону. «Ты слишком легко делишься, — сказал я себе. — Поаккуратней с этим.

Я глотнул из бутылки. Очень крепкий самогон, обжигал, как огонь. Я вернул бутылку Клоду, который передал ее Рыжему. Когда он выпил, на глазах у него выступили слезы.

— Из чего они это делают, Онье?

— Думаю, из картофеля и из обрезков лошадиных копыт перед ковкой, которые они берут в кузне.

Я перевел Рыжему.

— Я чувствую вкус чего угодно, только не картофеля, — ответил он.

— Они настаивают эту отраву в ржавых бочках и для крепости добавляют гвоздей.

— Пожалуй, глотну еще, чтобы отделаться от этого привкуса во рту, — Рыжий посмотрел на меня. — Mon capitaine, мы умрем вместе?

— Здравствуй, новый мир, — ответил я. Была такая давняя шутка об алжирце, который ответил этой фразой, когда ему предложили сказать последнее слово перед тем, как отрезать голову.

— За бабочек. — Онесим выпил.

— За ржавые бочки с гвоздями. — Клод поднял бутылку.

— Послушайте. — Рыжий вернул бутылку мне. Мы все слышали шум гусеничной техники.

— Вот так сюрприз, — пробормотал Рыжий. — Только его нам и не хватало.

Говорил тихо, про самогон и думать забыл. Я глотнул еще, пока мы лежали и смотрели на дорогу слева от нас. Наконец он появился. Краутовский полугусеничный бронетранспортер, груженный под завязку.

Если устраивается засада на дороге, по которой отступает противник, в ход идут четыре или, если есть такая возможность, пять мини-тарелок, которые устанавливаются на дальней стороне дороги. Диаметром чуть больше суповой тарелки, как шашки, смертоносные, застывшие словно жабы. Они лежат полукругом, присыпанные срезанной травой, соединенные крепкой просмоленной веревкой, какую можно найти у любого торговца корабельными товарами. Один конец веревки закреплен на километровом столбе, называется он borne, или на камне, отмечающем каждые сто метров, или на чем-то прочно врытом в землю, а веревка свободно брошена на дорогу и одним или двумя кольцами касается первой или второй мины.

В приближающемся тяжело нагруженном бронетранспортере водитель смотрел на дорогу через прорези-бойницы в металле, а крупнокалиберный пулемет был направлен в небо, готовый отразить нападение самолетов. Мы пристально наблюдали за ним, и расстояние до него, тяжело груженного, все сокращалось. Вез он эсэсовцев, и мы уже ясно видели и лица, и воротники.

— Натягивай веревку! — крикнул я второй нашей команде, и, когда веревка начала натягиваться, полукруг, которым лежали мины, начал распрямляться.

Теперь водитель мог заметить мины и остановиться или продолжить путь. Атаковать движущийся бронетранспортер — идея не из лучших, а если бы он затормозил, я бы выстрелил в него из немецкой базуки с большой гранатой.

Гусеничный бронетранспортер ехал очень быстро, а теперь мы могли рассмотреть лица сидящих в нем людей. Они все смотрели на дорогу, около которой мы затаились. Клод и Онье побледнели, у Рыжего дергалась щека. Я, как обычно, ощущал внутри пустоту. Потом кто-то в бронетранспортере заметил кровь, и «Фольксваген» в кювете, и тела. Они закричали по-немецки, и водитель и офицер, который сидел рядом с ним в бронированной кабине, увидели перегораживающие дорогу мины. В скрежете тормозов бронетранспортер остановился, водитель попытался дать задний ход, и в этот момент ударила базука. Одновременно обе сидящие в засаде группы открыли огонь. Эсэсовцы в бронетранспортере тоже везли мины и спешили организовать свой блокпост, чтобы прикрывать отступавших, потому что после попадания краутовской базуки бронетранспортер взорвался, и мы пытались укрыть головы от фонтана осколков. Я посмотрел на Клода, Онье и Рыжего, и все они стреляли. Я тоже стрелял из «шмайсера» по прорезям кабины, и спина стала мокрой от пота, шея онемела, но я все видел. Я не понимал, почему бронетранспортер не вскрыло, как консервную банку, и почему он не перевернулся. Просто взрывом все подняло в небо. Работали пулеметы на наших джипах, и стоял такой шум, что никто не услышал бы ни слова. Никто не вылезал из бронетранспортера, и я уже подумал, что все кончено, и хотел дать команду прекратить огонь, когда кто-то бросил из бронетранспортера ручную гранату и она взорвалась у кювета.

— Они уничтожают своих мертвых, — прокомментировал Клод. — Может, бросить внутрь пару гранат?

— Я могу выстрелить фаустпатроном.

— Нет. Одного раза достаточно. И так спину обожгло.

— Ладно. Иди.

Он пополз вперед, не поднимая головы, чтобы не получить пулю — пулеметы продолжали стрелять, — выдернул чеку ручной гранаты, отпустил захват рычага, подержал гранату в руке пару секунд, а потом забросил в кузов бронетранспортера. Тут же прогремел взрыв, и осколки застучали по броне.

— Выходите! — крикнул он на немецком.

Немецкий пистолет-пулемет начал стрелять через правую прорезь-бойницу в кабине. Рыжий дважды выстрелил по ней. Пистолет-пулемет снова огрызнулся. Не было сомнений, что стреляют не целясь:

— Отходи, Клод, — приказал я. — Ты стреляй по этой щели, Рыжий. Онье, ты — по другой.

Когда Клод начал отползать, добавил: «Хрен с ним, с этим краутом. Поймаем другого. На наш век хватит. Все равно надо уходить».

— Это их арьергард, — заметил Онье. — Этот транспортер.

— Покончи с ним, — приказал я Клоду. Он выстрелил вторым фаустпатроном, и от кабины ничего не осталось, а они пошли за деньгами и расчетными книжками. Я глотнул самогона и махнул рукой в сторону джипов. Пулеметчики прыгали, вскинув руки вверх, как победители. Потом я сел, привалившись спиной к дереву, и глядел на дорогу.

Они принесли расчетные книжки, и я сунул их в брезентовый мешок, где лежали другие. Все влажные. Хватало и денег, тоже влажных, и Онье, и Клод, и парни из другой группы принесли эсэсовские нашивки и пистолеты, некоторые в рабочем состоянии, некоторые — нет, и сложил их в другой брезентовый мешок. С двумя красными полосами..

К деньгам я никогда не прикасался. Деньгами занимались другие, и я всегда думал, что прикасаться к ним — накликать беду. Но призовых денег хватало. Бертран передал мне Железный крест первой степени, и я положил его в карман формы. Какое-то время награды мы держали при себе, а потом отдавали. Мне не нравилось носить при себе трофеи. Они тоже могли накликать беду. Если я и оставлял их, то лишь по одной причине: думал, что мне удастся отослать их семье.

Мои солдаты, находившиеся в засаде, выглядели так, словно попали под дождь ошметков после взрыва на скотобойне, да и остальные не выглядели чистюлями после того, как слазили в бронетранспортер. Я не догадывался, как ужасно выгляжу я сам, пока не заметил множество мух, которые вились у моей спины, шеи и плеч.

Гусеничный бронетранспортер лежал посреди дороги, и любому транспортному средству пришлось бы затормозить, чтобы объехать его. Все уже обогатились, мы не потеряли ни одного человека, и для засады это место более не годилось. Назавтра нам снова предстояло воевать, и я не сомневался, что напоследок мы уничтожили арьергард и теперь нам могли достаться только те единицы, далеко отставшие от своих.

— Разрядите мины, соберите все, и мы возвращаемся на ферму, чтобы привести себя в порядок. Мы сможем перекрывать движение по дороге и оттуда.

Они вернулись к джипам тяжело нагруженные и в превосходном настроении. Оставив джипы на прежнем месте, за кучей навоза, мы помылись у колонки на ферме, и Рыжий смазал йодом и сульфамидной мазью все порезы и царапины, которые были у Онье, и Клода, и у меня, а потом Клод проделал то же самое с Рыжим.

— Неужели на этой ферме нечего выпить? — спросил я Рене.

— Не знаю, — ответил он. — Не до этого было.

— Пойди и посмотри.

Он нашел несколько бутылок красного вина, вполне пригодного для питья, а я сидел, проверял оружие и отпускал шуточки. Мы поддерживали жесткую дисциплину, но обходились без формальностей, кроме как в расположении дивизии или когда хотели покрасоваться.

— Encore un coup manque15, — повторил я шутку, которая бытовала у нас с давних пор. Обычно эту фразу произносил один прохвост, когда я пропускал какую-нибудь мелочевку, ожидая, что вскоре на дороге появится что-то более существенное.

— Это ужасно, — кивнул Клод.

— Это невыносимо, — согласился Мишель.

— Я так просто не могу идти дальше, — вставил Онесим.

— Moi, je suis la France16, — продемонстрировал знания французского Рыжий.

— Ты сражаешься? — спросил его Клод.

— Pas moi17, — ответил Рыжий. — Я командую.

— Ты сражаешься? — спросил меня Клод.

— Jamais18, — ответил я.

— Почему твоя форма в крови?

— Я присутствовал при рождении теленка.

— Ты — повитуха или ветеринар?

— Я дал ему только имя, звание и личный номер.

Мы пили вино, наблюдали за дорогой и ждали появления головного дозора.

— Ou est la19 гребаный дозор? — спросил Рыжий.

— Они мне не докладываются.

— Я рад, что они не появились, пока мы вели этот маленькой accrochage20. — Онесим повернулся ко мне. — Скажите мне, mon capitaine, что вы чувствовали, когда позволяли всему идти своим чередом?

— Пустоту.

— И что вы об этом думали?

— Я надеялся, что им не удастся прорваться.

— Нам, конечно, повезло, что они взорвались.

— И в том, что они не дали задний ход и не вступили в бой.

— Не портите мне день, — попросил Марсель.

— Два краута на велосипедах, — объявил Рыжий. — Приближаются с запада.

— Смелые парни, — прокомментировал я.

— Encore un coup manque, — покачал головой Онесим.

— Кому-нибудь они нужны?

Никого они не заинтересовали. Катили с одной скоростью, наклонившись вперед, в слишком больших для таких педалей сапогах.

— Я попробую завалить одного из «М-1», — решил я. Огюст протянул мне винтовку, и я подождал, пока первый немец на велосипеде проедет мимо гусеничного бронетранспортера и покажется из-за деревьев, чтобы ничто не мешало целиться. Повел ствол следом за ним и промахнулся.

— Pas bon21, — посетовал Рыжий, и я предпринял вторую попытку. На этот раз повел стволом чуть опережая велосипедиста. Немец упал, явив собой, как и всегда, очень грустное зрелище. Лежал на дороге рядом с перевернувшимся велосипедом, одно из колес которого продолжало крутиться. Второй велосипедист прибавил скорости, и скоро copains открыли огонь. Мы слышали громкие хлопки их выстрелов, но попасть в цель им не удалось, и велосипедист нажимал на педали, пока не скрылся из виду.

— От copains никакого гребаного толку, — с досадой махнул рукой Рыжий.

Потом мы увидели copains, которые вышли на дорогу и направились в нашу сторону. Французы в моей команде выглядели пристыженными и злыми.

— On peut les fussffler?22 — спросил Клод.

— Нет, Мы не расстреливаем пьяниц.

— Encore un coup manque, — вздохнул Онесим, и всем сразу полегчало.

Первый copain упрятал бутылку за пазуху. Я увидел ее, когда он остановился и протянул мне оружие.

— Mon capitaine, on a fait un veritable massacre23.

— Заткнись! — рявкнул Клод. — И давай сюда оружие.

— Но мы обороняли правый фланг, — сипло заявил copain.

— Вы говно! — рявкнул Клод. — Вы настоящие алкоголики. Заткнись, и проваливайте.

— Mais on a battu24.

— Сражались, — повторил Марсель. — Кто ж поверит!

— On peut fusilier les copains?25 — спросил Рыжий. Слова эти он запомнил, как попугай.

— Ты тоже заткнись, — предложил ему я. — Клод, я обещал им два velos.

— Это правда, — кивнул Клод.

— Мы с тобой сейчас пойдем к дороге, выдадим им самые худшие и уберем краута и его velo. Остальным следить за дорогой.

— В прежние времена было иначе, — пожаловался один из copains.

— Теперь все будет не так, как в прежние времена. А вы наверняка пьянствовали и тогда.

Сначала мы подошли к лежащему на дороге немцу. Он еще не умер, но пуля пробила ему оба легких. Мы, как могли осторожно, подняли его, перенесли в тень и устроили поудобнее. Я снял с него форму и нательную рубашку, и мы смазали его раны сульфамидной мазью, и Клод снова одел его. Этот симпатичный краут выглядел лет на семнадцать. Пытался заговорить, но не смог. Но пытался держаться, как полагалось держаться в такой ситуации.

Клод снял форму с двух трупов и подложил ему под голову. Потом погладил по голове, взял руку, пощупал пульс. Юноша все это время смотрел на него, но не мог произнести ни слова. Так и смотрел, когда Клод наклонился и поцеловал его в лоб.

— Уберите этот велосипед с дороги, — приказал я copains.

— Cette putain guerre, — пробурчал Клод. — Эта грязная шлюха-война.

Юноша не знал, что это я подстрелил его, поэтому особо меня и не боялся, и я тоже пощупал ему пульс и понял, почему Клод сделал то, что сделал. Мне следовало бы поцеловать его самому. Но я упустил момент, а теперь оставалось только об этом сожалеть.

— Я бы хотел побыть с ним. — Клод посмотрел на меня.

— Спасибо тебе, — ответил я и пошел к четырем велосипедам, спрятанным за деревьями, и двум copains, которые стояли рядом, как вороны.

— Возьмите этот и этот, и чтоб я вас больше не видел. — Я забрал у них повязки и сунул в карман.

— Но мы сражались, — запротестовал один. — Мы заслужили по два.

— Проваливайте, — бросил я. — Слышали меня? Проваливайте.

Они ушли, разочарованные.

Тут же подошел мальчишка лет четырнадцати из estaminet и попросил новый велосипед.

— Мой они этим утром забрали.

— Хорошо. Возьми.

— А как насчет двух других?

— Иди отсюда и держись подальше от дороги, когда будет проходить колонна.

— Но вы и есть колонна.

— Нет, — ответил я. — К сожалению, мы не колонна.

Мальчик уселся на велосипед, целый и невредимый, и покатил к estaminet. Я по жаре направился к ферме дожидаться передового дозора. Не знал, что на душе могло быть так дурно. Но выходит, могло. Еще как могло.

— Вечером мы направимся в большой город? — спросил меня Рыжий.

— Конечно. Они сейчас его занимают, наступая с запада. Ты не слышал?

— Конечно, слышал. Это хороший город?

— Увидишь, как только колонна доберется сюда и мы присоединимся к ней и пойдем по дороге мимо estaminet. — Я показал ему на карте. — До него чуть больше мили.

— Воевать еще будем?

— Сегодня нет.

— У тебя есть другая форма?

— Она еще хуже, чем эта.

— Не может она быть хуже. Эту я тебе постираю. Даже если придется надеть мокрой — в такой жаркий день это не беда. Настроение ужасное?

— Да.

— Почему задерживается Клод?

— Останется с пареньком, которого я подстрелил, пока он не умрет.

— Так это паренек?

— Да.

— Дерьмо, — выдохнул Рыжий.

Через какое-то время вернулся Клод, катя два velos. Протянул мне солдатскую книжку паренька.

— Давай я постираю и твою форму, Клод. Я постирал свою и Онье, так они практически высохли.

— Спасибо тебе, Рыжий, — ответил Клод. — Вино осталось?

— Мы нашли еще вина и колбасу.

— Хорошо, — кивнул Клод. Черная задница навалилась и на него.

— Мы направимся в большой город после того, как колонна пройдет мимо. До него чуть больше мили.

— Я там бывал, — ответил Клод. — Хороший город.

— Сегодня нам воевать уже не придется.

— Значит, повоюем завтра.

— Может, и завтра не придется.

— Может.

— Не унывай.

— Заткнись. Я не унываю.

— Хорошо, — кивнул Рыжий. — Возьми эту бутылку и колбасу, а я простирну твою форму.

— Спасибо тебе большое, — ответил Клод.

Мы разделили вино и колбасу пополам, и ни один из нас не был рад своей доле.

Эрнест Хемингуэй. Черная задница на перекрестке дорог. Изд. 1987 г. Перевод: В.А. Вебера.


Примечания

1 Кабачок (франц.)

2 Мой капитан (франц.)

3 Так ведь (франц.)

4 Дерьмо (франц.)

5 Фауст-патрон, ручной противотанковый гранатомет (иск. нем.)

6 Очень грязное ремесло (франц.)

7 Велосипеды (франц.)

8 Приятели (франц.)

9 Друг (франц.)

10 Резко (франц.)

11 Французские наводчики (франц.)

12 Пустяки (франц.)

13 Я хочу ( иск. фр.)

14 Теперь (франц.)

15 Опять облом (франц.)

16 Я, я пойду за Францию (иск. фр.)

17 Не я (франц.)

18 Никогда (франц.)

19 Здесь: И где этот (франц.)

20 Бой (франц.)

21 Мимо (франц.)

22 Может, расстреляем?(франц.)

23 Мой капитан, это было настоящее побоище (франц.)

24 Но мы сражались (франц.)

25 Может, расстреляем этих друзей?(франц.)




 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2016—2024 "Хемингуэй Эрнест Миллер"