Эрнест Хемингуэй

На правах рекламы:

• Сервисное обслуживание котлов Buderus — Котлов Buderus. Срочный выезд инженера 24/7. Звоните (specservisgaz.ru)

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Советы от Эрнеста Хемингуэя для успешного писателя

Неужели это я?

Иногда писатели опасаются писать о друзьях и родственниках, потому что хотят, чтобы они оставались их друзьями и родственниками, т.е. не хотят, чтобы те опознали себя в героях их книг.

У Эрнеста Хемингуэя на этот счет другой взгляд и, пожалуй, опасный (в свете возможных судебных исков): если уж используешь реальных людей как модели для персонажей, нужно в их описании не отступать ни на йоту от истины. Он выговаривал Фрэнсису Скотту Фицджеральду за то, что в романе «Ночь нежна» тот поступил иначе:

Она начинается великолепным описанием Сары и Джеральда... А потом ты стал дурачиться, придумывать им историю, превращать их в других людей, а этого делать не следует, Скотт. Если ты берешь реально существующих людей и пишешь о них, то нельзя наделять их чужими родителями (они ведь дети своих родителей, что бы с ними после ни случалось) и заставлять делать то, что им несвойственно. Можно взять для романа меня, Зельду, Полин, Хедли, Сару, Джеральда, но все мы должны оставаться сами собой и делать только то, что для нас естественно. Нельзя заставлять человека измениться. Вымысел - замечательнейшая штука, но нельзя выдумывать то, что не может произойти на самом деле.

Как научить героев говорить

Хемингуэй замечал, что необходимо, чтобы, когда персонажи говорят, звучала именно их речь, а не голос автора:

Если людям, которых писатель создает, свойственно говорить о старых мастерах, о музыке, о современной живописи, о литературе или науке, пусть они говорят об этом и в романе. Если же не свойственно, но писатель заставляет их говорить, то он обманщик, а если он сам говорит об этом, чтобы показать, как много он знает, - хвастун... Если автор романа вкладывает в уста своих искусственно вылепленных персонажей собственные умствования - что несравненно прибыльнее, чем печатать их в виде очерков, - то это не литература.

Еще одна опасность, о которой предупреждал Эрнест Хемингуэй, - избыточное использование жаргона:

Никогда не пользуйтесь жаргоном вне речи героев, да и там только тогда, когда это необходимо. Потому что пройдет немного времени, и этот жаргон никто не поймет.

Как развить «чувство диалога»? Хемингуэй предполагал, что все дело в умении слушать:

Когда люди говорят с вами, выслушайте их до конца. Не обдумывайте свой ответ. Большинство людей никогда не слушают и не делают наблюдений. Нужно уметь, войдя в комнату, сделать так, чтобы на выходе знать все, что вы там увидели, и не только это. Если, пока вы были в этой комнате, у вас появились какие-то ощущения, вы должны точно знать, почему они возникли. Поупражняйтесь в этом. Выйдя в город, встаньте перед театром и посмотрите, как по-разному люди выходят из своих машин и такси. Способов упражняться тысячи. Главное - всегда думайте о других.

Перекличка любителей редактирования

Хемингуэй создал систему правки, основанную на использовании разных инструментов:

После того как вы научились писать, следующая задача - суметь передать читателю каждое ощущение, каждое чувство, образ, эмоцию. Если работаешь карандашом, у тебя три попытки посмотреть, воспринимает ли читатель написанное тобой так, как ты задумал. Первая, когда ты это перечитываешь; затем - когда ты это перепечатываешь на машинке, и последняя - при вычитке корректуры. Если работать карандашом, шансы улучшить результат возрастают на одну треть, то есть на 0,333, что чертовски здорово даже для среднестатистического бейсболиста. Кроме того, текст дольше остается в сыром виде, а стало быть, его можно доработать.

Одна из трудностей редактирования в том, что нужно объективно относиться к собственной работе. Полезно поэтому немного отдохнуть от нее и вернуться к чтению со свежим взглядом. Именно так любил делать Хемингуэй, о чем упоминал в письме другу и издателю Максвеллу Перкинсу:

Собираюсь закончить книгу [ «Прощай, оружие!»] как можно быстрее, на два-три месяца о ней забыть и потом начать править. Правка займет не более полутора-двух месяцев. Но мне важно остыть перед тем, как ее начинать.

Некоторые авторы посылают черновики коллегам. Хемингуэй ценил мнение Гертруды Стайн о своей работе. На сайте Hemingway Resource Center сказано:

Она требовала от него оставить журналистику и сосредоточиться на прозе, объясняла ему ритм прозы и силу повтора слов. Когда ей не нравились какие-то из его ранних произведений, она заставляла его начинать заново и больше концентрироваться на работе. Хемингуэй чувствовал, что он в таком долгу перед ней, что пригласил ее быть крестной матерью своего первенца и опубликовал некоторые ее труды в одном из журналов, которые помогал издавать.

Еще одним учителем Хемингуэя был Фрэнсис Скотт Фицджеральд. О нем сайт пишет вот что:

Фицджеральд во многом помог карьере Хемингуэя... Он представил Хемингуэя своему издательству Scribners и помогал править его первый роман «И восходит солнце», который благосклонно восприняли критики.

Выразительность

Эрнест Хемингуэй указывал, чего именно не должно быть:

Если писатель хорошо знает то, о чем пишет, он может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды. Писатель, который многое опускает по незнанию, просто оставляет пустые места.

Пунктуация и орфография

Некоторые писатели прославились своеобразной орфографией и пунктуацией: достаточно вспомнить отказ Э.Э. Каммингса от больших букв или бесконечно длинные предложения Джойса. Хемингуэй придерживался иной точки зрения:

Я считаю, что пунктуация должна быть как можно более общепринятой. Игра в гольф во многом потеряла бы смысл, если бы в нее можно было играть крокетными или бильярдными шарами. Нужно доказать, что вы можете намного лучше, чем другие, пользоваться обычными средствами языка, прежде чем получите право вносить какие-то изменения.

Критики

Как будто бы недостаточно того, что большинство из нас вынуждены бороться с внутренним критиком, писателям нужно как-то справляться и с критиками внешними - рецензентами.

Эрнест Хемингуэй описывал типичные отношения современных писателей с критиками и внутренней уверенностью:

К тому моменту, когда выходит книга, вы уже обычно начали новую, опубликованная книга осталась в прошлом, так что вы и слышать о ней не хотите. Но приходится: вы читаете ее в переплете и видите все места, которых лучше бы не было, но уже поздно.

Все критики, которые еще не составили себе репутацию, обязательно попытаются сделать это, предсказав вам приближающийся творческий кризис, провал и общее высыхание природных соков. Ни один не пожелает вам удачи, никто не выразит надежду, что вы продолжите работу, если только у вас нет политических связей; в этом случае их так понесет, что вас сравнят с Гомером, Бальзаком, Золя и Линком Стеффенсом. Вы преспокойно можете обойтись и без этих рецензий...

Но если книга действительно хороша, написана о том, что вы хорошо знаете, правдива, если это видно при чтении, то пусть они себе тявкают. Весь этот шум будет подобен тем замечательным звукам, которые издают койоты очень холодными ночами, когда стоят на снегу, а вы сидите в собственном доме, который построили или купили благодаря своей работе.

Конструктивная критика

Эрнест Хемингуэй говорил Фрэнсису Скотту Фицджеральду:

Мне нравится, когда Гертруда [Стайн] бранит меня, потому что это сразу понижает самооценку - и намного. Когда она говорит, что ей очень понравилась книга, я сразу интересуюсь, что ей в ней не понравилось и почему.

Депрессия

Для Хемингуэя творческий тупик был связан с депрессией. Вот как он описывал один случай:

Я усердно работаю. У меня был период очень мрачного настроения, когда я сначала не мог писать, а потом и спать - недели три подряд. Я вставал около двух часов ночи и шел работать в маленький домик до рассвета, потому что, когда вы пишете книгу и не можете спать, по ночам мозг фонтанирует идеями, книга укладывается в голове, а наутро все уходит и наступает разочарование. Но в итоге я решил, что надо заняться упражнениями, так что я стал выходить на лодке в любую погоду, и сейчас со мной все в порядке. Лучше писать меньше, но делать больше упражнений, чем строчить без перерыва, так что чувствуешь себя ненормальным. У меня раньше никогда не было старой доброй меланхолии, и я рад, что перенес ее приступ: теперь я понимаю, через что проходят другие. Это помогло мне примириться с тем, что случилось с моим отцом.

Отец Хемингуэя покончил жизнь самоубийством в 1928 году, а Хемингуэю предстояло сделать это в 1961-м.

Напишите одно настоящее предложение

Хемингуэй так укреплял уверенность в себе:

Иногда, начиная новый рассказ, я не мог сдвинуться с места, и тогда садился перед камином, выжимал мандариновые корки в огонь и наблюдал, как вспыхивают голубыми искрами брызги. Вставал, глядел на парижские крыши и думал: «Не волнуйся. Ты мог писать раньше и теперь напишешь. Надо только написать одну правдивую фразу. Напиши самую правдивую, какую можешь». В конце концов я записывал одну правдивую фразу и от нее двигался дальше. И это уже было легко, потому что всегда находилась одна правдивая фраза, которую ты знал, или видел, или от кого- то слышал. Если я начинал писать замысловато, или к чему-то подводить, или что-то демонстрировать, оказывалось, что эти завитушки или украшения можно отрезать и выбросить и начать с первого правдивого, простого утвердительного предложения.

Остановиться в середине

Еще один совет от Хемингуэя:

Лучше всего останавливаться, пока дело идет хорошо и знаешь, что должно случиться дальше. Если изо дня в день поступать так, когда пишешь роман, то никогда не завязнешь... Всегда останавливайтесь, пока еще пишется, и потом не думайте о работе и не тревожьтесь, пока снова не начнете писать на следующий день. При этом условии вы подсознательно будете работать все время. Но если позволить себе думать и тревожиться, вы убьете эту возможность и ваш мозг будет утоплен еще до начала работы.

Одиночество и устранение помех

Хемингуэй тоже любил одиночество:

Писателям следует работать в одиночку. Писатели должны встречаться друг с другом только тогда, когда работа закончена, но даже при этом условии не слишком часто. Иначе они становятся такими же, как те их собратья, которые живут в Нью-Йорке. Это черви для наживки, набитые в бутылку и старающиеся урвать знания и корм от общения друг с другом и с бутылкой. Роль бутылки может играть либо изобразительное искусство, либо экономика, а то экономика, возведенная в степень религии. Но те, кто попал в бутылку, остаются там на всю жизнь. Вне ее они чувствуют себя одинокими. А одиночество им не по душе. Они боятся быть одинокими в своих верованиях...

Помехи, отвлекающие внимание

Найти нужные условия для работы в одиночестве не всегда просто. Эрнест Хемингуэй в письме к издателю Максвеллу Перкинсу приводит один из способов отбить у посетителей охоту приходить:

Были и другие помехи разного рода, но я безжалостен. У меня на воротах большая табличка, где на испанском сказано, что мистер X. никого не принимает без предварительной записи, так что не приходите, и вы убережете себя от позора быть непринятыми. И если они все-таки приходят, я могу с полным правом всех прогнать.

Режим дня

Хемингуэй рассказывал Paris Review о своем распорядке примерно в том же стиле, что и писал книги:

Когда я работаю над книгой или рассказом, я начинаю писать на рассвете, так рано, как только могу. В это время меня никто не отвлекает, довольно свежо или даже холодно, а мне бывает жарко, когда я пишу. Я перечитываю написанное накануне и, как всегда, останавливаюсь, когда уже знаю, что будет дальше. Потом я начинаю с этого места. Я обычно пишу до того момента, когда у меня еще есть силы, но я уже знаю, что произойдет потом. Я останавливаюсь и терплю до следующего утра, и тогда уже снова принимаюсь за работу. Скажем, я начинаю в шесть утра и могу работать до полудня или же заканчиваю чуть раньше. Когда автор прекращает писать, он чувствует такую опустошенность (и в то же время такую наполненность), словно занимался любовью с дорогим человеком. Ничто не может нанести ему вред, ничего плохого не может с ним произойти, ничто уже не имеет для него значения до следующего дня, когда он вернется к работе. Самое трудное - это дождаться следующего дня.

Слава и успех

Вместе со славой приходят приглашения выступить на конференциях, прочесть лекции в каких-либо организациях, проповедовать на радио и телевидении, помериться силами с другими знаменитостями. Звучит неплохо, но так ли это на самом деле? Эрнест Хемингуэй был иного мнения:

Жизнь писателя, когда он на высоте, протекает в одиночестве. Писательские организации могут скрасить его одиночество, но едва ли повышают качество его работы. Избавляясь от одиночества, он вырастает как общественная фигура, и нередко это идет во вред его творчеству.

Позднее в одном письме он признавался, что с ним так и случилось:

Мне очень совестно, что я не писал. Меня осаждали журналисты, фотографы и скучные и забавные психи. Работа над книгой была в самом разгаре, а это все равно, что тебя прервали в момент тайного свидания с женщиной.