Грибанов Б.Т. Эрнест Хемингуэй (предисловие к изданию "Библиотека всемирной литературы")

Фиеста. Прощай, оружие! Иметь и не иметь. Рассказы. Старик и море. - М: Библиотека всемирной литературы, Худ. Лит., 1972

Эрнеста Хемингуэя с полным правом можно назвать ровесником XX века. И не только потому, что он родился на самом рубеже века — в 1899 году. И даже не потому, что всю свою жизнь, захватившую более полустолетия (он покончил с собой 2 июля 1961 года), Хемингуэй жил жизнью своего века, был активным участником многих крупных событий исторического масштаба — достаточно сказать, что он добровольно участвовал в трех войнах, две из которых были мировыми войнами. Он оказался подлинным ровесником XX века потому, что с предельной честностью большого художника старался ответить на самые острые, самые больные вопросы современности.

Творчество всякого истинного художника всегда имеет глубинные связи с эпохой, с нравственными проблемами этой эпохи. У Хемингуэя эта связь проявляется с особой непосредственностью, его творчество невозможно отделить от его биографии, хотя эта биография, естественно, предстает перед читателем художнически осмысленной и художественно преобразованной. Хемингуэй не был простым летописцем своей жизни или бытописателем. Он писал о том, что хорошо знал, сам видел, сам пережил, но личный опыт, на который он опирался, служил лишь фундаментом возводимого им здания творчества. Сам Хемингуэй сформулировал этот принцип в следующих словах: «Писать романы или рассказы — значит, выдумывать на основе того, что знаешь. Когда удается хорошо выдумать, выходит правдивее, чем когда стараешься припомнить, как бывает на самом деле».

Хемингуэя привычно именуют одним из представителей так называемого «потерянного поколения». Под этим термином имеют в виду тех европейских и американских писателей, которые совсем молодыми попали в мясорубку первой мировой войны, разрушившей многие иллюзии, взорвавшей былой уклад мирной жизни. На творчество этих писателей легла мрачная тень войны, печать растерянности перед безумием человечества, позволившего ввергнуть себя в эту бессмысленную бойню.

Хемингуэй, собственно, и ввел в литературу понятие «потерянного поколения», приведя эти слова, оброненные американской писательницей Гертрудой Стайн, в качестве эпиграфа к своему первому роману «И восходит солнце». Однако причислять Хемингуэя безоговорочно к «потерянному поколению» было не совсем правильно, о чем речь пойдет дальше. Но факт внешней причастности к поколению бесспорен. Восемнадцатилетним юношей Хемингуэй вступил добровольцем в Транспортный корпус американского Красного Креста и попал на фронт в Италию. На фронте он пробыл недолго, — он получил тяжелое ранение, в течение многих лет причинявшее ему физические и душевные страдания. Но, невзирая на эти травмы, Хемингуэй всегда подчеркивал, как много дала ему война в смысле жизненного и нравственного опыта. В книге "Зеленые холмы Африки" он рассказывал, как, читая «Севастопольские рассказы» Толстого, одну из своих любимых книг, он «задумался о Толстом и о том огромном преимуществе, которое дает писателю военный опыт. Война — одна из самых важных тем, и притом такая, когда труднее всего писать правдиво, и писатели, не видавшие войны, из зависти стараются убедить и себя и других, что тема эта незначительная, или противоестественная, или нездоровая, тогда как на самом деле им просто не пришлось испытать того, чего ничем нельзя возместить». Но для того чтобы осмыслить этот опыт и сделать его достоянием читателей, Хемингуэю потребовалось еще немало лет. Потребовался опыт работы европейским корреспондентом канадской газеты, познакомивший его в начале 20-х годов с закулисной стороной международной политики, потребовалось увидеть в 1922 году еще одну, на этот раз «малую», войну на Ближнем Востоке между Турцией и Грецией, потребовались годы напряженного литературного труда, принесшие мастерство.

Если жизненная биография Хемингуэя началась, по существу, в окопах на реке Пьяве, то его литературная биография берет свои истоки в Париже 20-х годов. Париж в те времена был Меккой модернизма. Писатели, поэты, художники из множества стран съезжались сюда, чтобы окунуться в эту атмосферу, где ниспровергались былые ценности и создавались, казалось бы, новые, рожденные к жизни XX веком. В этот бурлящий водоворот и погрузился молодой журналист, твердо решивший стать писателем.

В Париже Хемингуэй познакомился с такими столпами модернистской литературы, как Джеймс Джойс, Гертруда Стайн. Они были кумирами, незыблемыми авторитетами для молодых литераторов. И нужно было обладать очень трезвым умом и врожденным чутьем писателя-реалиста, чтобы не дать увлечь себя модными идеями мисс Стайн, ее субъективизмом, демонстративным пренебрежением к социальным проблемам, ее экспериментами, сводящимися к чисто формальной словесной игре. Молодой Хемингуэй прислушивался к советам Стайн, внимательно изучал опыт Джойса. Прислушивался, изучал, но в своей работе искал собственный путь.

В поисках этого собственного пути Хемингуэю помогла великая русская реалистическая литература. «С тех пор как я обнаружил библиотеку Сильвии Бич, — вспоминал Хемингуэй в книге "Праздник, который всегда с тобой", — я прочитал всего Тургенева, все вещи Гоголя, переведенные на английский, Толстого в переводе Констанс Гарнет и английские издания Чехова». Он открыл, по его словам, «другой, чудесный мир, который дарили тебе русские писатели. Сначала русские, а потом и все остальные. Но долгое время только русские».

Какие же литературные задачи ставил перед собой начинающий писатель Хемингуэй? Об этом точнее всего сказал он сам: «Проникнуть в самую суть явлений, понять последовательность фактов и действий, вызывающих те или иные чувства, и так написать о данном явлении, чтобы это оставалось действенным и через год, и через десять лет…» Глубине исследования, умению передать и «закрепить» подлинные человеческие эмоции в произведении, так, чтобы читатель и через много лет испытывал чувство сопереживания, он учился у русских писателей. «У Достоевского, — писал Хемингуэй, — есть вещи, которым веришь и которым не веришь, но есть и такие правдивые, что, читая их, чувствуешь, как меняешься сам, — слабость и безумие, порок и святость, одержимость азарта становились реальностью, как становились реальностью пейзажи и дороги Тургенева и передвижение войск, театр военных действий, офицеры, солдаты и сражения у Толстого».

Одновременно с поиском своего пути в литературе определялось и мировоззрение писателя, формировались его политические убеждения. Он много ездил в те годы по Европе, в качестве журналиста присутствовал на нескольких международных конференциях. В Италии он понял, что такое фашизм, и на всю жизнь возненавидел его. Для всякого писателя важно определить свое место в мире. Хемингуэю в этом помогла греко-турецкая война. Он увидел страдания людей, увидел войну совсем иными глазами, чем в 1918 году на итальянском фронте. Спустя тридцать лет он вспоминал: «Я помню, как я вернулся с Ближнего Востока с совершенно разбитым сердцем и в Париже старался решить, должен ли я посвятить всю свою жизнь, пытаясь сделать что-нибудь с этим, или стать писателем. И я решил, холодный, как змий, стать писателем и всю свою жизнь писать так правдиво, как смогу». В этом смысл общественной позиции Хемингуэя, которую он избрал в самом начале своей литературной карьеры, — он считал, что поможет людям, если будет писать беспощадную правду о жизни.

Первой серьезной книгой Хемингуэя, принесшей ему некоторую известность, был сборник рассказов "В наше время" (1925), помещаемый полностью в данном томе. В этом сборнике можно ясно разглядеть первое воплощение творческих идей Хемингуэя, можно также увидеть в зародыше круг тем, волновавших молодого писателя и на многие годы определивших основные направления его литературных интересов.

Обращает на себя внимание прежде всего необычное построение сборника — привычные по форме рассказы чередуются в нем с главками-миниатюрами, плавное течение рассказов прерывается короткими ослепительными вспышками. В этом был определенный замысел автора, как он сам объяснял, — «дать общую картину, перемежая ее изучением в деталях. Это подобно тому, как вы смотрите невооруженным глазом на что-то, скажем, проезжая мимо берега, а потом рассматриваете его в пятнадцатикратный бинокль. Или, быть может, скорее так — смотреть на берег издали, а потом поехать и пожить там, а потом уехать и посмотреть опять издали».

Среди рассказов сборника «В наше время» главное место занимают рассказы, составляющие биографию Ника Адамса, хемингуэевского героя, в котором много автобиографических черт, героя, который будет расти, мужать и меняться вместе с автором. Иногда этот герой будет представать перед читателем под другим именем, но, по существу, это будет все тот же Ник Адаме, выросший в лесах Северного Мичигана, попавший мальчишкой на первую мировую войну и вернувшийся с фронта уже иным человеком. Такие рассказы, как "Индейский поселок", "Доктор и его жена", "Что-то кончилось", "Трехдневная непогода", "Чемпион", во многом основанные на личном опыте Хемингуэя, на его воспоминаниях, повествуют о детстве и юности мальчика, о первых его столкновениях со сложностью жизни, о его духовном созревании.

Особое место в сборнике занимает "Очень короткий рассказ". Сам Хемингуэй во время пребывания в госпитале в Италии пережил подобный роман с медсестрой Агнессой фон Куровски, которая обещала выйти за него замуж, но не сдержала своего обещания. Конец рассказа был им нарочито огрублен. Этот любовный сюжет интересен главным образом тем, что впоследствии он разрастется, обогатится новым опытом писателя, новыми мыслями и превратится в сюжет романа «Прощай, оружие!».

В двух рассказах — "Дома" и "На Биг-Ривер" — Хемингуэй исследовал духовное состояние солдата, вернувшегося домой, смятение человека, который не может найти своего места в жизни, драму возникшей пропасти между сыном и родителями — все то, что пришлось пережить самому Хемингуэю. В рассказе «На Биг-Ривер» ни словом не упоминается о том, что герой его вернулся с войны, но вся атмосфера рассказа, настроение героя подсказывают читателю, что этот человек вернулся именно с войны, вернулся душевно травмированный и теперь жаждет обрести покой в привычном ему по прошлому окружении природы.

Часть рассказов сборника была посвящена теме, которая позже займет серьезное место в творчестве Хемингуэя — теме американских экспатриантов, обосновавшихся во Франции.

Рядом с этими большими рассказами, перебивая их, возникают в сборнике миниатюры — осколочное видение окружающего жестокого мира, с войнами, убийствами, насильственной смертью. Это смерть на войне, это казнь в американской тюрьме, это смерть на корриде, это расстрел шести греческих министров, убийство двух воришек полицейскими, наконец, потрясающее по силе и выразительности описание исхода мирного греческого населения из Фракии. И весь этот калейдоскоп смертей венчало название сборника, иронически вырывавшее слова «в наше время» из текста молитвы «Даруй нам мир в наше время, о, господи!».

Хемингуэй полагал, что писать честно о жизни — это значит писать и о смерти, ибо, как он впоследствии утверждал, «я считал, что жизнь — это вообще трагедия, исход которой предрешен».

Смерть интересовала Хемингуэя и как художника. Годы спустя он объяснял: «Я тогда учился писать и начинал писать о самых простых вещах, а одно из самых простых и самых существенных явлений — насильственная смерть… Я читал много книг, в которых у автора вместо описания смерти получалась просто клякса, и, по-моему, причина кроется в том, что либо автор никогда близко не видел смерти, либо в ту минуту мысленно или фактически закрывал глаза, как это сделал бы тот, кто увидел бы, что поезд наезжает на ребенка и что уже ничем помочь нельзя». Один из творческих принципов Хемингуэя заключался в том, что нельзя закрывать глаза на трагическое в жизни, каким бы страшным оно ни казалось.

Уже в сборнике «В наше время» четко проявились характерные черты хемингуэевского стиля — предельная сжатость языка, выпуклость, зримость описаний, обнаженность слова, необычный диалог, идущий, казалось бы, по поверхности, но содержащий в себе глубокий и многозначный подтекст, умение опускать в рассказе необязательное. Имея в виду рассказ "Не в сезон", Хемингуэй писал: «Я опустил настоящий конец, заключавшийся в том, что старик повесился. Я опустил его согласно своей новой теории: можно опускать что угодно при условии, если ты знаешь, что опускаешь, тогда это лишь укрепляет сюжет, и читатель чувствует, что за написанным есть что-то, еще не раскрытое».

Если в сборнике «В наше время» явственно проступала мысль о том, что человеческая жизнь — это трагедия, исход которой предрешен, то неизбежно перед писателем должен был встать вопрос о позиции человека, о нормах его этического поведения. Эта проблема всегда будет волновать Хемингуэя, и на разных этапах своего творчества он будет по-разному отвечать на этот кардинальный нравственный вопрос.

В начале своей литературной деятельности в 20-е годы Хемингуэй не видел в жизни никаких позитивных моральных ценностей. Нужен был какой-то якорь, хотя бы соломинка, за которую можно было бы схватиться. И Хемингуэй нашел для себя такую соломинку — он выработал свой «моральный кодекс». Смысл этого кодекса заключался в том, что раз человек в жизни обречен на поражение, единственное, что ему остается, чтобы сохранить свое человеческое достоинство, это быть мужественным, не поддаваться обстоятельствам, соблюдать, как в спорте, правила «честной игры».

Впервые Хемингуэй попытался воплотить эту мысль в написанном вскоре после завершения работы над сборником «В наше время» рассказе "Непобежденный" (1924). Это рассказ о стареющем матадоре, который хочет во что бы то ни стало доказать, что он еще может быть матадором, еще может убивать быков. Идея рассказа заложена в самом его названии, она заключается в том, что, даже терпя поражение, человек может остаться непобежденным.

Характерно, что героем этого рассказа Хемингуэй избрал человека из мира в достаточной степени условного — бой быков при всем том, что ставкой там является жизнь, все-таки только игра.

В каком-то аспекте — но уже гораздо более жизненном — эта мысль, что человек не должен сдаваться, не должен капитулировать, какие бы удары ему ни наносились, занимала Хемингуэя, когда он писал свой первый роман, принесший ему мировую славу, «И восходит солнце» (1926). Именно в эпиграфе к этому роману Хемингуэй привел ставшие знаменитыми слова о «потерянном поколении». Действительно, это был роман о людях, на которых лежит проклятье прошедшей войны, которую Хемингуэй не раз называл «самой колоссальной, плохо организованной бойней, какая только была на земле», о тех, кто остались живы, но поняли, что были обмануты, что пышные лозунги, призывавшие их умирать за «демократию», «родину», оказались красивой ложью, о людях, которые растерялись, утратя старые иллюзии и не обретя новых и, опустошенные, стали прожигать свою жизнь, разменивать ее в пьянстве, разврате, поисках острых ощущений.

Этих людей Хемингуэй знал до тонкостей, он ведь и сам в какой-то мере был из их среды — с той только разницей, и весьма существенной, что у него была точка опоры в этой жизни — творчество. И эту драгоценную черту он дал и своему герою, журналисту Джейку Барнсу, который, живя с тяжелой психической травмой, оставленной ему войной, не капитулирует перед жизнью, не плывет по течению, сохраняет свое человеческое достоинство, продолжая работать, писать.

После шумного успеха романа «И восходит солнце» критика поспешила объявить Хемингуэя певцом «потерянного поколения», что было глубоко неверно — он не воспевал этих опустошенных людей, он просто описал их такими, какими они были, но при этом он противопоставил им своего героя, так же как сам он противостоял своей среде. Но такой точки опоры ему было недостаточно — ему предстояло еще найти незыблемые ценности, нечто, не поддающееся моральной девальвации. Прообразом этого стала в романе природа, земля, которая «пребывает вовеки». В письме своему редактору М. Перкинсу по поводу романа «И восходит солнце» Хемингуэй писал, что «любит землю и восторгается ею, но ни в грош не ставит свое поколение и его суету сует». Эта книга, писал он, должна быть не «пустой и горькой сатирой, а проклятой трагедией, где земля остается вечной, как герой».

Поиск человеком незыблемых ценностей в этом враждебном мире, где смерть подстерегает на каждом шагу, продолжал волновать Хемингуэя и получил своеобразное отражение в рассказе "В другой стране" (1926). Итальянский майор в разговоре с героем рассказа говорит ему, что человек не должен жениться: «Если уж человеку суждено все терять, он не должен еще и это ставить на карту. Он должен найти то, чего нельзя потерять». Потом герой узнает, что у майора неожиданно от воспаления легких умерла жена, на которой он женился только после того, как был окончательно признан негодным для военной службы.

Тема зыбкости человеческого счастья становится центральной темой романа «Прощай, оружие!». Но на сей раз эта тема решалась писателем не камерно, а на фоне события огромного исторического масштаба — первой мировой войны.

В этот роман Хемингуэй вложил всю свою ненависть к бессмысленной и жестокой войне, где «жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю». И бесчеловечность, антигуманность этой бойни становится особенно рельефной, когда в атмосфере крови, страданий, гибели тысяч людей расцветает светлое чувство любви между американским лейтенантом Фредериком Генри и медицинской сестрой англичанкой Кэтрин Баркли. Их любовь пронизана ощущением трагизма. Кэтрин признается своему возлюбленному: «Мне кажется, с нами случится все самое ужасное». Их только двое в этом мире, и весь мир против них. Кэтрин так и говорит. «Ведь мы с тобой только вдвоем против всех остальных в мире. Если что-нибудь встанет между нами, мы пропали, они нас схватят». Ощущением трагедии охвачены и другие герои романа. Фронтовой друг Генри, военный врач итальянец Ринальди, человек, обороняющийся от этого мира цинизмом, говорит о войне: «Так нельзя. Говорят вам: так нельзя. Мрак и пустота, и больше ничего нет. Больше ничего нет, слышите?» Ими всеми владеет сознание безумия, охватившего мир. Ринальди высказывает эту мысль наиболее ярко — имея в виду сифилис, он говорит: «Это у всего мира».

И если в начале романа Генри не очень задумывается над смыслом войны, — Хемингуэй показывает, что итальянские шоферы, служащие с ним в одной части, понимают этот смысл гораздо лучше его, — то последующие события — разгром итальянской армии под Капоретто, расстрел ни в чем неповинных людей — убеждают его, он не хочет оказаться жертвой бессмысленного, ничем не оправданного убийства. Он не знает за собой вины и не желает отвечать своей жизнью за глупость других. «Я ни к кому не питал злобы. Просто я с этим покончил». У героя романа нет никаких политических идей, он не становится убежденным противником войны, человеком действия, готовым бороться за свои убеждения. Нет, он индивидуалист и думает только о себе, о своей любимой женщине. Остальное человечество его не волнует. И лейтенант Генри заключает «сепаратный мир», он дезертирует и бежит с Кэтрин в нейтральную Швейцарию. Они живут там в горах, наслаждаясь тишиной и покоем. Кэтрин ждет ребенка. Но ведь еще раньше в романе было сказано: «Когда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки».

И чем полнее их счастье, чем оно безмятежнее, тем острее становится ощущение хрупкости этого счастья, ибо любимый человек — это то, что можно потерять. И развязка надвигающейся трагедии не заставляет себя ждать — Кэтрин умирает при родах. «Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют. Или убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальди. Но рано или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют».

На этой трагической ноте заканчивается роман. Коллизия человеческой жизни и смерти оставалась для писателя неразрешимой.

Через месяц после того, как в 1929 году вышел роман «Прощай, оружие!», на нью-йоркской бирже разразилась паника, положившая начало великому кризису, который затянулся на долгие годы и с яркостью вспышки при взрыве осветил чудовищные противоречия капиталистического строя в этой самой богатой и вроде бы процветающей стране. Социальные проблемы оказались в центре внимания. И передовая творческая интеллигенция Америки ясно осознала, что не имеет права уклоняться от художественного исследования этих проблем.

А Хемингуэй в эти годы писал книгу о бое быков, ездил в Африку охотиться на крупного зверя, занимался ловлей рыбы у побережья Флориды, где он поселился в 1930 году, писал рассказы о гангстерах, боксерах, проститутках, вновь возвращался к своему опыту первой мировой войны. Он не мог вырваться из круга ставших уже привычными тем и проблем.

Это время — начало 30-х годов — справедливо называют периодом кризиса в творчестве Хемингуэя. Действительно, сборник рассказов, выпущенный им в 1933 году под пессимистическим названием «Победитель не получает ничего», можно назвать самой мрачной и безнадежной книгой из всего написанного Хемингуэем. Мрак, окутывающий человеческую жизнь, сгущается до предела, остается только одиночество и ожидающее каждого неизбежное Ничто (рассказ «Там, где чисто, светло»).

Естественно, что такая позиция Хемингуэя вызывала критическое отношение к нему даже со стороны друзей, которые упрекали его в аполитичности, в стремлении уйти от острых социальных проблем современности. Хемингуэй, видимо, сам ощущая определенную ущербность своих взглядов, пытался оправдаться и объяснить свое отношение к социальным проблемам века. Выпуская в 1932 году книгу о бое быков "Смерть после полудня", Хемингуэй с известной долей раздражения писал в ней: «Пусть те, кто хочет, спасают мир».

В 1934 году в одной из статей Хемингуэй пытался расшифровать свою позицию следующим образом: «Нет на свете ничего труднее, чем писать простую честную прозу о человеке. Сначала надо изучить то, о чем пишешь, затем надо научиться писать. На то и другое уходит вся жизнь… Книги нужно писать о людях, которых любишь или ненавидишь, а не о тех, которых только изучаешь. И если писать правдиво, все социально-экономические выводы будут напрашиваться сами собой».

Проблема честности в творчестве была для Хемингуэя неразрывно связана с этической проблемой честного отношения писателя к жизни. В той же книге «Смерть после полудня» он писал: «Самое главное жить и работать на совесть». В следующей своей книге «Зеленые холмы Африки», где почти дневниковые записи охотничьего путешествия по Африке перемежаются с раздумьями о литературе и писательском труде, Хемингуэй, перечисляя все то, что нужно писателю, наряду с такими понятиями, как талант, самодисциплина, говорит о том, что «надо иметь совесть, такую же абсолютно неизменную, как метр-эталон в Париже».

Этой очень важной для него теме Хемингуэй посвятил один из самых своих лучших и значительных рассказов "Снега Килиманджаро" (1936).

В истории героя рассказа, писателя Гарри, мы узнаем штрихи биографии самого Хемингуэя — умирающий Гарри вспоминает многое из того, что пришлось пережить самому Хемингуэю: Париж 20-х годов, поездку на Ближний Восток во время греко-турецкой войны, — но в главном Гарри не похож на Хемингуэя, который дал герою, если можно так сказать, свою антибиографию — он воссоздал свою жизнь такой, какой она могла оказаться, если бы он продал свой талант, изменил ему.

Если в художественных произведениях Хемингуэй не касался в те годы острых политических и социальных проблем, то в своих статьях, которые он регулярно печатал в журнале «Эсквайр», он показал себя прозорливым политиком, активным противником войны и фашизма. Так, в 1935 году в журнале появилась его статья «Заметки о будущей войне», где он предсказывал, что в 1937 или 1938 году начнется вторая мировая война, которую развяжут гитлеровская Германия и Италия Муссолини. В том же году он опубликовал в коммунистическом журнале «Нью мэссис» гневную статью «Кто убил ветеранов войны», обвиняя американское правительство в том, что оно обрекло ветеранов войны, собранных в рабочих лагерях во Флориде, на гибель во время урагана. В январе 1936 года он откликнулся на агрессию Италии против Абиссинии статьей «Крылья над Африкой».

В эти же годы где-то подспудно назревало обращение Хемингуэя к новой для него, на этот раз остро социальной теме обездоленных людей Америки. Он уже немало лет прожил в местечке Ки-Уэст во Флориде, хорошо узнал местных жителей — рыбаков, контрабандистов, ветеранов войны, строивших здесь дороги и дамбы, узнал их и полюбил.

Не умозрительно, как некоторые американские писатели, бросившиеся тогда на модную «рабочую» тему, а воочию увидел Хемингуэй, насколько враждебно буржуазное государство, капиталистический строй бедняку. В 1934 году Хемингуэй написал большой рассказ «Один рейс» о рыбаке Гарри Моргане, которого обманывает богатый бездельник, оставляя без средств к существованию. За этим рассказом последовало продолжение — рассказ «Возвращение контрабандиста», в котором Хемингуэй показывал, как Гарри Моргану, чтобы прокормить семью, приходится вступать в столкновение с законом, как обстоятельства толкают его на преступление.

Так родился роман "Иметь и не иметь" (1937) — к этим двум рассказам, ставшими первыми двумя частями романа, Хемингуэй присоединил третью, завершающую трагическую историю своего героя.

В этом романе Хемингуэй создал резко контрастную, без полутонов картину общества, где на одном полюсе бедняки, которых общественный строй лишает возможности жить в человеческих условиях, а на другом богатые бездельники, прожигающие жизнь. Характерно, что здесь Хемингуэй впервые упоминает о коммунистах, и хотя говорит о них вскользь — он слишком плохо знал этих людей, чтобы писать о них подробно, — говорит весьма уважительно. Характерно и то, что уже в процессе работы над гранками романа, вернувшись из Испании, где шла гражданская война, Хемингуэй ощутил необходимость вынести приговор анархическому индивидуализму Гарри Моргана и вписал абзац, ставящий логическую точку в судьбе Гарри Моргана и в авторском отношении Хемингуэя к этой проблеме. Умирающий Гарри Морган говорит знаменательные слова: «Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один. — Он остановился. — Все равно человек один не может ни черта. — Он закрыл глаза. Потребовалось немало времени, чтобы он выговорил это, и потребовалась вся его жизнь, чтобы он понял это».

Творческая история романа «Иметь и не иметь» во многом объясняет известные художественные просчеты этого произведения — разорванность сюжета, некоторую разностильность, — но в писательской биографии Хемингуэя роман занял видное место, ознаменовав собой серьезный шаг в познании жизни в ее социальном аспекте.

Дальнейший сдвиг в политическом самосознании Хемингуэя, в его творческой позиции, в решении им кардинальных нравственных проблем, был связан с испанской войной. Здесь, на испанской земле, происходила первая открытая схватка с фашизмом, и Хемингуэй принял в ней посильное участие. Он закупил на свои средства санитарные машины для республиканской армии и сам отправился в Испанию в качестве корреспондента.

Он часто бывал на самых различных участках фронта, встречался и дружил с самыми разными людьми — испанскими рабочими и крестьянами, антифашистами, добровольно приехавшими сюда из разных стран, чтобы сражаться здесь в рядах интернациональных бригад, коммунистами, ставшими костяком республиканской армии, советскими военными советниками. Самоотверженность и героизм этих людей, их готовность идти на смерть ради идеи произвели на него огромное впечатление, заставили многое пересмотреть — коллизия жизни и смерти предстала перед ним в ином свете, жизнь и смерть, которые он здесь видел, уже не укладывались в старую формулу, что человеческая жизнь — это трагедия, исход которой предрешен.

В том, насколько стали меняться взгляды Хемингуэя на нравственный долг человека, как он постепенно начал отходить от концепции одинокого человека, обреченного на поражение в столкновении с окружающим миром, можно убедиться из его испанских репортажей, исполненных уважения к мужеству борцов против фашизма, из рассказа «Американский боец», посвященного скромному парню из Чикаго, совершившему героический подвиг.

Живя в осажденном Мадриде, в отеле «Флорида», в который то и дело попадали снаряды фашистской артиллерии, Хемингуэй написал пьесу "Пятая колонна". Он никогда не считал себя драматургом, эта пьеса оказалась единственной, которую он написал за свою жизнь, в ней чувствуется и известный недостаток мастерства, и следы торопливости. И все же «Пятая колонна» значительный этап в творчестве Хемингуэя, так как в ней впервые воплотились новые тенденции творчества Хемингуэя, рожденные антифашистской войной в Испании.

Это новое проявилось прежде всего и главным образом в фигуре главного героя — американца Филипа Ролингса, добровольца, работающего в контрразведке республиканской Испании. Ролингс, бесспорно, новый герой в творчестве Хемингуэя. Или, правильнее сказать, не новый герой, а все тот же старый герой его романов и рассказов, но выросший вместе с автором и вместе с ним перешагнувший в некое новое качество. Хемингуэй даже подчеркивает преемственность Филипа Ролингса по отношению к героям своих предшествующих произведений, показывает, что Филип еще многими нитями связан с той беззаботной и богатой жизнью, которой жил, например, писатель Гарри в рассказе «Снега Килиманджаро». На это, в частности, намекает перечисление фешенебельных курортов в разных уголках мира, где бывал Филип. И порой Филип тоскует по привычной и благоустроенной жизни, к которой зовет его вернуться любимая им женщина Дороти Бриджес. Она олицетворяет собой все то, о чем тоскует Филип. Недаром в предисловии к пьесе Хемингуэй писал, что в ней «есть девушка, зовут ее Дороти, но ее можно было бы назвать и Ностальгией». Но когда Дороти зовет Филипа к этой старой жизни, он отвечает ей: «Ты можешь ехать. А я уже был во всех этих местах, и все это уже осталось позади. Туда, куда я поеду теперь, я поеду один или с теми, кто едет туда за тем же, за чем и я».

Жизнь нового героя Хемингуэя обретает смысл — он вступает в борьбу с фашизмом. Филип прямо заявляет: «Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок. Не помню, когда именно, но я подписал». Вот какой долгий и далекий путь проделал новый герой Хемингуэя от позиции "Прощай, оружие!"Фредерика Генри в романе «Прощай, оружие!», который проклял войну и заключил свой собственный «сепаратный мир».

Хемингуэй понял, что нет ничего выше подвига людей, добровольно поехавших в Испанию сражаться с фашизмом, не рассчитывая ни на награды, ни на деньги, ни на славу. Уже после того как Испанская республика была разгромлена, Хемингуэй посвятил этим героям торжественное надгробное слово-реквием — «Американцам, павшим за Испанию». Он писал: «Наши мертвые живы в памяти испанских крестьян, испанских рабочих, всех честных, простых, хороших людей, которые верили в Испанскую республику и сражались за нее. И пока наши мертвые живут как частица испанской земли, — а они будут жить, доколе живет земля, — никаким тиранам не одолеть Испании… Мертвым не надо вставать. Теперь они частица земли, а землю нельзя обратить в рабство. Ибо земля пребудет вовеки. Она переживет всех тиранов…» Вновь, как и в первом своем романе «И восходит солнце», Хемингуэй обратился к образу земли, которая пребудет вовеки. Но на этот раз древняя формула Екклесиаста наполнилась новым содержанием — образ вечной земли слился с памятью о героях, погибших за свободу.

Следующим значительным этапом в творчестве Хемингуэя, развивающим и углубляющим тенденции, проявившиеся в «Пятой колонне», явился роман «По ком звонит колокол» (1940). Этот роман также посвящен гражданской войне в Испании, и герой его тоже молодой американец, добровольно приехавший в Испанию сражаться с фашизмом.

Сюжет романа несложен. Его герой Роберт Джордан получает задание перейти линию фронта и, когда начнется наступление республиканской армии, с помощью партизанского отряда взорвать мост в тылу у фашистов, чтобы помешать им подбросить подкрепления. Казалось бы, сюжет слишком прост и незамысловат для большого романа, но Хемингуэй в этом романе решал ряд нравственных проблем, решал их для себя по-новому. И в первую очередь это была проблема ценности человеческой жизни в соотнесении с нравственным долгом, добровольно на себя принятым во имя высокой идеи.

Роман пронизан ощущением трагедии. С этим ощущением живет его герой Роберт Джордан. Угроза смерти витает над всем партизанским отрядом то в виде фашистских самолетов, то в облике фашистских патрулей, появляющихся в расположении отряда. Но это не трагедия беспомощности и обреченности перед лицом смерти, какой она была в романе «Прощай, оружие!».

Понимая, что выполнение задания может кончиться гибелью и для него и для проводника, старика Ансельмо, Джордан тем не менее утверждает, что каждый должен выполнять свой долг и от выполнения долга зависит многое — судьба войны, а может быть, и больше. «Стыдно так думать, сказал он себе, разве ты какой-нибудь особенный, разве есть вообще особенные люди, с которыми ничего не должно случаться?.. Дан приказ, приказ необходимый, и не тобой он выдуман, и есть мост, и этот мост может оказаться стержнем, вокруг которого повернется судьба человечества. И все, что происходит в эту войну, может оказаться таким стержнем. У тебя есть одна задача, и ее ты должен выполнить».

Так на смену индивидуализму Фредерика Генри, думающему только о том, чтобы сохранить свою жизнь и свою любовь, у нового героя Хемингуэя в условиях иной войны, не империалистической, а революционной, главным оказывается чувство долга перед человечеством, перед высокой идеей борьбы за свободу. Да и любовь в романе «По ком звонит колокол» поднимается до иных высот, сплетаясь с идеей общественного долга. Роберт Джордан говорит девушке Марии: «Я люблю тебя так, как я люблю все то, за что мы боремся. Я люблю тебя так, как я люблю свободу и человеческое достоинство и право каждого работать и не голодать. Я люблю тебя, как я люблю Мадрид, который мы защищали, и как я люблю всех моих товарищей, которые погибли в этой войне. А их много погибло. Много. Ты даже не знаешь, как много. Но я люблю тебя так, как я люблю то, что я больше всего люблю на свете, и даже сильнее. Я очень сильно люблю тебя, зайчонок. Сильнее, чем можно рассказать».

Идея долга перед людьми пронизывает все произведение. И если в романе «Прощай, оружие!» Хемингуэй устами своего героя отрицал «высокие» слова, — «Меня всегда приводят в смущение слова «священный», «славный», «жертва» и выражение «совершилось»… — Было много таких слов, которые уже противно было слушать», — то в применении к войне в Испании эти слова вновь обретают свою первородную ценность. Вспоминая о штабе Интернациональных бригад и штабе 5-го полка, созданного и руководимого коммунистами, Джордан думает: «В тех обоих штабах ты чувствовал себя участником крестового похода. Это единственное подходящее слово, хотя оно до того истаскано и затрепано, что истинный смысл его уже давно стерся… Это было чувство долга, принятого на себя перед всеми угнетенными мира… Оно определило свое место в чем-то, во что ты верил безоговорочно и безоглядно и чему ты обязан был ощущением братской близости со всеми теми, кто участвовал в нем так же, как и ты».

Трагическое звучание романа получает свое завершение в эпилоге — Джордан выполняет задание, мост взорван, но сам он получает тяжелое ранение. И вновь звучит тема долга каждого человека. Джордан говорит себе: «Каждый делает, что может. Ты ничего уже не можешь сделать для себя, но, может быть, ты сможешь что-нибудь сделать для других». Он остается на верную смерть, решая прикрыть отступление своих товарищей. Глядя в глаза смерти, Джордан подводит итог прожитого. И итог этот оказывается жизнеутверждающим: «Почти год я дрался за то, во что верил. Если мы победим здесь, мы победим везде. Мир — хорошее место, и за него стоит драться, и мне очень не хочется его покидать. И тебе повезло, сказал он себе, у тебя была очень хорошая жизнь… У тебя была жизнь лучше, чем у всех, потому что в ней были эти последние дни. Не тебе жаловаться». Таким светлым аккордом Хемингуэй заканчивал роман «По ком звонит колокол». Эпиграфом к роману он взял строки английского поэта XVII века Джона Донна, очень точно выражающие гуманистическую направленность романа, строки, говорящие о непреходящей ценности каждой человеческой жизни, о слитности каждого человека с судьбами всего человечества: «Нет человека, который был бы, как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши… смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе».

В жизни самого Хемингуэя слова не расходились с делами. Он боролся с фашизмом не только пером писателя, но и с оружием в руках. В годы второй мировой войны Хемингуэй охотился на своем рыболовном катере за немецкими подводными лодками в Карибском море, потом в качестве корреспондента летал с английскими летчиками бомбить гитлеровскую Германию, принимал непосредственное участие в освобождении Парижа, в боях на линии Зигфрида.

Не изменил Хемингуэй своим политическим убеждениям и после второй мировой войны, когда империалистические круги США и Англии стали разжигать «холодную войну» против Советского Союза и других социалистических стран и открыто призывать к третьей мировой войне. В этой обстановке Хемингуэй не побоялся в 1948 году опубликовать предисловие к новому изданию романа «Прощай, оружие!», в котором объяснял, почему «писатель не может оставаться равнодушным к тому непрекращающемуся наглому, смертоубийственному, грязному преступлению, которое представляет собой война». «Автор этой книги, — писал он, — пришел к сознательному убеждению, что те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встречаешь; зато те, кто затевает, разжигает и ведет войну, — свиньи, думающие только об экономической конкуренции и о том, что на этом можно нажиться. Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто способствует ее разжиганию, должны быть расстреляны в первый же день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых они посылают сражаться. Автор этой книги с радостью взял бы на себя миссию организовать такой расстрел, если бы те, кто пойдет воевать, официально поручили ему это».

В эти послевоенные годы Хемингуэй испытывал потребность осмыслить и художественно закрепить свои впечатления от только недавно закончившейся войны, выразить свое отношение к политическому курсу правительства Соединенных Штатов. Ради этого он отложил большое произведение, условно названное им «Большой книгой» о войне, и написал роман "За рекой, в тени деревьев" (1950).

На выборе героя и сюжетной ситуации сказалась и тяжелая травма, полученная Хемингуэем на охоте в Италии, которая грозила ему потерей зрения и, как считали, может быть, даже смертью, и болезни, одолевавшие его, и ощущение подступающей старости. Героем романа стал пожилой полковник американской армии Кантуэлл, человек, прошедший через многие войны, не раз тяжело раненный, в том числе и в первую мировую войну, в том же районе Северной Италии, где был ранен и восемнадцатилетний Хемингуэй. Смерть, подобно неизбежному року, витает над Кантуэллом — он перенес уже два сердечных приступа, и врачи предупредили его, что третий приступ будет для него смертельным. Незримым присутствием смерти окрашена и последняя любовь Кантуэлла, горькая и прекрасная, к девятнадцатилетней девушке Ренате, его прощание с любимым городом Венецией.

Сюжетная канва позволяет Хемингуэю устами полковника Кантуэлла рассказать о прошедшей войне. Рассказать отрывочно, не рисуя широкого реалистического полотна. Кантуэлл в разговорах с любимой то и дело возвращается к войне — вспоминает о друзьях, погибших на фронте, с презрением говорит о бездарных генералах-политиках, бросавших людей на убой по своей военной неграмотности, глупости, бездушию, не скрывает, что для американского командования война была прежде всего большим бизнесом.

В романе явственно проступает отвращение, которое питал Хемингуэй к послевоенной политике правительства Соединенных Штатов. Полковник Кантуэлл с горечью говорит о том, что теперь он, как солдат, подчиняющийся приказам, не должен ненавидеть фашистов, что правящие круги США внушают своей армии, что их будущий враг — это русские, «так что мне, как солдату, может, придется с ними воевать». Но у Кантуэлла есть свой взгляд на русских — «лично мне они очень нравятся, я не знаю народа благороднее, народа, который больше похож на нас».

Тогдашние правители США ничего, кроме презрения, у полковника Кантуэлла не вызывают. «Теперь нами правят подонки, — говорит он. — Муть, вроде той, что остается на дне пивной кружки, куда проститутки накидали окурков. А помещение еще не проветрено, и на разбитом рояле бренчит тапер-любитель».

Торопливость, с которой Хемингуэй писал роман «За рекой, в тени деревьев», практическая узость поставленной им перед собой задачи, вторичность некоторых психологических ситуаций определили некоторые художественные изъяны романа. Реакционная критика, раздраженная политической направленностью романа, воспользовалась этим обстоятельством и поспешила заявить о «закате» таланта Хемингуэя, о том, что он «исписался».

Действительность опровергла эти прогнозы. Уже следующая книга Хемингуэя, повесть "Старик и море", оказалась крупным событием литературной жизни и по уровню художественного мастерства, и по своей проблематике.

Эта небольшая по объему, но чрезвычайно емкая повесть стоит особняком в творчестве Хемингуэя. Ее можно определить как философскую притчу, но при этом образы ее, поднимающиеся до символических обобщений, имеют подчеркнуто конкретный, почти осязаемый характер.

Можно утверждать, что здесь впервые в творчестве Хемингуэя героем стал человек-труженик, видящий в своем труде жизненное призвание. Гарри Моргана из романа «Иметь и не иметь» вряд ли можно считать предшественником кубинского рыбака Сантьяго, так как он живет не трудом, а преступными авантюрами. Старик Сантьяго говорит о себе, что он рожден на свет для того, чтобы ловить рыбу. Такое отношение к своей профессии было свойственно и самому Хемингуэю, который не раз говорил, что он живет на земле для того, чтобы писать.

Сантьяго все знает о рыбной ловле, как знал о ней все Хемингуэй, многие годы проживший на Кубе и ставший признанным чемпионом в охоте на крупную рыбу. Вся история того, как старику удается поймать огромную рыбу, как он ведет с ней долгую, изнурительную борьбу, как он побеждает ее, но, в свою очередь, терпит поражение в борьбе с акулами, которые съедают его добычу, написана с величайшим, до тонкостей, знанием опасной и тяжкой профессии рыбака.

Хемингуэй говорил, что эта повесть могла бы иметь и более тысячи страниц, в ней мог бы найти свое место каждый житель кубинской деревушки Кохимар, их жизнь, все подробности их быта. Но от всего этого он отказался — «это все отлично сделано другими писателями», — сказал он. «Я постарался опустить все не необходимое, с тем чтобы передать свой опыт читателям так, чтобы после чтения это стало частью их опыта и представлялось действительно случившимся… на этот раз мне небывало повезло, и я смог передать опыт полностью, и при этом такой опыт, который никто никогда не передавал. Мне повезло, что у меня были хороший старик и хороший мальчик, а за последнее время писатели забыли, что такие существуют. Кроме того, океан заслуживает, чтобы о нем писали так же, как о человеке. Так что и в этом повезло».

Действительно, море выступает в повести почти как живое существо. «Другие рыбаки, помоложе, говорили о море, как о пространстве, как о сопернике, порою даже как о враге. Старик же постоянно думал о море, как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, — что поделаешь, такова уж ее природа».

В старике Сантьяго есть подлинное величие — он ощущает себя равным могучим силам природы. Его борьба с рыбой, вырастая, подобно погоне за Белым китом в романе Германа Мелвилла «Моби Дик», до апокалипсических масштабов, приобретает символический смысл, становится символом человеческого труда, человеческих усилий вообще. Старик разговаривает с ней, как с равным существом. «Рыба, — говорит он, — я тебя очень люблю и уважаю. Но я убью тебя прежде, чем настанет вечер». Сантьяго настолько органично слит с природой, что даже звезды кажутся ему живыми существами. «Как хорошо, — говорит он себе, — что нам не приходится убивать звезды! Представь себе: человек что ни день пытается убить луну? А луна от него убегает».

Мужество старика предельно естественно — в нем нет аффектации матадора, играющего в смертельную игру перед публикой, или пресыщенности богатого человека, ищущего на охоте в Африке острых ощущений (рассказ "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера"). Старик знает, что свое мужество и стойкость, являющиеся непременным качеством людей его профессии, он доказывал уже тысячи раз. «Ну так что ж? — говорит он себе. — Теперь приходится доказывать это снова. Каждый раз счет начинается сызнова: поэтому когда он что-нибудь делал, то никогда не вспоминал о прошлом».

Сюжетная ситуация в повести «Старик и море» складывается трагически — Старик, по существу, терпит поражение в неравной схватке с акулами и теряет свою добычу, доставшуюся ему столь дорогой ценой, — но у читателя не остается никакого ощущения безнадежности и обреченности, тональность повествования в высшей степени оптимистична. И когда старик говорит слова, воплощающие главную мысль повести, — «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить», — то это отнюдь не повторение идеи давнего рассказа «Непобежденный». Теперь это не вопрос профессиональной чести спортсмена, а проблема достоинства Человека.

И еще одна, на первый взгляд парадоксальная, сторона повести «Старик и море» — на протяжении, по существу, всего повествования старик в одиночестве борется с рыбой, но одинокого героя, столь характерного для многих ранних произведений Хемингуэя, здесь нет. Старик знает, что на берегу его ждет мальчик, который ему даже не родственник, но это родная ему душа, будущий рыбак, которому старик передает все секреты своей профессии. Старик окружен симпатией и остальных жителей поселка, таких же рыбаков, как и он.

Повесть «Старик и море» отмечена высокой и человечной мудростью писателя. В ней нашел свое воплощение тот подлинный гуманистический идеал, который Хемингуэй искал на протяжении всего своего литературного пути. Этот путь был отмечен исканиями, заблуждениями, через которые прошли многие представители творческой интеллигенции Запада. Как честный художник, как писатель-реалист, как современник XX века, Хемингуэй искал свои ответы на главные вопросы века — так, как он их понимал, — и пришел к этому выводу — Человека нельзя победить.