Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Марселина Хемингуэй Санфорд - Из книги "В доме у Хемингуэев" (часть 1)

Счастливейшие дни нашего детства прошли в коттедже на озере Валун, в штате Мичиган. Первый раз мама и пана отправились на север в августе 1898 года, захватив с собой меня (семимесячную) и мою няню Софи. Жили мы тогда в коттедже, принадлежавшем любимой маминой кузине Мэдлин Рэндал Борд. Первый отрезок довольно-таки изнтоигельного путешествия проходил на речном пароходе "Стейт оф Огайо", который доставил нас из Чикаго в Харбор-Опршгс. Здесь мои родители перетащили свой багаж на местный поезд, направлявшийся в Петоски. В Петоски они снова выгрузились и пересели на поезд, идущий в деревню под названием "Озеро Валун", где в очередной раз вытащили багаж из вагона и перенесли его на пароходик, который повез их по озеру. Этот маршрут нам предстояло в будущем проделывать ежегодно в течение многих лет.

Первая поездка на озеро доставила маме и папе много радости, большую часть времени они проводили катаясь по нему в гребной лодке. Они восхищались прозрачной родниковой водой, березами и соснами, окружавшими озеро, и, решив, что хорошо бы иметь здесь собственный коттедж, провели две недели в поисках места на берегу, где можно было бы построиться. Участок, который особенно понравился обоим, располагался на изрезанном небольшими бухточками берегу озера в северной его части и находился почти напротив Уайлд-Харбор — фермы, принадлежавшей Генри Бэкону, переселенцу из Канады.

Моим родителям приглянулись здесь широкий песчаный пляж и постепенно уходящее на глубину твердое чистое дно. Белые березы и кедры подступали к самому пляжу, а за вами, подальше от воды, росли клены, буки и болиголов. От северо-западных ветров бухту защищал мыс с пристанью, который местные жители называли "Мэрфин мыс". Все здесь нравилось моим родителям. Рыбалка на озере была отличная. Участок, по определению мамы, находился достаточно близко от фермы Бэконов, чтобы брать у них свежее молоко и яйца, но недостаточно близко для того, чтобы к нам долетал запах их свинарника. Сделка была заключена. Перед отъездом в Оук-Парк в сентябре Хемингуэи купили четыре участка общей площадью в один акр.

Коттедж, построенный по замыслу мамы, состоял из гостиной, где по обе стороны огромного, обложенного кирпичом камина стояли широкие диваны, небольшой столовой, кухни и двух спален. Крыльцо с навесом и перилами, ступеньки которого сбегали вниз к озеру. Двустворчатая дверь, запиравшаяся на крючок. Снаружи дом был обшит некрашеными досками, внутри отделан негашеной сосной. Никакого водопровода, разумеется, не было. В правом углу двора выкопали колодец. Связь с внешним миром осуществлялась по воде. Топившиеся дровами пароходы "Турист" — величественный, с двумя палубами, с капитаном в форме и машинистом, и "Пикник" — размерами поменьше, четыре раза в день совершали регулярные плаванья вокруг озера, иногда устраивались вечерние экскурсии при луне. Когда нам было что-то нужно, мы сигнализировали белым флагом, приглашая пароход подойти к мысу — в дело в таких случаях шел кусок простыни или даже полотенце. Бели рулевой не гудел в знак того, что видит нас, мы принимались отчаянно размахивать нашим белым флагом, пока, наконец, не раздавался гудок и пароход не поворачивал к нашей пристани. Если же нам так и не удавалось привлечь внимание рулевого, папа начинал трубить в свой горя. Трубил он в горн и когда требовалось призвать нас домой с поля или когда мы уходили берегом от Уиндермира. Или еще он трубил в бараний рог, похожий на тот, что описан в Библии, который он купил в Швейцарии еще до женитьбы. Хотя издавал этот инструмент только одну ноту, сила этой ноты была прямо-таки потрясающа, и слышали мы его на огромном расстоянии, даже по ту сторону озера.

Ближайший город Петоски находился в девяти милях от нас, и соединялся он с озером немощеной дорогой, проложенной по крутым холмам. Чтобы съездить туда на телеге за продовольствием, фермерам, вроде Генри Бэкона, приходилось тратить целый день. В город ездили только по необходимости...

У нас были две гребные лодки: "Марселина Уиндермирская" и позднее "Урсула Уиндермирская", И то-то была радость, когда году в 1910 папа купил первую моторную лодку. Ее назвали "Санни", она была восемнадцати футов длиной, и приводил ее в движение мотор "Грэй Марин". Но, чтобы завести его, папе приходилось изрядно повозиться! Он крутил ручку и ждал, снова крутил и снова ждал. Иногда проходило с полчаса, прежде чем мотор начинал работать. Бывало, что, неожиданно запыхтев, он опять надолго умолкал. Папа не имел склонности к механике и, заводя мотор, терял всякое терпение.

Нужно сказать, что папа совершенно не переносил, когда кто-нибудь ругался в его присутствии, не любил даже невинных бранных слов, вроде "Проклятие!" или "Черт возьми!". Обычно он ограничивался выражениями "Вот холера!" или "Мерзость какая!". Но поведение мотора доводило его до того, что свои излюбленные восклицания вроде "Экая гадость!" или "Вот нелегкая!" он произносил с таким жаром и экспрессией, с каким обычно выкрикивают самые грубые ругательства. "Эта идиотская машина когда-нибудь прикончит меня!" — жаловался он как-то маме.

Умение разбираться в механизмах не входило в число достоинств моего отца. Он прекрасно обращался с ружьем, с удочкой, с ножом и с хирургическими инструментами. Известно, что в те времена, на заре пластической хирургии, он порой творил просто чудеса, но вот с мотором справиться не мог. Он относился к нему как к личному врагу, и мотор платил ему взаимностью. Даже купленная через несколько лет вторая наша моторная лодка "Кэрол", не такая быстрая и более легкая в управлении, доставляла папе много неприятностей. <...>

Однажды летом папа заказал в Чикаго в "Монтгомери Уорд" стальной капкан и три бочонка глиняных голубей. Незабываемые дни! Папа считал, что мы должны уметь не только плавать, но и стрелять.

Мы, старшие, окончательно освоив духовые ружья, стали учиться стрелять из охотничьего ружья. Тренироваться в стрельбе по целям мы начали, еще не поступив в среднюю школу. Обучая нас приемам обращения с ружьем, папа бывал не менее придирчив, чем когда учил нас плавать.

— С людьми, которые знают, как обращаться с ружьем, несчастных случаев не бывает, — повторял он снова и снова. — Относись к ружью как к другу. Смазывай его, чисти после употребления и всегда помни: если с ним обходиться небрежно, оно превратится во врага.

Ружье всегда держат дулом к земле! Никогда — даже в шутку — нельзя целиться в кого-то! Эти правила мы знали назубок. Затвердили их еще в раннем детстве. Папа позволял нам заряжать и разряжать свои охотничьи ружья и свой кольт, но к "Большому Эду" — крупнокалиберной винтовке, которую он купил еще учась в колледже, — имел право прикасаться он один. "Большой Эд" была та самая винтовка, с которой он ходил на Смоки-Хиллс в начале девяностых годов. Стрелять, повернувшись лицом к озеру, нам было строго запрещено.

Папа показывал нам, как набивается ружейный патрон, и давал попробовать едкий на вкус порох, содержащийся в гильзе. Он говорил, что охотники, очутившись в лесу без припасов, нередко пользуются порохом вместо соли, когда жарят дичь. <...>

Впоследствии Эрнест занимался у мисс Маргарет Диксон, а я была сначала в классе мисс Белл, а потом мисс Райт, преподававших английский язык в выпускном классе. Но, как мне кажется, больше всего мы любили два необязательных предмета — "Английский-V" и "Английский-VI", где нашей учительницей была мисс Фанни Биггс. Мисс Биггс, худенькая некрасивая женщина, обладала большим шармом. Она носила очки с толстыми стеклами и закручивала волосы на макушке стародевичьим узлом, но чудесная улыбка делала ее красивой. Тонкое чувство юмора и восторженное отношение к предметам, которые она преподавала, воодушевляли всех ее учеников.

В классе "Английский-V" мы постигали искусство сочинять рассказы. Класс "Английский-VI" занимался журналистикой. Разбирая рассказы, мы проходили различные стили письма, и я помню, как Эрнест приносил новеллы, написанные им в манере По, Ринга Ларднера и О’Генри. Помню, как сама я написала рассказ о каннибалах, поймавших и изжаривших миссионера. Неожиданным финалом в духе По являлось потрясение, испытанное каннибалами, когда они вонзили зубы в ногу миссионера. Нога была деревянная.

В то время местом действия рассказов Эрни были окрестности озера Валун. Он слушал индейцев, сдиравших кору с деревьев в лесном лагере неподалеку от нашего коттеджа, собирал истории, поведанные ему старожилами тех мест, случаи из жизни лесорубов, рассказы о буйных нравах, царивших в лесах севера, и о драках в кабаках Бойн-Сити. Весь этот колоритный материал он бережно хранил на будущее.

Один из первых его рассказов — "Сепи Джинган" — появился в 1916 году в ноябрьском выпуске нашего литературного ежемесячного журнала "Скрижаль", один экземпляр его до сих пор хранится у меня. Эта новелла с ее короткими отрывистыми фразами, стилизованными повторами и живым естественным разговором является предтечей его позднейших, всем известных книг.

В классе "Английский-VI" мисс Биггс вела занятия так, словно это была редакция газеты. Все мы ежедневно получили задания: каждому поручалось осветить какую-то определенную сторону жизни, как это принято делать в газетах небольших городков. По очереди исполняли обязанности редактора, фельетониста, составляли объявления, писали статьи и очерки, отчеты о происшествиях и спортивные новости. Это было замечательно. Сегодня вам могли поручить написать шесть обязательно броских рекламных объявлений, на следующий день это был репортаж и очерк, мы вели также разделы "Светская хроника" и колонку "Спрашивайте — отвечаем".

— Следите за тем, чтобы суть излагаемого умещалась в первом параграфе, затем развивайте подробности, располагая соответственно их значению, — говорила нам мисс Биггс. — Наименее важные оставляйте на конец. Редактору, возможно, придется сокращать вашу заметку. Поэтому пишите так, чтобы он мог отбросить конец, сохранив, однако, сюжет в неприкосновенности, даже если останется только первый параграф. — Мы должны были также уметь развить материал, содержащийся в одной фразе, так, чтобы получилась небольшая статья.

Мисс Биггс настаивала, чтобы работы учеников были написаны хорошим слогом. Она была строга и требовала, чтобы каждый день мы сдавали полученные задания точно в одно и то же время. Приходилось всегда быть начеку. Ее увлеченность была заразительна, а язвительные замечания больно жалили. Она не возражала против того, чтобы мы давали волю фантазии, и ее не волновала нелепость тем, избранных нами для рекламных объявлений. Припоминаю кое-какие вещи, разрекламированные нами. Например, ванна, сплетшая из прутьев. Или составленное мною объявление, рекламирующее бесшумные фишки д ля покера. Я напирала на то, что они незаменимы по вечерам в доме, где уже легли спать супруга и дети. Моррис Массельман предложил кофейную чашку, обшитую мехом.

Слушателям класса "Английский-VI", конечно, не терпелось испробовать свои силы и подготовку, попав в штат школьной газеты. Восемь человек, включая Эрнеста и меня, были выбраны в редакционный совет нашей еженедельной газеты "Трапеция". Мы по очереди, меняясь каждый месяц, исполняли обязанности главного редактора. Редактор раздавал задания раз в неделю. Помню, как я была редактором и указывала Эрни, что ему следует написать. Через несколько недель приказания мне отдавал он.

Иногда Эрни писал очерки для "Трапеции" в манере Ринга Ларднера. Сначала шел серьезный отчет о футбольном или бейсбольном матче с соседней школой, после чего Эрни описывал ту же игру "по-ларднеровски" — остроумно и весело и подписывал ее Хемингштейн. Все мячи были отбиты и все удачные перебежки осуществлены Хемингштейном. Вряд ли я солгу, сказав, что в школьные годы самым счастливым временем были часы, проведенные в классе "Английский-VI", работа в нашей газете бок о бок с близкими друзьями, сочинение заголовков и чтение корректур в местной типографии. <...>

1917 год. Президент Вильсон отказался от нейтралитета. Эрнест отложил принятие решения и занялся подыскиванием какой-нибудь работы на время каникул. Наш дядя Альфред Тайлер Хемингуэй из Канзас-Сити был другом полковника Нельсона — редактора "Канзас-Сити Стар", и папа надеялся, что он сможет помочь Эрнесту получить в этой прекрасной газете работу на лето. Дядя Тайлер навел справки, однако выяснилось, что никаких вакансий в "Стар" не предполагается до сентября. Если Эрнест согласен подождать, сказал дядя отцу, его возьмут осенью на должность начинающего репортера. Эрни решил подождать.

Уже до начала каникул Эрни сделал два пеших похода к озеру Валун от низовий озера Мичиган, — туда он добирался от Чикаго на пароходе. Один раз вместе с Льюисом Клараганом, а другой раз долгое путешествие — больше трехсот миль — проделал с ним Гарольд Семпсон. По дороге мальчики делали привалы, спали в крошечных палатках, сами готовили себе еду, вволю купались и удили рыбу и были чрезвычайно благодарны проезжающим автомобилистам, если те подбирали их на дороге и подвозили немного. <...>

Все лето напролет Эрнест работал вместе с папой на ферме Лонгфилд, находившейся по ту сторону озера, напротив Уиндермира. С помощью фермера Уорена Самнера и уореновских мулов они подвели сани для перевозки камней под дом прежнего владельца фермы и передвинули его на другое место. Затем построили новый ледник под яблонями, и Уорен обещал набить его зимой льдом. Сказал, что, когда озеро замерзнет, он нарежет лед кубами, сложит в ледник, пересыпав каждый ряд опилками, чтобы он сохранился до нашего приезда в будущем году. Папа с Эрнестом помогали полоть и поливать большой огород на Лонгфилде и вдвоем скосили сено почти на двадцати акрах холмистой земли. Сажали они и фруктовые деревья в саду. Но тяжелый труд занимал не все время: у Эрни в то лето гостило несколько мальчиков из Оук-Парка, один, раз ужин с танцами устраивался и для меня.