![]() Эрнест Хемингуэй
![]() На правах рекламы: • Особенности прикурить авто срочно эвакуатор-мск.рф. |
![]() Прощай, оружие! Глава шестнадцатая.В ту ночь летучая мышь влетела в комнату через раскрытую дверь балкона, в которую нам видна была ночь над крышами города. В комнате было темно, только ночь над городом слабо светила в балконную дверь, и летучая мышь не испугалась и стала носиться по комнате, словно под открытым небом. Мы лежали и смотрели на нее, и, должно быть, она нас не видела, потому что мы лежали очень тихо. Когда она улетела, мы увидели луч прожектора и смотрели, как светлая полоса передвигалась по небу и потом исчезла, и снова стало темно. Среди ночи поднялся ветер, и мы услышали голоса артиллеристов у зенитного орудия на соседней крыше. Было прохладно, и они надевали плащи. Я вдруг встревожился среди ночи, как бы кто не вошел, но Кэтрин сказала, что все спят. Один раз среди ночи мы заснули, и когда я проснулся, Кэтрин не было в комнате, но я услышал ее шаги в коридоре, и дверь отворилась, и она подошла к постели и сказала, что все в порядке: она была внизу, и там все спят. Она подходила к двери мисс Ван-Кампен и слышала, как та дышит во сне. Она принесла сухих галет, и мы ели их, запивая вермутом. Мы были очень голодны, но она сказала, что утром все это нужно будет из меня вычистить. Под утро, когда стало светать, я заснул снова, и когда проснулся, увидел, что ее снова нет в комнате. Она пришла, свежая и красивая, и села на кровать, и пока я лежал с градусником во рту, взошло солнце, и мы почувствовали запах росы на крышах и потом запах кофе, который варили артиллеристы у орудия на соседней крыше. – Сейчас хорошо бы погулять, – сказала Кэтрин. – Будь тут кресло, я могла бы вывезти тебя. – А как бы я сел в кресло? – Уж как-нибудь. – Вот поехать бы в парк, позавтракать на воздухе. – Я поглядел в отворенную дверь. – Нет, сейчас мы займемся другим делом, – сказала она. – Нужно приготовить тебя к приходу твоего друга доктора Валентини. – А правда замечательный доктор? – Мне он не так понравился, как тебе. Но он, должно быть, хороший врач. – Иди ко мне, Кэтрин. Слышишь? – сказал я. – Нельзя. А как хорошо было ночью! – А нельзя тебе взять дежурство и на эту ночь? – Я и буду дежурить, вероятно. Но только ты меня не захочешь. – Захочу. – Не захочешь. Тебе еще никогда не делали операции. Ты не знаешь, какое у тебя будет самочувствие. – Знаю. Очень хорошее. – Тебя будет тошнить, и тебе не до меня будет. – Ну, тогда иди ко мне сейчас. – Нет, – сказала она. – Мне нужно вычертить кривую твоей температуры, милый, и приготовить тебя. – Значит, ты меня не любишь, раз не хочешь прийти. – Какой ты глупый! – она поцеловала меня. – Ну вот, кривая готова. Температура все время нормальная. У тебя такая чудесная температура. – А ты вся чудесная. – Нет, нет. Вот у тебя температура чудесная. Я страшно горжусь твоей температурой. – Наверно, у всех наших детей будет замечательная температура. – Боюсь, что у наших детей будет отвратительная температура. – А что нужно сделать, чтобы приготовить меня для Валентини? – Пустяки, только это не очень приятно. – Мне жаль, что тебе приходится с этим возиться. – А мне нисколько. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой до тебя дотрагивался. Я глупая. Я взбешусь, если кто-нибудь до тебя дотронется. – Даже Фергюсон? – Особенно Фергюсон, и Гэйдж, и эта, как ее? – Уокер? – Вот-вот. Слишком много здесь сестер. Если не прибудут еще раненые, нас переведут отсюда. Здесь теперь четыре сестры. – Наверное, прибудут еще. Четыре сестры не так уж много. Госпиталь большой. – Надеюсь, что прибудут. Что мне делать, если меня захотят перевести отсюда? А ведь так и будет, если не прибавится раненых. – Я тогда тоже уеду. – Не говори глупостей. Ты еще не можешь никуда ехать. Но ты поскорее поправляйся, милый, и тогда мы с тобой куда-нибудь поедем. – А потом что? – Может быть, война кончится. Не вечно же будут воевать? – Я поправлюсь, – сказал я. – Валентини меня вылечит. – Еще бы, с такими-то усами! Только знаешь, милый, когда тебе дадут эфир, думай о чем-нибудь другом – только не о нас с тобой. А то ведь под наркозом многие болтают. – О чем же мне думать? – О чем хочешь. О чем хочешь, только не о нас с тобой. Думай о своих родных. Или о какой-нибудь другой девушке. – Нет. – Ну, тогда читай молитву. Это произведет прекрасное впечатление. – А может быть, я не буду болтать. – Возможно. Не все ведь болтают. – Вот я и не буду. – Не хвались, милый. Пожалуйста, не хвались. Ты такой хороший, не нужно тебе хвалиться. – Я ни слова не скажу. – Опять ты хвалишься, милый. Совсем тебе ни к чему хвалиться. Просто, когда тебе скажут дышать глубже, начни читать молитву, или стихи, или еще что-нибудь. Тогда все будет хорошо, и я буду гордиться тобой. Я вообще горжусь тобой. У тебя такая чудесная температура, и ты спишь, как маленький мальчик, обнимаешь подушку и думаешь, что это я. А может быть, не я, а другая? Какая-нибудь итальянская красавица? – Нет, ты. – Ну конечно, я. И я тебя очень люблю, и Валентини приведет твою ногу в полный порядок. Как хорошо, что мне не придется быть при этом. – А ты будешь дежурить ночью? – Да. Но тебе будет все равно. – Увидим. – Ну, вот и все, милый. Теперь ты совсем чистый, и снаружи и внутри. Скажи мне вот что: сколько женщин ты любил в своей жизни? – Ни одной. – И меня нет? – Тебя – да. – А скольких еще? – Ни одной. – А скольких – как это говорят? – скольких ты знал? – Ни одной. – Ты говоришь неправду. – Да. – Так и надо. Ты мне все время говори неправду. Я так и хочу. Они были хорошенькие? – Я ни одной не знал. – Правильно. Они были очень привлекательные? – Понятия не имею. – Ты только мой. Это верно, и больше ты никогда ничей не был. Но мне все равно, если даже и не так. Я их не боюсь. Только ты мне не рассказывай про них. А когда женщина говорит мужчине про то, сколько это стоит? – Не знаю. – Ну конечно, ты не знаешь. А она говорит ему, что любит его? Скажи мне. Я хочу знать. – Да. Если он этого хочет. – А он говорит ей, что любит ее? Скажи. Это очень важно. – Говорит, если хочет. – Но ты никогда не говорил? Верно? – Нет. – Нет, верно? Скажи мне правду. – Нет, – солгал я. – Ты не говорил, – сказала она. – Я так и знала, что ты не говорил. Ты милый, и я тебя очень, очень люблю. Солнце высоко стояло над крышами, и я видел шпили собора с солнечными бликами на них. Я был чист снаружи и внутри и ожидал прихода врача. – Значит, так? – сказала Кэтрин. – Она говорит все, что ему хочется? – Не всегда. – А я буду всегда. Я буду всегда говорить все, что ты пожелаешь, и я буду делать все, что ты пожелаешь, и ты никогда не захочешь других женщин, правда? – она посмотрела на меня радостно. – Я буду делать то, что тебе хочется, и говорить то, что тебе хочется, и тогда все будет чудесно, правда? – Да. – Ну, вот ты и готов к операции. А теперь скажи, чего бы тебе хотелось сейчас? – Иди ко мне. – Хорошо. Иду. – Ты моя очень, очень, очень любимая, – сказал я. – Вот видишь, – сказала она. – Я делаю все, что ты хочешь. – Ты у меня умница. – Я только боюсь, что ты еще не совсем мной доволен. – Ты умница. – Я хочу того, чего хочешь ты. Меня больше нет. Только то, чего хочешь ты. – Милая. – Ты доволен? Правда, ты доволен? Ты не хочешь других женщин? – Нет. – Видишь, ты доволен. Я делаю все, что ты хочешь.
![]() |
||||
|
|||||
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна. © 2016—2025 "Хемингуэй Эрнест Миллер" |