Крылова И.Н. Э. Хемингуэй и Ш. Андерсон (к вопросу о языке и стиле)

Анализ стилей зарубежной художественной и научной литературы. Выпуск 2. Межвузовский сборник. Издательство Ленинградского университета, Ленинград, 1980.

В литературоведческих исследованиях нередко можно встретить высказывания о том, что прямым предшественником Э. Хемингуэя является Ш. Андерсон. К. Бэйкер, автор обширной биографии Хемингуэя, а также ряда работ, посвященных его творчеству, соглашается с тем, что «повествовательная манера (раннего Хемингуэя. — И. К) свидетельствует о влиянии Ш. Андерсона». [1] Американский литературовед Р. Бэрбэнк в своей книге о Ш. Андерсоне пишет, что несмотря на то, что Хемингуэй «почерпнул кое-что для разработки своего стиля у Г. Стайн, больше всего он в этом смысле обязан Ш. Андерсону». [2] Того же мнения придерживается и Дж. Флэнэгэн. [3]

Мнение о том, что Ш. Андерсон несомненно оказал влияние на Э. Хемингуэя, укрепилось и в советском литературоведении. Известный советский исследователь творчества Э. Хемингуэя И. Кашкин считает, что это влияние было значительным. [4] Л. Васильева также полагает, что «в новеллистике Андерсона Хемингуэй нашел многое, что помогло ему определить свой собственный путь в литературе». [5]

Сам Э. Хемингуэй в начале своего творческого пути неоднократно говорил о том, что считает Ш. Андерсона своим учителем. Так, Ф. Мэйзон, корреспондент одной из американских газет, хорошо знавший Э. Хемингуэя в парижский период, вспоминает, что Хемингуэй неоднократно упоминал ему о своем желании писать как Ш. Андерсон. [6] В 1925 г., когда вышел в свет вариант книги «В наше время», Хемингуэй сказал С. Фицджеральду, что моделью для создания ее послужила книга Ш. Андерсона «Уайнсбург, Огайо». [7] Однако в дальнейшем Э. Хемингуэй не только не подтвердил эти высказывания, но полностью их опроверг. «Я знаю, он (Ш. Андерсон. — И. К.) меня не вдохновлял», [8] — писал он Э. Уилсону. Известны также его довольно резкие высказывания о творчестве писателя, которым он раньше восхищался. Так, по словам Ч. Фентона, Хемингуэи «раз или два открыто критиковал стиль Ш. Андерсона». [9] Кроме того, он считал, что «глубина чувства в произведениях Андерсона — подделка. Это результат неточного мышления и небрежной манеры письма». [10] А в своей пародии на Г. Стайн и Ш. Андерсона «Вешние воды» (1925) Хемингуэи публично отрекся от тех, кого все считали его первыми наставниками. Г. Стайн пристыдила Э. Хемингуэя за то, что он поступил так неблагодарно по отношению к своим учителям. Хемингуэй ответил, что он и Ш. Андерсон всегда были «противоположными полюсами в вопросах вкуса». [11]

Такое непоследовательное отношение к своему наставнику (ведь именно Ш. Андерсон ввел Хемингуэя в литературный круг) па первый взгляд может показаться странным. Сам Ш. Андерсон не давал ни малейшего повода считать себя образцом для начинающих писателей. Напротив, он всячески преуменьшал свое влияние на молодое поколение. Так, он писал в своих мемуарах: «Если другие говорят, что это я указал путь, я сам никогда этого не говорил. Я полагал также, что у него (у Хемингуэя. — И. К.), как и у Фолкнера, есть свой собственный талант, к которому я не имею никакого отношения». [12]

Существует мнение, что в «Вешних водах» Э. Хемингуэй намеренно пытался дискредитировать имя Ш. Андерсона с целью устранить соперника. [13] Такое мнение не безосновательно. Литературные критики нередко обвиняли Э. Хемингуэя в том, что он подражает своему учителю. Постоянное сравнение с Ш. Андерсоном тяготило Хемингуэя. Один из его знакомых — доктор Гаусс — вспоминает, что как-то раз между Хемингуэем, Фицджеральдом и М. Каули зашел разговор о преемственности. Фицджеральд сказал тогда, что он много почерпнул у К. Маккензи и у Джойса. Хемингуэй также признал, что в какой-то степени обязан Ш. Андерсону, «но оба согласились, что позже придется расплачиваться за эту помощь». [14] Вполне возможно, Хемингуэй опасался, что мнение о нем как подражателе Ш. Андерсону укрепится в литературном мире. Вероятно, отчасти по этой причине разрыв Э. Хемингуэя с Ш. Андерсоном носил столь бурный характер.

Несмотря на то, что Хемингуэй крайне неохотно признавал влияние Ш. Андерсона и утверждал, что учился писать только у классиков мирового искусства, [15] мы берем на себя смелость утверждать, что в ранний период Хемингуэй несомненно испытал влияние Ш. Андерсона; особенно это влияние проявилось в стиле молодого автора.

Говоря о влиянии Ш. Андерсона, обычно упоминают ранние рассказы Хемингуэя, чаще всего «Мой старик» и «У нас в Мичигане». Так, И. Кашкин писал, что в рассказе «Мой старик» различимы и типично андерсеновский сюжет, и общая его интонация. К этому прибавлялись и рубленые реплики, и нарочито стучащие: «я сказал», «он сказал» и пр.» [16] Американский литературовед Р. Б. Уэст указывал, что рассказы Хемингуэя «Мой старик» и «Я хочу знать, почему» Ш. Андерсона «безусловно похожи». [17] Однако никто из литературоведов не делает попытки провести более подробное исследование.

Сам Э. Хемингуэй говорил Э. Уилсону, что, по его мнению, рассказ «Мой старик» нисколько не похож на рассказы Ш. Андерсона о лошадях. «„Мой старик” — о мальчике, сто отце и немного о скаковых лошадях, но совсем не так», [18] — писал он. Тем не менее даже поверхностный взгляд дает право утверждать, что «Мой старик» имеет черты, сходные с рассказами Ш. Андерсона «Я хочу знать, почему», «Я дурак» и «Мужчина, который стал женщиной».

В дайной статье мы попытаемся рассмотреть особенности художественного языка этих двух писателей на примере сборника рассказов Ш. Андерсона «Уайнсбург, Огайо» и ранних рассказов Э. Хемингуэя.

Прежде всего необходимо отметить, что Э. Хемингуэй, как и Ш. Андерсон, использует тот стилистический прием, в основе которого лежит принцип так называемой «точки зрения», т. е. способ повествования, когда всеведущий автор ущупает место рассказчику-персонажу, т. с. одному из героев повествования. При этом картина мира предстает перед нами, пройдя через призму сознания персонажа, выраженная его словами, передает работу его мысли. Таким персонажем, с точки зрения которого воспринимается мир, в обоих рассказах выступает подросток.

В качестве темы рассказа оба писателя выбирают поворотный момент в жизни подростка – такой момент, когда он начинает познавать окружающий мир и себя. Как сказал Ш. Андерсон, «в жизни каждого подростка бывает время, когда он впервые начинает обозревать прошлое. Быть может, это и есть момент, когда он переходит границу между юностью и возмужалостью». [19] И в упомянутых рассказах Ш. Андерсона, и в рассказе «Мой старик» герой как бы застигнут в момент перехода такой границы. В рассказе Хемингуэя «Мой старик» решающим моментом в жизни его героя является открытие, которое делает мальчик о своем отце: оказывается, отец, который был самым большим его другом, вел нечестную игру на скачках, т. е., попросту говоря, оказался мошенником. В рассказах Ш. Андерсона «Я хочу знать, почему», «Я дурак» и «Мужчина, который стал женщиной» — это, па первый взгляд, малозначительные события, которые, однако, коренным образом меняют взгляд подростка на окружающее. В рассказе «Я хочу знать, почему» — это также разочарование в своем кумире: герой рассказа случайно узнает, что его любимый жокей, которого он уважал за то, что тот так же хорошо понимает лошадей, как и он сам, оказывается совсем не таким человеком, каким он представлялся мальчику. В рассказе «Я дурак» герой становится жертвой собственной лжи, и это является своеобразным толчком, который заставляет мальчика переосмыслить действительность.

Вслед за Ш. Андерсоном Хемингуэй снимает экспозицию — прием, характерный для косвенного повествования, по выражению М. Урнова, [20] т. е. повествования с точки зрения персонажа. Рассказы как бы начинаются с середины, авторы сразу вводят читателя в гущу событий. История, рассказываемая героем, как бы приоткрывает завесу прошлого, которое таит для него какие-то нерешенные вопросы, в которых он пытается разобраться с помощью читателя. При этом центр тяжести переносится с описания событий на их анализ. Так, завязка рассказа «Я дурак» содержит вопрос, косвенно обращенный к читателю, что побуждает его сопереживать с героем и тем самым повышает эмоциональность повествования. [21] «It was а hard jolt for me, one of the most bitterest I ever had to face. And it all came about through my own foolishness, too. Even yet, sometimes, when I think of it I want to cry or swear or kick myself. Perhaps, even now, after all this time, there will be a kind of satisfaction in making myself look cheap by telling of it». [22]

Рассказы «Я хочу знать, почему» и «Мужчина, который стал женщиной» начинаются не с описания самого события, а с описания впечатления, которое это событие произвело на рассказчика: «That’s all right and I guess the men know what they are talking about, but I don’t see what it’s got to do with Henry or with horses either. That’s what I'm writing this story about. I’m puzzled. I’m getting to be a man and want to think straight and be О. K-, and there’s something I saw at the race meeting at the Western track I can’t figure out» (Sh. A. Sh. St., p.. 7),. «What I mean is, this story has been on my chest, and I’ve often dreamed about the happenings in it, even after I married Jessie and was happy. Sometimes I even screamed out at night and so I said to myself, “I’ll write the dang story”, and here goes» (Sh. A. Sh. St., p. 61).

Рассказ Хемингуэя также начинается словами, которые свидетельствуют о том, что взгляд героя как бы проникает в прошлое, которое, возможно, отделено от настоящего очень небольшим промежутком времени, но благодаря интенсивности пережитого это прошлое отодвинулось так далеко, что между тем временем и настоящим пролегла пропасть:. «I guess looking at it. . .»

Способ изложения, когда всеведущий автор устраняется, характерный для Ш. Андерсона, предусматривает определенную лингвистическую структуру, т. е. все языковые средства организованы так, что образ персонажа возникает не из описания автора, а из совокупности всех фонетических, морфологических и синтаксических приемов, характеризующих данного б персонажа. Э. Хемингуэй в ранних рассказах старается строить образ теми же языковыми средствами, что и Ш. Андерсон.

Например, в рассказе «Мой старик» Хемингуэй, так же, как н Ш. Андерсон в рассказах о лошадях, представляет внутренний мир своего героя, используя тип речевой организации текста, называемый «несобственно-прямой речью»: лексика авторского повествования имитирует речь подростка с характерными для нее аббревиациями (“I’d go ahead”; .“I’d look round”; “he’d be joggin”; “he’d catch”) и употреблением неправильных грамматических форм (“we ain’t going”), вульгаризмов (“God amighty”) и пр.

Для этого типа речи характерно также употребление восклицания «gee», которое обычно используется как окрик, которым погоняют лошадей или как междометие «вот так так», «вот здорово» и т. п. В рассказах «Я дурак» и «Мой старик» это восклицание как бы предвосхищает каждую новую мысль рассказчика:

«Gee whizz, Gosh amighty, the nice hickory nut and beechnut and oaks and other kinds of trees along the roads...» (Sh. A. Sh. St., p. 44); «Gee, she was a peach» (Sh. A. Sh. St., p. 46); «“Gee whizz”, I say to myself, “I’m going to give him the dope”» (Sh. A. Sh. St., p. 48).

«Gee, I could listen to my old man talk by the hour, especially when he’d had a couple or so of drinks» (E. H., p.346) ; «Gee, I felt proud when my old man was an owner» (E. H., p. 347); «Gee, I was fond of him» (E. H., p. 347).

Это бессмысленное на первый взгляд восклицание, с одной стороны, помогает выразить чувства, которые испытывает герой рассказа, и придает ему большую экспрессивность, с другой стороны — косвенно как бы «дорисовывает» портрет героя.

Л. Лихачева на основе анализа рассказа Хемингуэя «Индейский поселок» приходит к выводу о том, что «экспрессивность и выразительность текста достигается не за счет использования образных средств, а с помощью их удивительной экономии. . ,» [23] То же самое можно сказать и о ранних рассказах Хемингуэя.

Очевидно также сходство и в построении фразы у Ш. Андерсона и Э. Хемингуэя. В качестве примера можно привести чин отрывка из рассказов «Я дурак» и «Мой старик»:

«Well, he come back and I heard him tell the two girls what horse he’d bet on, and when the heat was trotted they all half got to their feet and acted in the excited, sweaty way people do when they’ve got money down on a race, and the horse they bet (Hi is up there pretty close at the end, and they think maybe lie’ll tome on with a rush, but he never does because he hasn’t "id the old juice in him, come right down to it» (Sh. A. Sh. M . r 47).

«So I went out of the Galleria and walked over to the front of the Scala and bought a paper, and came back and stood a little way away because I didn’t want to butt in and my old man was sitting back in his chair looking down at his coffee and fooling with a spoon and Holbrock and the big wop were standing and the big wop was wiping his face and shaking his head» (E. H„ p. 340).

Каждый отрывок представляет собой всего лишь одно предложение; при этом предложение, взятое из рассказа Ш. Андерсона, вмещает 87 слов, из рассказа Хемингуэя — 70 слов. [24]

В отрывке из рассказа Ш. Андерсона несколько простых и сложных предложении соединены в одну цепь, в которой каждое последующее звено связано с предыдущим. Такая связь осуществляется с помощью союза and. Хемингуэй делает почти то же самое. В его отрывке союз and используется 8 раз (у Андерсона — 5), но если у Ш. Андерсона союз and соединяет в основном простые предложения в сложное (4 случая из 5), то Хемингуэй использует его для связи однородных членов (7 случаев из 8). Таким образом, в приведенных отрывках довольно большой объем информации не разрушает размеренности повествования, а. наоборот, стягивает все в одну фразу, что придает сообщению динамичность и облегчает его восприятие. Сложносочиненное предложение Ш. Андерсона утяжелено вкраплением придаточных предложений, тогда как. Хемингуэй использует только одно придаточное, и поэтому его предложение обладает большей легкостью, хотя смысловая нагрузка союза and та же, что и Ш. Андерсона. Такой прием является одним из характерных сигналов разговорности текста, что «создает впечатление додумывания в процессе речи», [25] а также служит еще одним штрихом к портрету персонажа, с точки зрения которого ведется рассказ.

Большинство исследователей утверждает, что Хемингуэй испытывал влияние Ш. Андерсона только в самом начале своего творческого пути. [26] Однако нам представляется, что не только в ранних рассказах Хемингуэя, но и в книге «В наше время» чувствуется некоторое воздействие Ш. Андерсона.

Это воздействие сказывается прежде всего в том, что Хемингуэй занимает ту же позицию по отношению к роману, что и Ш. Андерсон, который в своих мемуарах писал: «Я полагал, что форма романа не подходит американскому писателю, что это импортированный жанр. В ,,Уайнсбурге” я создал свою собственную форму. В книге собраны отдельные рассказы, новее они рассказывают о судьбах, каким-то образом связанных друг с другом». [27] Ш. Андерсон называл свою книгу романом, а «рассказы, из которых она состоит, — писал он, — представляют органически связанное единство». [28]

Хемингуэй также свой сборник рассказов считал романом. В октябре 1924 г. он писал Э. Уилсону, что его новый сборник рассказов «представляет тесное единство». Рассказы сборников «Уайнсбург, Огайо» и «В наше время» не связаны между собой сюжетно, но они содержат другие элементы, объединяющие рассказы в единое целое. Таким соединительным звеном прежде всего является «сквозной герой». В книге Ш. Андерсона «Уайнсбург, Огайо» — это Джордж Уиллард, который появляется в 16 рассказах из 21; в книге «В наше время» — Ник Адамс (в 9 главах из 15). Ш. Андерсон объединил рассказы местом действия — все происходит в провинциальном городке Уайнсбурге, а Хемингуэй — временем действия — все происходит «в наше время».

Однако ни в коем случае нельзя утверждать, что Хемингуэй создал свою книгу целиком по образу и подобию «Уайнсбург, Огайо». Он внес свой значительный вклад в создание ноной формы — использовал перед каждым рассказом небольшие зарисовки, называемые «миниатюрами». Каждая миниатюра и рассказы книги составляют главу. Книга начинается и завершается вступительной и заключительной миниатюрой.

Вопрос о композиции книги «В наше время» представляет значительный интерес и должен рассматриваться особо; что же касается языка и стиля рассказов, вошедших в сборник, то здесь можно с полной уверенностью утверждать, что многие сохранили влияние Ш. Андерсона.

Так, Ч. Фентон, рассматривая миниатюры гл. VI, говорит, что она написана четким языком телеграмм, где нет ничего лишнего, и что эту четкость Хемингуэй заимствовал у Ш. Андерсона и Г. Стайн. [29]

Исследователь Дж. Шевилл, упоминая о влиянии, которое оказал Ш. Андерсон па молодое поколение писателей, приводит по одному абзацу из книг «Уайнсбург, Огайо» и «В наше время» в знак того, что эти два отрывка чрезвычайно схожи. [30] Шевилл не сопровождает их никаким комментарием, полагая, что сходство слишком очевидно и не требует объяснений. Анализ этих отрывков был сделан другим американским литературоведом Дж. Флэнэгэном. «Мы видим, — писал он, — как Ник Адамс отправляется удить рыбу осенью, а Джордж Уиллард уезжает из Уайнсбурга в большой город весной. В каждом отрывке главный герой делает все молча, также дается тщательное описание погоды и пейзажа. Предложения короткие и отрывистые. Два предложения из отрывка Ш. Андерсона начинаются с придаточных обстоятельственных предложений, но у Хемингуэя этого нет. Каждый писатель использует в начале нескольких предложении определенный артикль и нарицательное существительное, и в обоих отрывках союз and встречается наиболее часто. Прилагательные встречаются редко, и они разбросаны. Каждое предложение — простая регистрация действия». [31]

Короче говоря, для выражения точки зрения персонажа Хемингуэй пользуется теми же языковыми средствами, что и Ш. Андерсон. Использование союза and соединяет отдельные картины в одно большое полотно, и читатель имеет возможность как бы следить за взглядом персонажа, фиксируя в памяти увиденное. Употребление определенного артикля, «короткие и отрывистые» предложения дают возможность передать окружающее так, как видит его персонаж; отсутствие атрибутов не придает пейзажу описательный характер, а свидетельствует о том, что окружающее воспринято мыслью рассказчика, выражает сто точку зрения.

Исследователь стиля Э. Хемингуэя В. Кухаренко считает, что для достижения сильного эмоционального воздействия «Хемингуэй пользуется целой системой средств, основные элементы которой — предельно четкая организация высказывания». [32] В этом Хемингуэю несомненно помог Ш. Андерсон, так как некоторые приемы, используемые для достижения экономии высказывания, он перенял у своего учителя. Об этом прежде всего свидетельствует приведенный выше анализ, сделанный Дж. Флэнэгэном, а также эго подтверждается дальнейшим сравнением рассказов из книги «Уайнсбург, Огайо» и «В наше время». Так, например, в рассказе «Руки» Ш. Андерсон описывает настроение своего героя следующим образом: «For a moment he stood thus, rubbing his hands together and looking up and down the road, and then, fear overcoming him, ran back to walk again upon the porch on his own house» (Sh. A. W. 0., p. 28).

Здесь Ш. Андерсон не прибегает к описанию внутреннего состояния персонажа, а скорее «воспроизводит» сто за счет языковых средств, а именно: употребляет глаголы движения «stood», «ran back», являющиеся однородными сказуемыми, и перемежает их причастиями «rubbing», «looking up and down», тем самым расширяя и дополняя картину, свидетельствующую о состоянии крайней растерянности персонажа и сто неуверенности в себе. Все высказывание делится па две части благодаря причастному обороту «fear overcoming him», который в данном случае указывает на изменение точки зрения персонажа, па какой-то перелом в его сознании, побудивший его вернуться к прежним действиям, о чем свидетельствуют наречия «bade» и «again».

Хемингуэй также часто раскрывает состояние героя, используя аналогичный прием. Так, например, в отрывке из рассказа «Дома» употребление причастий, образованных от глаголов действия «sleeping», «getting up», «eating», «reading», «walking», кажущееся на первый взгляд простым перечислением действий, на самом деле свидетельствует об отчужденности персонажа, который стремится отгородиться от действительности, уйти от размышлений, ограничив свое существование простыми физическими действиями, а монотонность перечисления подчеркивает его нежелание изменить свою точку зрения.

На наш взгляд, нельзя согласиться с И. Кашкиным в том, что все, чему научился Хемингуэй у Ш. Андерсона, было лишь «бравирование новшествами». [33] Но И. Кашкин несомненно прав в том, что «без этих экспериментов, может быть, не было бы такого мастера, каким мы знаем Хемингуэя». [34] Э. Хемингуэй создал свой неповторимый стиль, он создал его не на пустом месте — значительную роль в формировании его стиля сыграл Ш. Андерсон.

И.Н. Крылова

Примечания:

3. Flanagan J. Hemingway’s debt to Sherwood Anderson. — The Journal of English and Germanic Philology, 1955, N 54.

5. Васильева Л. Вступление Хемингуэя в литературу. — Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Т. 308. Историко-лит. сборник, 1966, с. 310.

20. Урнов М. На рубеже веков: Очерки английской литературы. М., 1970, с. 31.

21. Anderson Sh. Short stories. New York, 1962, p. 43, — В дальнейшем рассказы Ш. Андерсона «Я хочу знать, почему», «Я дурак» и «Мужчина. который стал женщиной» цитируются по этому изданию с обозначением Sh. A. Sh. Sh., рассказ «Руки» — но изданию: Anderson Sh. Winesburg, Ohio. New York, 1964, с обозначением Sh. A. W. O.

22. Hemingway E. The essential Hemingway. Harmodsworth, 1964, p. 337. — В дальнейшем рассказы Хемингуэя цитируются по этому изданию.

23. Лихачева Л. Точка зрения автора и героя и их языковая реализация в рассказе Э. Хемингуэя «Индейский поселок». — В кн.: Экспрессивные средства английского языка. Л., 1975, с. 15.

24. Как показали исследования, утверждения о краткости предложений, используемых Хемингуэем, не оправдали себя. Так, В. Кухаренко, проведя статистическую проверку сборника «In our time», приходит к выводу, что общее число простых предложений составляет 48%, общее число сложных — 36%. Между этими двумя группами находятся предложения, которые формально следует отнести к простым, так как они имеют либо одни субъект, пило один предикат, по второй главный член представлен рядом однородных членов, по сути дела, составляющих самостоятельное предложение (Кухаренко В. К вопросу об особенностях языка и стиля Э. Хемингуэя. — НДВШ. Филол. науки, 1964, №3, с. 81).

25. Кухаренко В. Язык Хемингуэя: Автореф. докт. дисс., 1972, с. 7.

26. Shevil J. Sherwood Anderson. His life and work. Denver Univ. Press, 1951, p. 96.

32. Кухаренко В. К вопросу об особенностях языка и стиля Э Хемингуэя, с. 77.