Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Эрнест Хемингуэй и Мэри Уэлш

Они прожили вместе пятнадцать лет. Это был самый долгий и счастливый брак Хемингуэя. Тем не менее дети писателя обвинили Мэри Уэлш, что именно она помогла Хемингуэю уйти из жизни.

После первой же их встречи Хемингуэй заявил: «Мэри, я совсем вас не знаю. Но хочу жениться на вас. Вы такая живая! Вы такая красивая. Как блесна. Я хочу жениться на вас прямо сейчас. А когда-нибудь и вы захотите выйти за меня замуж. Просто помните, что я на вас женюсь. Сегодня, или завтра, или через месяц, или через год». Они познакомились в Лондоне, в мае 1944 года. Произошло это в ресторане, где Мэри Уэлш обедала в компании писателя Ирвина Шоу (позже Шоу изобразил ее в своем романе «Молодые львы» под именем Луизы. — Прим. ред.). Хемингуэй остановился у столика и попросил представить его «этой очаровательной блондинке».

«Очаровательная блондинка» была американкой, дочерью лесоруба, выучившейся на журналиста. К моменту встречи с Хемингуэем ей было тридцать шесть лет и она была замужем. В Лондоне Мэри работала в газете «The London Daily Express»: освещала события на фронте, давала отчеты с пресс-конференций премьер-министра Уинстона Черчилля.

Весь следующий год он писал ей письма, иногда по два в день: «Любовь моя, это всего лишь записка, чтобы рассказать, как я тебя люблю… Я влип основательно, так что ты уж побереги себя для меня или для нас, и мы будем изо всех сил бороться за все, о чем говорили, и против одиночества, фальши, смерти, несправедливости, косности (нашего давнего врага), суррогатов, всяческого страха и прочих никчемных вещей; бороться за тебя, грациозно сидящую рядом на постели, хорошенькую, — красивее любой фигурки на носу самого красивого и высокого корабля, который когда-либо поднимал паруса или кренился от ветра, за доброту, постоянство, любовь друг к другу.

Мэри, милая, пожалуйста, люби меня крепко-крепко и всегда, и заботься обо мне, малыш, так, как заботятся о своих старших друзьях все малыши…»

К тому времени отношения между Хемингуэем и его третьей женой Мартой Гельхорн совсем разладились. С начала войны Марта находилась на фронтах — она была военным корреспондентом, как и Мэри Уэлш, и отличалась необыкновенной храбростью. Хемингуэй жалел, что научил ее хорошо писать и стрелять. Сам он обосновался на Кубе, которую считал своей «базой», и на эту — для него пятую — войну не спешил. Правда, оснастил собственную яхту «Пилар» пулеметом и противолодочным орудием. Для этого пришлось получить особое разрешение президента Рузвельта. На яхте Хемингуэй с командой выходил на охоту за немецкими подлодками: те изредка появлялись у берегов Кубы. Но поскольку трюм «Пилар» был забит ящиками не только со снарядами, но и с горячительным, защита прибрежных вод от подлодок превратилась в большую рыбалку. И все же в 1944 году Марта уговорила его стать военным корреспондентом журнала «Collier’s».

Вскоре после знакомства с Мэри Уэлш Хемингуэй попал в автокатастрофу. За рулем был не он, но водитель оказался так же пьян, как и пассажир. Серьезно пострадали оба. Марта не торопилась к раненому мужу, а когда все-таки добралась до Лондона, нашла Эрнеста в бинтах, цветах, бутылках и — при Мэри. Язвительная Марта прокомментировала «боевые увечья», и это стало поводом для окончательного разрыва. В декабре 1945 года они развелись.

Получив бумаги о разводе. Хемингуэй, который в этот момент был на Кубе, поручил передать Мэри, что он свободен, своему другу… Марлен Дитрих. Дитрих облачилась в мужской костюм, явилась к возлюбленной писателя и от имени Хемингуэя разыграла перед ней страстную любовную сцену.

Мэри получала развод с большим трудом. Хемингуэй до такой степени возненавидел за это бывшего мужа Мэри, Ноэля Монкса, что однажды в парижской гостинице «Ритц» установил его фотографию на бачок унитаза и расстрелял из револьвера. Попутно серьезно повредил водопроводные трубы, в результате чего было затоплено несколько этажей отеля.

Поженились они в марте 1946-го. После свадебного ужина молодожены рассорились. Наутро, как вспоминала Мэри, протрезвевший Хемингуэй радостно заявил: «Давай больше никогда не будем жениться, ладно, котенок?» Она ответила: «Определенно не друг на друге». Он добавил: «Больше ни на ком. Я по-прежнему люблю тебя». И они помирились.

После свадьбы Мэри и Эрнест отправились по приглашению друзей на охоту в Сан-Вэлли. По пути остановились в гостинице, ночью Мэри стало плохо. Эрнест отвез ее в местную больницу, дежуривший там врач поставил диагноз: внематочная беременность, разрыв фаллопиевой трубы. Требовалась срочная операция, но хирург не мог быстро добраться до больницы. Мэри теряла кровь, перепуганный врач сказал Хемингуэю: «Мужайтесь! Это судьба…» «Глупости! — сказал он доктору. — Судьбу можно изнасиловать, и тогда она, как и женщина, вам подчинится!» Эрнест сам взялся делать Мэри переливание крови, вспомнив свою службу в «Красном Кресте» во время Первой мировой войны. Так он поддерживал в ней жизнь, повторяя как заклинание «давай больше никогда не будем жениться», пока не прибыл хирург. Как писала потом Мэри, эта чудодейственная фраза много раз спасала им жизнь и любовь.

Они поселились на Кубе в поместье под названием «Финка Вихиа» — «Ферма с видом». Это был первый случай, когда Хемингуэй привел новую жену в дом, в котором жил с предыдущей. До этого жизнь с каждой новой женой он начинал с чистого листа и с нового пристанища. Но для Марты, в отличие от Эрнеста, Финка Вихиа так и не стала настоящим домом. Марта вообще была не из домовитых.

Несмотря на присутствие тринадцати слуг (из них четыре садовника), вилла была в чудовищном состоянии. Достаточно сказать, что воду в бассейне никогда не меняли: просто добавляли туда хлорку. Мэри привела в порядок сад со знаменитыми манговыми деревьями — Хемингуэй не раз потом хвастался «18 сортами манго к завтраку», разбила огород, отремонтировала все прохудившиеся крыши и трубы, вышколила слуг, и самое главное — делала все, чтобы ее Эрнест мог спокойно работать. Она построила для него рядом с домом студию — четырехэтажную башню, с плоской крыши которой было видно море и рыбацкий поселок Кохимар, тот самый, где случилась история, легшая в основу повести «Старик и море».

Хемингуэй работал каждый день с 5 утра до часу дня. Обязательно подсчитывал, сколько слов написано. В среднем он писал по 700-800 слов ежедневно. Но вставал из-за стола только тогда, когда уже знал, о чем напишет завтра. Все это время Мэри возилась с его любимыми собаками, кошками, которых было не меньше полутора десятка, с обожаемыми бойцовскими петухами. Развлекала постоянно гостивших на «Ферме» друзей, сыновей писателя и даже бывших его возлюбленных. Кроме Марты все экс-жены и подруги Хемингуэя оставались с ним в прекрасных отношениях и даже дружили между собой.

Скотт Фицджеральд говорил, что у Хемингуэя на каждую из женщин по роману. Первой его любовью, которую он описал в романе «Прощай, оружие!», была медсестра Агнес фон Куровски. «Праздник, который всегда с тобой» он посвятил Хэдли Ричардсон. Они поженились в 1921 году в Париже, у них родился сын Джек. Хэдли была на восемь лет старше Хемингуэя, но житейской мудрости удержать его ей не хватило. В мае 1927 года он женился на Полин Пфайфер, которую описал в «Снегах Килиманджаро». Она родила ему еще двоих сыновей, Патрика и Грегори, но была слишком «эгоистичной» — не научилась терпеть частые «командировки» мужа. В 1940 году Хемингуэй женился на Марте Гельхорн, тоже, как он говорил, большой эгоистке. Ей достался роман «По ком звонит колокол».

Мэри эгоисткой не была. Она безропотно принимала на «Ферме» не только бывших жен своего мужа. В 1950 году ей пришлось привечать новую пассию Эрнеста. 19-летнюю художницу Адриану Иванчич. Мэри знала, что муж без ума от этой молодой итальянской аристократки — Хемингуэй рассказывал Мэри все, не выбирая слов, не страшась открыть себя. Он никогда не боялся, что потеряет ее, приобщив к своей мужской правде.

Итальянку поселили в башне, рядом с кабинетом Хемингуэя. В те дни на «Ферме» гостили его друзья Гарри Купер, Марлен Дитрих и Ингрид Бергман. Все вместе они организовали «Общество Белой Башни», в которое записали еще всех любимых кошек писателя, живших на первом этаже башни. Целью Общества было исследование всех баров Гаваны. Хемингуэй мог выпить за вечер 12 порций «Хемингуэй спешл», смеси дайкири без сахара и двойной порции рома — и еще наполнить термос «на дорожку». Дома после «исследований» он бил посуду и ругал супругу такими словами, что гости густо краснели… Любовь Хемингуэя к Адриане легла в основу романа «За рекой, в тени деревьев», но книгу он посвятил Мэри. Гарри Купер потом сказал, что никогда не видел такой самоотверженной преданности: «Мэри любит его как ребенок любит своего отца, стараясь даже в самой малости его не разочаровать».

Она научилась терпеть и куда более обидные вещи. Как-то раз на Кубе гостила кузина Мэри. Они договорились с Хемингуэем пообедать на борту его яхты «Пилар». Мэри с кузиной прождали Хемингуэя пару часов, наконец он явился — изрядно подвыпивший и в сопровождении юной проститутки, которую Хемингуэй называл «Ксенофобией». И не подумал извиниться. Заявил, что зверски устал «от работы на галерах» — над новым романом — и общение с «Ксенофобией» его освежило.

Когда-то писатель Эзра Паунд дал первой жене Хемингуэя совет, которому неукоснительно следовала жена четвертая: «Большинство жен пытаются переделать своих мужей. С Эрни это было бы чудовищной ошибкой».

Однажды она все-таки не выдержала… Они были в Испании — журнал «Life» заказал Хемингуэю статью о бое быков. Под предлогом, что ей надо привести в порядок дом на Кубе и недавно приобретенный «охотничий домик» в Кетчуме, Мэри оставила Хемингуэя в Памплоне одного. Честно приведя в порядок оба дома, она написала мужу письмо: назвала его поведение «бездумным», придирки к ней «оскорбительными и безосновательными» и сообщила, что снимет себе квартиру в Нью-Йорке и наконец-то отдохнет.

Хемингуэй телеграфировал в ответ: «Спасибо за письмо и за проделанную работу. К сожалению, не могу согласиться с твоими выводами. Уважаю твои взгляды, но не согласен коренным образом… Извини, что доставил тебе столько неудобств. По-прежнему люблю». И Мэри осталась.

За такое, как он говорил, «солнечное» отношение к жизни Хемингуэй называл Мэри «моим карманным Рубенсом», добавляя: «если похудеет, произведу ее в «карманного Тинторетто». И повторял как заклинание «по-прежнему люблю».

Он повторял ей эти слова, когда выхаживал Мэри после двух, случившихся одна за другой, авиакатастроф в Африке. В январе 1954 года они отправились осмотреть водопады восточной Африки. Пилот «сесны» Рой Марч, облетая стаю птиц, задел телеграфные провода. Самолет рухнул. Хемингуэй отделался царапинами, у Мэри было сломано несколько ребер. Их эвакуировали сначала на лодке, через озеро Виктория, а затем на самолете. На подлете к Уганде самолет упал и загорелся. Мэри получила ожоги, у нее была раздроблена левая рука. Ранения Хемингуэя были куда серьезнее, но это выяснилось потом. Тогда он считал, что просто немного обгорел, и бессонно дежурил у постели Мэри, пока они плыли из Африки в Венецию. А потом еще семь лет каждый день, утром и вечером, массировал ей обездвижевшую руку. Она не верила, что это поможет, но не было случая, чтобы он пропустил хоть один сеанс. Через двенадцать лет рука у нее действительно «ожила».

В октябре 1954 года за повесть «Старик и море», впервые опубликованную в «Life», писателю была присуждена Нобелевская премия по литературе. Он встретил известие о премии словами: «Премия – это проститутка, которая может заразить дурной болезнью. Слава — сестра смерти» и порадовался, что у него есть веские основания не лететь в Стокгольм — после авиакатастрофы у него обнаружили повреждения черепа, печени, правой почки, селезенки. Правда, Хемингуэй считал все это царапинами — у него были ранения и посерьезней. Он боялся выступать перед публикой. Раньше его страхи Мэри воспринимала как чудачества – он, например, боялся разговаривать по телефону. Теперь стал бояться, что больше не сумеет ничего написать. И этот страх изматывал его и ее, потому что тут она была бессильна ему помочь: «Жизнь писателя протекает в одиночестве. Ибо творит он один, и, если он хороший писатель, его дело — изо дня в день видеть впереди вечность или отсутствие таковой», — говорилось в его Нобелевской лекции. Она была зачитана Джоном Кэботом, американским послом в Швеции.

Он взялся писать воспоминания о своих самых счастливых годах, парижских, и не закончил книгу: «Это потрясающая книга, я знаю, как все должно быть, но у меня ничего не получается», — признался он Мэри.

«Что, по-твоему, происходит с человеком, когда он понимает, что уже больше никогда не напишет свою следующую книгу? — однажды спросил он. — Неважно, сколько не писать — день, год. десять лет, если в глубине души знаешь, что однажды ты сможешь это сделать. Но если этого знания у тебя нет, то неопределенность становится невыносимой, как бесконечное ожидание».

Хемингуэй пытался заглушить свой страх, из-за которого практически перестал спать, выпивкой. Об этих запоях ходили легенды. Однажды он поджег пальмы рядом с домом, а когда приехали пожарные, споил всю команду и устроил гонки вокруг дома на пожарных машинах. Мэри безропотно терпела эти выходки. Дети Хемингуэя упрекали ее в безволии. «Вы ничего не поняли, — сказала как-то она. — Я — жена, а не полицейский». «Я любила его и его поступки, громадные, неотесанные, как дикие гранитные глыбы», — писала она в воспоминаниях.

«Думаю, самое плохое, что я совершил в жизни, — записал Хемингуэй в дневнике, — боролся со своей любовью. Меня женщины просто любили, а я боролся за их любовь. Поэтому я потерял всех своих любимых женщин. Они не вынесли моей борьбы за их любовь. Только последняя любовь была у меня без борьбы».

«Давай больше никогда не будем жениться, ладно, котенок?» — все чаще повторял он Мэри.

Он называл ее «котенком», она его — «барашком». Ну какой из Хемингуэя «барашек»! Но он часто, когда хотел подольститься к ней, напевал детскую английскую песенку «У Мэри был барашек».

В их последнюю ночь на 2 июля 1961 года — ее Мэри и Эрнест провели в своем охотничьем домике в Кетчуме, в штате Айдахо, — Мэри вспомнила совсем другую песенку, итальянскую. Она напевала ее, когда стелила постель: «Все зовут меня блондиночкой, а я вовсе и не блондинка…» «Потому что косы у меня ночи черней…» — отозвался он из своего кабинета. Она крикнула: «Спокойной ночи, мой барашек, добрых снов!» «Спокойной ночи, котенок», — ответил он.

Рано утром тихо, стараясь никого не разбудить, он спустился вниз, достал свою любимую двустволку «Boss», зарядил, упер приклад в пол, прижал лоб к стволам и нажал на курок.

В последний год жизни он не раз пытался покончить с собой. Однажды Мэри застала мужа заряжающим ружье. Она пыталась отвлечь его, пошутив, что неплохо было бы для начала написать предсмертную записку. Пришедший врач и друг Эрнеста забрал у него ружье и уговорил отправиться в больницу. Когда сели в машину, Хемингуэй заявил, что забыл кое-какие вещи и пошел в дом, где снова попытался застрелиться. Затем он хотел выброситься из самолета, на котором его везли в клинику Мэйо в Рочестере, но не получилось, не открылась дверь.

После переезда Мэри и Эрнеста в Кетчум — из-за революции на Кубе — дети писателя решили, что у отца развивается паранойя: он уверял, что за ним следят агенты ФБР. Как потом выяснилось, ФБР действительно следило за ним, потому что он дружил с кубинцами. Хемингуэя уговорили лечь в клинику. Мэри сняла комнату в соседнем отеле и все дни проводила с мужем. Она была единственным человеком, с кем Хемингуэй мог говорить, не боясь быть заподозренным в безумии. О чем они говорили, неизвестно. Она обмолвилась только, что он очень смеялся, когда узнал, что записан в клинике под фамилией Lord — Господь.

Лечили писателя электрошоком. Это вызвало частичную потерю памяти, зрения и — еще более глубокую депрессию. Когда его попросили написать пару простых предложений для книги о Кеннеди, он после нескольких часов бесплодных стараний расплакался в присутствии своего врача; великий писатель не мог завершить даже самую примитивную фразу…

Мэри понимала, что это для него означает. Старший сын писателя Джек Хемингуэй даже после 1966 года, когда было официально признано, что писатель покончил жизнь самоубийством (до этого времени причину смерти скрывали. — Прим. ред.), обвинял Мэри в том, что она помогла Эрнесту уйти из жизни — хоть и заперла комнату, в которой хранилось оружие, но оставила ключ на столике в передней — не иначе как нарочно…

Что ж, если Мэри в чем и была виновата, так только в том, что она обещала ему «заботиться так, как заботятся о своих старших друзьях все малыши». И выполнила свое обещание.

Мэри пережила мужа на четверть века. Она подготовила к печати те самые парижские воспоминания Хемингуэя, которые он боялся закончить. Книга вышла под названием «Праздник, который всегда с тобой» и была признана лучшим произведением Хемингуэя. В 1976 году она написала автобиографию «Как это было», про которую ее лучшая подруга сказала, что если бы в ней не рассказывалось о Хемингуэе, ее не стоило бы печатать — в ней почти нет Мэри Уэлш. Под конец жизни много пила: ей не давали покоя мысли о том, почему она оставила на столе тот проклятый ключ. Но она не могла его спрятать. Это было бы унизительно. Для Эрнеста. А она в первую очередь думала о нем.