Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Норберто Фуэнтес. Хемингуэй на Кубе. Предисловие

Прочитав книгу Норберто Фуэнтеса, понимаешь, что она занимает особое место в ряду многочисленных работ об Эрнесте Хемингуэе, выходивших при жизни великого писателя и после его смерти.

В самом деле, если взять только исследования на английском языке, то они касались и отдельных сторон его творчества и носили более или менее общий характер. Например, книга "Хемингуэй в Мичигане" (1966) Кэппел Монтгомери добросовестно описывает детство и юность писателя, его работу в качестве журналиста. Кончается книга сентябрем 1921 года, свадьбой с Хэдли Ричардсон, у которой автор взяла интервью сорок лет спустя. Об этом же периоде, но также охватывая и становление Хемингуэя-писателя, книга Чарльза Фентона (1958). В качестве приложения в ней опубликованы три рассказа, написанные учеником школы в Оук-Парке — в пригороде Чикаго — Эрни Хемингуэем для школьного журнала "Табула". В 1950-е годы появилось "психобиографическое исследование" Филиппа Янга "Эрнест Хемингуэй" (о котором нам еще придется говорить особо), книга Д. Аткинса "Мастерство Эрнеста Хемингуэя", вышедшая в Лондоне, Карлоса Бейкера "Хемингуэй: писатель, как художник", Малькольма Каули "Возвращение ссыльного", Джона Мак-Кэффери "Эрнест Хемингуэй, человек и его труд". Выходили и многие другие работы. Особо надо отметить понравившуюся самому писателю статью Лилиан Росс в журнале "Нью-Йоркер" от 13 мая 1950 года (в 1964 году была издана ее небольшая книжка "Портрет Хемингуэя").

Смерть писателя, как это часто бывает, вызвала повышенный интерес к нему, в результате чего появились статьи — некоторые были опубликованы в том же июле 1961 года, когда его не стало, — а также и книги. Кроме фундаментальной работы о жизни и творчестве, принадлежащей перу К. Бейкера, "Эрнест Хемингуэй", хотелось бы сказать о мемуарной серии. Лестер Хемингуэй уже в 1962 году издал книгу "Мой брат Эрнест Хемингуэй". Его опередила сестра, Марселина Сэнфорд, — "У Хемингуэев — фамильный портрет". Некоторые приятели и экс-приятели вроде Малькольма Каули, Арона Хотчнера также издали свои воспоминания, не всегда достоверные, продиктованные либо желанием свести старые счеты, либо в целях саморекламы. Наконец, вышла большая книга вдовы писателя Мэри Уэлш Хемингуэй "Как это было". Ее собственные воспоминания начинаются со встречи с писателем в Лондоне в 1944 г., незадолго до открытия второго фронта союзниками.

Норберто Фуэнтес предпринял огромной важности дело. Он изучил практически всю литературу о писателе, по крайней мере, на нескольких языках, сопоставил свидетельства, оценки, фактические данные, разговоры, утверждения, использовав с этой целью множество документов. Короче говоря, он сделал вместо нас, читателей, то, что нам просто не под силу. Скромное название книги не отражает содержания, выходящего далеко за рамки жизни писателя на Кубе или роли Кубы в его творчестве.

Один из интереснейших и важнейших вопросов — это политическая оценка Хемингуэя как человека и писателя. Н. Фуэнтес отмечает, что наиболее остро вопрос этот стали обсуждать после смерти писателя, часто прибегая к фальсификации его взглядов и высказываний.

В ноябре 1964 года я посетил Мэри Хемингуэй в ее квартире в Нью-Йорке. Это была грустная встреча — не такая, о которой все мы думали. Мэри заметно изменилась. Годы и горе оставили свой след на этой прежде счастливой женщине.

— Мы познакомились с Эрнестом в Лондоне во время войны. Я тоже была журналисткой. Стараюсь и сейчас писать. Вот видите на столе рукопись? Это воспоминания о нашей с Эрнестом жизни в Гаване.

Но главная моя работа — это рукописи Эрнеста. Он завещал мне привести их в порядок и опубликовать. "Праздник, который всегда с тобой" — первая из них. Я внесла небольшие редакционные поправки, которые, я знаю, Эрнест хотел бы сделать.

Мэри говорит, что о Хемингуэе довольно много писали, но он иронически относился к большинству книг и статей о нем. Рекомендует не принимать на веру все, что было написано.

Приведенный выше разговор между А. И. Микояном и Э. Хемингуэем о политическом направлении его творчества, несмотря на фактический уход писателя — после 1940 г. — от того, что сейчас называют "ангажированностью", возвращает нас не только к его политическим взглядам, но и наводит на размышления о весьма своеобразной творческой манере, о его человеческой и писательской честности.

Еще в начале 1920-х годов в Париже, с женой и грудным ребенком, не имея почти никаких доходов, Хемингуэй считал, что лучше зарабатывать себе на жизнь уроками горнолыжного спорта в Альпах, игрой на скачках, организацией матчей бокса (если в них не было жульничества!) и другими — самыми различными — способами, лишь бы только не жертвовать самым священным — своим творчеством, писать не так, как хотят обыватели, а так, как велит ему совесть, призвание и талант. Он не хочет делать свои рассказы приглаженными, как требует Гертруда Стайн; он хочет писать правдиво.

Решимость писать обо всем честно приводила в 20-е годы в ужас его родственников в Мичигане. Одна из кузин заказала по почте десять экземпляров сборника "В наше время" — для рождественских подарков, однако когда она прочитала книгу, то вернула ее обратно, возмущенно заявив, что не знала, каким "неджентльменским языком" пишет Хемингуэй. "Его нельзя было купить, — вспоминает тогдашний парижский приятель Эрнеста. Я был с ним однажды, когда он отверг предложение одного из издателей объединения Херста, которое, если бы он его принял, дало бы ему солидное обеспечение на годы... В это время он покупал за пять су обед на улице у торговцев жареным картофелем".

Стиль Хемингуэя — это, конечно, предмет исследования специалистов. Между прочим, сам он сказал однажды, что некоторые принимают за стиль корявость его стиля. В том числе те, кто объявляет, что пишет в манере Хемингуэя. Одному из своих друзей он говорил, что всю жизнь старался писать лучше, стремился познать мир и понять его. Высокая, даже жестокая, требовательность к своему творчеству была законом для писателя.

Очевидно, задача литературы в том, чтобы воздействовать на мысли и чувства читателя. Если это так, то можно только подивиться, как Хемингуэю удавалось выполнить эту задачу своим, казалось бы, гораздо более бедным языком, чем, скажем, язык Стефана Цвейга, а на деле гораздо более выразительным, соответствующим потребностям сегодняшнего читателя. Хемингуэй не только воздействует на разум и на чувства, он старается вызвать у читателя активный мысленный и эмоциональный процесс, нисколько не навязывая ему собственное мнение.

Почему тогда, в 1960 году, он говорил нам, гостям из Советского Союза, о том, что ему осталось недолго жить? Никто из нас не мог тогда представить, что этот полный веселья, удивительно жизнерадостный человек способен думать о том, чтобы ускорить свою смерть. Хемингуэй, безусловно, и не думал. Скорее, он чувствовал, что его железный организм начинает постепенно поддаваться всем тем неслыханным испытаниям, с которыми боролся столь долго. 2 июля 1961 года, в 7 часов 30 минут утра, его не стало. Когда, разбуженная выстрелом, Мэри Хемингуэй вбежала к нему в комнату, рядом с ним лежало любимое охотничье ружье.

Хемингуэй, конечно же, не мог умереть в постели. Очевидно, он просто не мог представить себе этого. Не в этом ли и есть самый простой ключ к объяснению самоубийства?

Писателя — после его смерти, — как и его книги, ждет судьба, которую сам он редко может предвидеть. "Памятник нерукотворный" — дело рук читателей, притом не одного поколения.

За это время я два раза побывал в Чикаго и никак не мог добиться от принимавшей стороны возможности уделить время в насыщенной программе, чтобы посетить пригород его, Оук-Парк. По-моему, просьба казалась им странной и ненужной потерей времени. Наконец, к моей радости, в одном из номеров журнала "Америка" за 1983 год я обнаружил пространную статью мэра этого городка. Жадно прочитал я даже его рассказ о стрижке газонов, о современных методах уборки мусора и регулярной покраске домов конца XIX века — особенно последнее, будучи абсолютно уверенным, что тут-то я и прочту о доме (а возможно, и о доме-музее!) Клэренса Хемингуэя, где родился и прожил первые 16 лет жизни великий американский писатель. Но нет. В чем дело, подумал я, не нашлось места рядом с газонокосилками для абзаца о том, чем славен Оук-Парк? Но ведь журнал "Америка" — официальный пропагандистский орган правительственной организации. Боюсь, что все обстоит весьма просто: ни мэр города, ни редакторы журнала не знают, что Оук-Парк останется в памяти человеческой как родина Эрнеста Хемингуэя.

А как бы отнесся писатель к тому, что его книги изданы в СССР многомиллионными тиражами? К монографиям и многочисленным статьям о нем в советских журналах и газетах? К тому, что он по-прежнему задевает нечто сокровенное в душах и сердцах, в чувствах и мыслях читателей в нашей стране?

Устарел ли Хемингуэй, может ли он устареть? На какой полке ему место — с Фолкнером или этажом ниже?

Не будем нетерпимыми ни к кому — пусть критики спорят сейчас, а история скажет свое слово независимо от них. Мне думается лишь, что не могут устареть сильные чувства и решительные поступки, романтика и стремление к справедливости, сострадание к людям и мужество в отношении к горю, обрушившемуся на них. Не может устареть — а, наоборот, приобретает все новую и новую силу! — пронзительная фраза Хемингуэя, отражающая один из устоев его мышления: "Проклятая великая скорбь, которую все мы разделяем, имя которой — война..."

Серго Микоян.

"Хемингуэй на Кубе" - Норберто Фуэнтес