Эрнест Хемингуэй
|
|
Эрнест Хемингуэй Старик и море цитаты
Человек в море никогда не бывает одинок.
Два раза ничего не повторяется.
Нельзя, чтобы в старости человек оставался один. Однако это неизбежно.
Сначала просишь в долг, потом просишь милостыню.
Луна волнует море, как женщину.
Хотел бы я, чтобы это и в самом деле было сном. Впрочем, как знать? Всё ещё может обернуться к лучшему.
Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить.
Не нужно думать, старик, — сказал он вслух. — Плыви по ветру и встречай беду, когда она придет.
Хотел бы я купить себе немножко счастья, если его где-нибудь продают.
Он почувствовал, как приятно, когда есть с кем поговорить, кроме самого себя и моря.
— Да наплевать на это везенье! – сказал мальчик. – Я тебе принесу счастье.
А мой будильник — старость. Отчего старики так рано просыпаются? Неужто для того, чтобы продлить себе хотя бы этот день?
Может, сегодня счастье мне улыбнётся. День на день не приходится.
Ненавижу, когда у меня сводит руку, — подумал он. — Собственное тело — и такой подвох!
Драться, – сказал он, – драться, пока не умру.
... по тому, как усилилась боль, понял, что он и в самом деле не умер.
Пусть она думает обо мне лучше, чем я на самом деле, и я тогда буду и в самом деле лучше.
... я смогу заснуть и увидеть во сне львов. Почему львы – это самое лучшее, что у меня осталось?
Рыбы, слава богу, не так умны, как люди, которые их убивают; хотя в них гораздо больше и ловкости и благородства.
Если кого-нибудь любишь, его не грешно убить. А может быть, наоборот, ещё более грешно?
Теперь не время думать о том, чего у тебя нет. Подумай о том, как бы обойтись с тем, что есть.
— Должно же мне наконец повезти!.. Нет, – сказал он себе. – Ты надругался над собственной удачей, когда зашёл так далеко в море.
"Как хорошо, что нам не приходится убивать звезды!
Представь себе: человек что ни день пытается убить луну! А луна от него убегает. Ну, а если человеку пришлось бы каждый день охотиться за солнцем? Нет, что ни говори, нам еще повезло, — подумал он."
Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, — что поделаешь, такова уж её природа.
Всё у него было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на море, весёлые глаза человека, который не сдаётся…
А как легко становится, когда ты побежден! — подумал он. — Я и не знал, что это так легко... Кто же тебя победил, старик? — спросил он себя... — Никто, — ответил он. — Просто я слишком далеко ушел в море.
Счастье приходит к человеку во всяком виде, разве его узнаешь? Я бы, положим, взял немного счастья в каком угодно виде и заплатил за него все, что спросят.
Ветер – он-то уж наверняка нам друг, – подумал он, а потом добавил: – Впрочем, не всегда. И огромное море – оно тоже полно и наших друзей, и наших врагов.
Большинство людей бессердечно относятся к черепахам, ведь черепашье сердце бьётся ещё долго после того, как животное убьют и разрежут на куски. «Но ведь и у меня, — подумал старик, — такое же сердце, а мои ноги и руки так похожи на их лапы».
Он собрал всю свою боль, и весь остаток своих сил, и всю свою давно утраченную гордость и кинул их на поединок с муками, которые терпела рыба.
Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе <...> называют море el mar, то есть в мужском роде. Они говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге.
Старик, который любил птиц. Скамейка, подсохший хлеб и пёстрые голуби, воркующие о весне и доверчиво подходящие так близко, что можно рассмотреть в круглых глазах отражение парка и кусочек неба. Это всё, чем он владел, но большего он и не желал. Но как трогательно, как глубоко он любил эту резную скамейку, этих смешных неуклюжих птиц. Так может любить человек на излете жизни, человек, смирившийся с одиночеством, человек, у которого не осталось ничего, чем можно дорожить, что страшно однажды потерять. Когда-то давно он любил море, и сейчас шорох крыльев напоминал ему мягкий шёпот прибоя. Раскидав хлеб, он закрывал глаза и ему казалось, что он слышит крики чаек, и воздух пахнет солью, а он так молод, так счастлив, и вся жизнь ещё впереди, и лучшее обязательно случится. И тогда он обнимал слабыми, дрожащими руками свой крохотный мирок, далёкий от суеты города, рождённый на углу парка из тихой нежности и блеклых воспоминаний, и не хотел умирать. Когда ему стало плохо, когда приехала скорая и какие-то люди с ласковыми улыбками на равнодушных лицах увозили его, он плакал. Нет, не от боли, она привычна, она по сути своей пустяк. Но он плакал и пытался дотянуться до кармана, где еще лежали остатки хлеба, остатки его собственной жизни.
Он вспомнил, как однажды поймал на крючок самку марлина. Самец всегда подпускает самку к пище первую, и, попавшись на крючок, самка со страха вступила в яростную, отчаянную борьбу, которая быстро ее изнурила, а самец, ни на шаг не отставая от нее, плавал и кружил вместе с ней по поверхности моря. Он плыл так близко, что старик боялся, как бы он не перерезал лесу хвостом, острым, как серп, и почти такой же формы. Когда старик зацепил самку багром и стукнул ее дубинкой, придерживая острую, как рапира, пасть с шершавыми краями, когда он бил ее дубинкой по черепу до тех пор, пока цвет ее не стал похож на цвет амальгамы, которой покрывают оборотную сторону зеркала, и когда потом он с помощью мальчика втаскивал ее в лодку, самец оставался рядом. Потом, когда старик стал сматывать лесу и готовить гарпун, самец высоко подпрыгнул в воздух возле лодки, чтобы поглядеть, что стало с его подругой, а затем ушел глубоко в воду, раскинув светло-сиреневые крылья грудных плавников, и широкие сиреневые полосы у него на спине были ясно видны. Старик не мог забыть, какой он был красивый. И он не покинул свою подругу до конца.
|