Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Хэдли Ричардсон об Эрнесте Хемингуэе

Мы жили тоща на улице Нотр-Дам-де-Шан над лесопилкой. На другую сторону улицы выходили задние двери давок, расположенных на бульваре Монпарнас. Одна такая дверь вела в погреб под бакалейной лавкой, и там я держала мой рояль. Зимой в погребе стоял такой холод, что я, играя на рояле, надевала несколько свитеров в то время, когда Эрнест писал или читал чужие рукописи, сидя в соседнем кафе и согреваясь кофе. Эрнест и я были в те парижские годы очень бедны. <...>

Эрнест всегда искал людей, с которыми мог разговаривать на своем уровне, людей одного с ним круга интересов. Джон Дос Пассос был одним из немногих в то время, с которыми Эрнест мог беседовать. Дос жил в Смешном маленьком отеле неподалеку от нас. У него всегда под рукой лежал словарь, и он старался улучшить свое Зрение, тренируясь на чтении словаря. У них было много Чего сказать друг другу. Рядом с Эрнестом не было никого, равного Дею Пассосу. <...>

Жестокость Эрнеста в значительной степени была естественной, но во многом она призвана была прикрывать уязвимость. Эрнест был одним из самых уязвимых людей, каких я только знала, и легкоранимых. Большинство людей считало, что он слишком уверен в себе, но я думаю, что у него был комплекс неполноценности, который он тщательно скрывал. Иногда он вел себя как бесстыдная обезьяна, чем очень озадачивал меня. Он был очень сложной личностью, и о нем нельзя судить по простым схемам. Эрнест был прекрасным отцом, и Бэмби называл его Папа. Один из наших друзей тоже начал называть его Папой. Эрнест всегда готов был защищать людей, даже тех, кто был много старше его. Я думаю, ему хотелось, чтобы в нем видели защитника. <...>

Однажды Зельда и Скотт Фицджеральд заявились к нам в четыре часа ночи. У нас был ребенок, и мы очень ценили возможность поспать, особенно Эрнест, поскольку утром он должен был садиться писать. И, тем не менее, они заявились именно в это неподходящее время. И они были пьяны. Они совершали всякие глупости, взяли, например, рулон туалетной бумаги и, стоя наверху лестницы, раскрутили его вниз. Вопреки ожиданиям, что Эрнест попросит их уйти домой, он этого не сделал. Мы сидели в ночных пижамах и купальных халатах и разговаривали. Я не думаю, что Эрнесту это нравилось, но он в данном случае наблюдал за алкоголиком. Скотт мог выпить одну рюмку и вскоре становился зеленым и терял сознание. Его организм просто не переносил алкоголя. Ну а в Париже, вы сами знаете, ужасно трудно не выпивать.

С первого же раза, как Эрнест увидел Зельду, он решил, что она сумасшедшая. Она изо всех сил старалась показать, что у нее есть талант, и он действительно у нее был. Ее письма превосходны, в них есть чувство языка и эмоциональность. <...>

Для Зельды Эрнест был слишком уверенным в себе мужчиной. Он принадлежал к тому типу людей, к которым тянутся мужчины, женщины, дети и собаки. Он мог пренебрежительно относиться к некоторым людям и мог говорить о них оскорбительные вещи. В нем была жестокость. Но в других случаях преобладала доброта. <...>

Я пережила все, что было связано с созданием "И восходит солнце", и могу почти все припомнить. Диалоги и ситуации в романе очень похожи на то, что, как я помню, происходило в действительности. Для меня это было очень тревожное лето, я даже не знаю почему, ибо в то время мы с Эрнестом еще не расходились. Но все очень много пили, и у всех возникали любовные связи. Мне это казалось отталкивающим.

У Гарольда Леба происходил шумный роман с Дафф Твисден, очень интересной англичанкой, светской женщиной, которая не знала никаких ограничений в сексуальной сфере. Гарольд приехал с ней в Испанию, в Памплону, на бой быков. Многие думают, что у Эрнеста была связь с Дафф. Он ее обожал, но я уверена, что они не спали. <...>

Гарольд Леб так никогда и не смог пережить ту сердечную боль, которую у него вызвал роман Эрнеста. Я однажды целый час говорила с ним об Эрнесте и его способности создавать сложные характеры. Ни один из его персонажей не изображал в точности Леба, или вас, или меня. Он придумывал собирательные образы, нужные ему для сюжета. Но убедить в этом Леба я так и не сумела. <...>

Мне не нравилось, как Эрнест обошелся с Гарольдом. Это было так легко — разрушить его счастье. И я не одобряла то, что он позднее сделал с Шервудом Андерсоном в пародии "Вешние воды". <...>

Мне нравилась Полина. Я была очень бедной молодой женщиной, а Полина работала в парижском бюро журнала "Вог" и происходила из семьи Хаднатов, что означало деньги. Дяде Полины Гэсу принадлежали "Ричард Хаднат перфьюмс", "Скоанс линимент" и "Уильям Уорнер фармацетикалс". У меня же просто не было денег, потому что еще не добился успеха. Подруга Гарольда Леба Саннелл — она была танцовщицей и очень хорошо ко мне относилась — сказала как-то: "У Хэдли нет ни одного приличного платья, это просто позор". Хемингуэй вместо платьев подарил мне тогда ко дню рождения — на самом деле самому себе — замечательную картину Хуана Миро "Ферма". <...>

Когда я понята, что Эрнест влюбился в Полину, я испытала одновременно два таких взаимоисключающих чувства, как облегчение и ярость. Я заявила им, что они не должны видеть друг друга в течение ста дней и что если к концу этого срока они по-прежнему будут влюблены, я разведусь с Эрнестом. Я ощущала себя ужасно подлой и с радостью могу сказать, что я не настаивала на своем ультиматуме. <...>

После того, как мы разошлись, Эрнест жил в студии "Джеральда Мэрфи. В то время он и Арчи Мак-Лиш повсюду бывали вместе. В то лето они вместе навещали меня в моей квартире. Арчи был большим другом Эрнеста, Одним из тех, с кем он мог разговаривать на равных. Эрнест и Полина очень любили друг друга, и это ужасно огорчало меня, потому что я понимала — нельзя стоять на пути у такого чувства. Я заставила их обещать, что они не будут встречаться и переписываться. Она уехала домой в Арканзас. Эрнест и я жили в это время порознь, но оставались в дружеских отношениях. Он часто заходил ко мне. Мое сердце вовсе не было разбито. Я любила его в некотором роде даже сильнее, чем когда-либо, но так, словно он был моим ребенком. Наша совместная с ним жизнь была безоблачной, но бывала и изнурительной. <...>

Я знаю, что позже Эрнест намекал, что деньги Полины обладали большой притягательной силой. Но, конечно, Он женился на ней не из-за денег.

Хэдли Ричардсон Хемингуэй Моурер - Из книги Дэниса Брайана "Подлинная информация"